– Так Англия пришлась вам не по душе? – по-старчески добродушно уточнил мистер Тушетт.
– Знаете ли, сэр, я еще не решила. Пока ощущаю себя несколько сбитой с толку – а по дороге из Ливерпуля в Лондон стало уж совсем затруднительно.
– Вероятно, в вагоне было тесновато? – попытался пошутить Ральф.
– О да, народу набилось немало, однако со мной ехали друзья – компания американцев, познакомились еще на пароходе. Прекрасные люди из Литтл-Рока – это в Арканзасе. И все равно мне было не по себе – словно что-то давит; даже не могла сообразить, в чем дело. Никак не удавалось приспособиться. Но это ничего; ежели чужая атмосфера не слишком привычна – призываешь на помощь свою. Тогда и дышится свободнее. Впрочем, у вас мне очень нравится.
– Мы тоже хорошая компания, – усмехнулся Ральф. – Подождите немного – и вы почувствуете.
Мисс Стэкпол подождать нисколько не возражала и даже более того – явно приготовилась погостить подольше. По утрам она занималась литературными трудами и все же выкраивала время для Изабеллы. Закончив ежедневную свою работу, ни на минуту не желала оставаться в одиночестве. Изабелла быстро нашла повод попросить ее не давать в печать свои замечательные впечатления от визита в Гарденкорт. Уже на второй день пребывания подруги в доме Тушеттов выяснилось, что та принялась писать для «Интервьюер» статью под названием «Американцы и Тюдоры: из истории Гарденкорта». Заголовок был выведен аккуратным разборчивым почерком (точно как учили в школе – Изабелла еще помнила). Мисс Стэкпол с чистой совестью предложила подруге ознакомиться с заметкой, и та немедля заявила протест:
– По-моему, вам не следует этого делать. Не нужно давать в газету рассказ о доме Тушеттов.
– Да ведь подобные истории – как раз то, чего хотят читатели, – как ни в чем ни бывало глянула на Изабеллу журналистка. – Чудо что за место!
– Вот именно что чудо, и на страницы газет ему попадать совсем ни к чему. Дядюшка точно не желает такой славы.
– И вы ему верите! – вскричала Генриетта. – Все так говорят, а потом восторгаются.
– Дядюшка вряд ли будет в восторге, да и кузен тоже. Пожалуй, сочтут неблагодарностью за гостеприимство.
Мисс Стэкпол не выказала ни малейших признаков смущения. Аккуратно протерла перо ручки об изящную маленькую перочистку, которую держала специально для таких целей, и отложила свои записи в сторону.
– Разумеется, ежели вы не одобряете, я ничего предпринимать не буду. А жаль, тема прекрасная…
– Есть множество других тем – только посмотрите вокруг! Мы с вами будем выезжать, я покажу вам потрясающие виды.
– Пейзажи – не по моей части. Вы ведь знаете, Изабелла, меня более всего привлекает человек, личность – так было всегда, – покачала головой Генриетта. – Собиралась вывести в очерке вашего кузена, променявшего Америку на другую страну. Сейчас на подобных персонажей большой спрос, и Ральф – отличный пример. Уж я его расписала бы в красках…
– Да он наложит на себя руки! – воскликнула Изабелла. – И не от вашей суровости, а от огласки.
– Немного потрепать его не помешало бы. И с удовольствием занялась бы вашим дядюшкой – вот уж человек поистине благородный, причем не вытравивший из себя Америку. Такой респектабельный пожилой джентльмен! Неужели он будет против? Ведь это большая честь…
Наша героиня с удивлением воззрилась на подругу. Как странно… Человек со множеством добродетелей – и столько бесцеремонности!
– Бедная моя Генриетта, – вздохнула она, – вы совершенно не понимаете, что о частной жизни писать нескромно.
Подруга густо покраснела, в глазах заблестели слезы, и наша героиня поразилась ее непоследовательности.
– Вы несправедливы, – с достоинством промолвила мисс Стэкпол. – Ведь я пишу не о себе, а о других!
– Я и не сомневаюсь, однако в отношении других людей также необходимо проявлять деликатность.
– Что ж, хорошо! – вскричала Генриетта, снова схватив ручку. – Давайте-ка я запишу эту мысль. При случае опубликую.
В целом, будучи особой весьма добродушной, она уже через полчаса вновь излучала бодрость и энергию, чего и следовало ожидать от репортера в поисках материала.
– Я вызвалась подготовить репортаж об образе жизни англичан, однако как это сделать, когда нет примеров? Ежели нельзя описать Гарденкорт, посоветуйте другое место, где я получу на то дозволение.
Изабелла пообещала что-нибудь придумать и уже на следующий день в беседе с подругой упомянула о визите в старинное поместье лорда Уорбертона.
– О, вы непременно должны свозить меня в Локли! Наверняка там можно получить прекрасное представление об аристократах! – приободрилась Генриетта.
– Свозить я вас не смогу, – покачала головой Изабелла, – однако лорд Уорбертон сам появится здесь с визитом – так что сможете его хорошенько изучить. Однако, ежели захотите передать беседу с ним в газету, я вынуждена буду лорда предупредить.
– Прошу, не надо! – взмолилась подруга. – Мне нужно, чтобы он вел себя естественно.
– Для англичанина нет ничего более естественного, чем держать язык за зубами, – заявила Изабелла.
По истечении третьего дня пребывания мисс Стэкпол в Гарденкорте Изабелла не могла сказать, что ее предсказание сбылось: Ральф в подругу не влюбился, хоть и проводил в ее обществе немало времени. Они прогуливались по парку, сидели в тени деревьев, а после обеда, когда так восхитительно было совершать прогулки по Темзе, мисс Стэкпол занимала место в лодке, в которой до той поры Ральфу составляла компанию лишь одна пассажирка.
Ее присутствие, против ожиданий молодого человека, не слишком испортило расслабляющую атмосферу, сложившуюся при беседах с более мягкой кузиной. Корреспондентка «Интервьюера» его веселила, а Ральф давно уже решил, что только безмерное веселье и способно скрасить его клонящиеся к закату дни. Генриетта, со своей стороны, не оправдала теории Изабеллы о своем безразличии к мужскому полу; бедный Ральф, по всей видимости, представлялся ей явлением раздражающим, и не вскрыть подобный нарыв было бы безнравственно.
– Чем он зарабатывает? – поинтересовалась она в первый же вечер после прибытия. – Неужто так и гуляет целыми днями с руками в карманах?
– Ничем, – улыбнулась Изабелла. – Ральф целиком посвятил себя отдыху.
– Я назвала бы подобное поведение позором. Мне вот приходится трудиться не хуже, чем кучеру на конке. Очень хотелось бы описать этот персонаж для американской публики.
– Мой кузен крайне слабого здоровья. Для работы он непригоден совершенно, – возразила Изабелла.
– Фу! Не верю! Когда мне случается занедужить – я все равно работаю, – вскричала Генриетта.
Позднее, присоединившись к водной прогулке, она заявила Ральфу, что тот, похоже, невзлюбил ее настолько, что не прочь был бы утопить в реке.
– О нет, – пожал плечами Ральф. – Я своих жертв подвергаю медленной пытке. Любопытно понаблюдать за вашими мучениями.
– Что ж, по-моему, вы меня уже начали мучить – зато я опровергаю все ваши ложные убеждения и тем горда.
– Ложные убеждения? Боюсь, у меня нет вовсе никаких убеждений. Я совершенно нищ духом.
– Тем более вам должно быть стыдно! Вот у меня убеждения имеются, причем самые прекрасные. Вероятно, я создаю вам препятствия для флирта с моей подругой – или как вы для себя называете эти отношения? Неважно! Зато я окажу ей услугу – выведу вас на чистую воду. Изабелла еще увидит, насколько скуден внутренний мир ее кузена.
– Ах, будьте добры, выведите! – воскликнул Ральф. – Это тяжелый труд, и не каждый решит им заняться.
Мисс Стэкпол не гнушалась ничем в достижении своей цели; едва появлялась возможность, старалась открыть истинное лицо Ральфа, буквально подвергая его допросам.
На следующий день погода выдалась неприятная, и молодой человек, имея в виду скоротать время в доме, предложил Генриетте полюбоваться картинами. Та прошлась по галерее в его обществе; Ральф указывал на самые примечательные полотна, рассказывая о художниках и о вдохновивших их сюжетах. Корреспондентка рассматривала холсты в полном молчании. Мнения своего не выражала, и Ральф был удовлетворен, не получая в ответ на свои рассказы заранее заготовленные восторженные восклицания, на которые не скупились другие гости Гарденкорта. Генриетта, надо отдать ей должное, обыкновенно воздерживалась от общепринятых клише; когда говорила, тон ее высказываний всегда был серьезен и глубок, а временами напряженно подбирала слова, словно особа, не чуждая высокой культуры, однако пытающаяся изъясниться на иностранном языке.
Впоследствии Ральфу стало известно, что мисс Стэкпол когда-то работала критиком в области изящных искусств – в одном журнале далеко за океаном; тем не менее готовых фраз, чтобы выразить восхищение, не использовала. Ральф обратил ее внимание на потрясающего Констебля, и гостья вдруг, резко обернувшись, впилась взглядом в его лицо.
– И что же, вы всегда проводите время вот так? – требовательным тоном спросила она.
– Так приятно? Довольно редко.
– Вы ведь знаете, о чем я. У вас не имеется никакого занятия?
– Хм, – пожал плечами Ральф, – я самый ленивый из ныне живущих.
Мисс Стэкпол вновь повернулась к картине, и Ральф указал ей на маленького Ланкре справа. Художник изобразил джентльмена в розовом камзоле с жабо и в чулках, прислонившегося с гитарою в руках к пьедесталу, на котором стояла мраморная нимфа. Две леди, устроившиеся на траве, внимали его музыкальным экзерсисам.
– Вот мой идеал времяпрепровождения.
Мисс Стэкпол снова обернулась к своему спутнику, продолжая в то же время поглядывать на картину. Впрочем, Ральф заметил, что сюжет ее не привлекает – гостья задумалась о чем-то более серьезном.
– Не могу понять, как вам удается заглушить голос совести.
– Моя милая леди, у меня нет совести!
– Стало быть, надобно ею обзавестись. Пригодится, когда следующий раз отправитесь в Америку.
– Может, больше и не отправлюсь.
– Вероятно, вам просто стыдно?