К третьему дню напряжение стало слегка спадать. Юная леди, все еще не находя себе места, побродила по парку в компании дружелюбного Банчи и уселась на садовую скамейку под раскидистым буком; игра теней и белое, отделанное черными лентами платье добавили ее образу изящества и гармонии. Некоторое время Изабелла пыталась занять себя беседой с маленьким терьером, предложение стать хозяйкой которого совместно с Ральфом она приняла и старалась делить время справедливо – насколько позволяли непостоянные симпатии Банчи. Поговорив с собакой, пришла к выводу, что способности ее к пониманию человека ограничены, хотя прежде ими и восхищалась.
Взять разве книгу – может, чтение успокоит? Раньше, когда на сердце вдруг становилось тяжело, удачно выбранный томик позволял разуму Изабеллы возобладать над душевным волнением. Впрочем, последнее время литература занимала ее все меньше – отрицать тут нечего. Наша героиня напомнила себе, что дядюшкина библиотека содержит прекрасное собрание сочинений авторов, без которых нельзя себе представить дом настоящего джентльмена, – и все же не смогла себя пересилить: так и сидела, разглядывая зеленую травку лужайки и не находя подходящего занятия.
Размышления Изабеллы прервал подошедший с письмом слуга. Штемпель на конверте стоял лондонский, а адрес был написан знакомой рукою – не менее знакомой, чем лицо и голос, которые и без того не выходили у юной леди из головы последние пару дней. Послание оказалось коротким, а потому мы можем привести его здесь полностью:
Дорогая мисс Арчер!
Не знаю, наслышаны ли Вы о моем прибытии в Англию. Коли нет, вряд ли Вы удивитесь, поскольку наверняка вспомните, как отвергли меня в Олбани три месяца назад – а я отказ Ваш принять не смог и даже ему воспротивился. Ежели не ошибаюсь, Вы признали мое право на протест. Итак, в Олбани я приехал в надежде добиться понимания моих побуждений. Основания верить в лучший исход были весьма вескими, но Вы меня разочаровали: я нашел Вас переменившейся, а отчего – неизвестно. Вы согласились лишь, что решение Ваше не слишком благоразумно, но и только. Однако безрассудность не в Вашем характере, и слова эти я счел ничего не стоящими. Вы никогда не поступали и не поступите вопреки здравому смыслу из каприза или упрямства. Вот почему Вы, скорее всего, не станете возражать против нашей встречи. Вы говорили, будто не испытываете ко мне неприязни, и я поверил – ведь и правда, с чего бы? Я буду всегда о Вас думать – только о Вас и ни о ком другом. Вы теперь в Англии, лишь потому я сюда и направился. Не мог оставаться дома после того, как Вы уехали. Возненавидел Америку, ведь Вас там больше нет… Я бывал в Англии и раньше, однако так к ней и не проникся. Понравиться этот остров мне может по единственной причине: он чем-то удерживает Вас на своих берегах. Сможете ли Вы уделить мне полчаса? Увидеться с Вами – самая заветная мечта
Навеки Вашего
Каспара Гудвуда
Изабелла читала письмо со столь глубоким вниманием, что не расслышала приближающихся по мягкой траве шагов, однако, дойдя до конца и машинально сложив лист бумаги, подняла голову и обнаружила перед собою лорда Уорбертона.
Глава XII
Убрав конверт в кармашек, она приветливо улыбнулась, не выказав ни единого признака охватившего ее смущения и сама поражаясь собственному хладнокровию.
– Мне сказали, что вы здесь, – заговорил лорд, – и, поскольку в гостиной никого не было, а увидеть я желал только вас, без лишних церемоний вышел в сад.
Изабелла поднялась со скамейки – ей отчего-то не захотелось, чтобы лорд присел рядом.
– Я как раз собиралась в дом.
– О, прошу вас, останьтесь! Здесь куда приятнее. Я при-ехал верхами из Локли, а сегодня такой чудесный день!
Лорд улыбался дружелюбно и любезно; от него так и веяло приязнью и благожелательностью, которые подкупили нашу героиню при первой же встрече. Аура сердечности была ему присуща, как хорошая погода месяцу июню.
– Раз так, давайте немного пройдемся, – согласилась Изабелла.
Ей не удавалось отделаться от чувства, что Уорбертон явился с определенным замыслом. Она желала не дать его осуществить и в то же время изнывала от любопытства. Однажды намек на неясное намерение уже промелькнул в поведении лорда, что внушило нашей героине определенную тревогу. Впрочем, ее беспокойство было ощущением противоречивым и не сказать чтобы очень уж неприятным: Изабелла провела несколько дней, разбирая его на мелкие составляющие, и в итоге выделила часть приятную и часть тревожную.
Юная леди может показаться читателю склонной к быстрым решениям и одновременно излишне прихотливой, однако же последнее свойство, ежели оно и вправду присутствовало в ее характере, вероятно, оберегало Изабеллу от нежелательных последствий свойства первого. Она отнюдь не стремилась убедить себя в том, что местный сюзерен, как называли лорда Уорбертона, пал жертвой ее чар; вопросов при подобном раскладе возникало больше, чем находилось ответов. Лорда Изабелла воспринимала как личность выдающуюся и тщательно исследовала сложившийся в голове образ.
Рискуя добавить новый штрих к уже упомянутой самонадеянности нашей героини, скажем, что случались минуты, когда восхищение со стороны поклонника представлялось ей едва ли не оскорбительным и причиняло душевное не-удобство. Людей калибра Уорбертона она еще не встречала; да им и взяться в ее прошлой жизни было неоткуда – возможно, родная страна и вовсе таковыми не могла похвастаться. Размышляя о превосходстве одного человека над другим, Изабелла обыкновенно брала в расчет характер и острый ум – словом, признаки, создающие наиболее благоприятное впечатление. Она сама была личностью и не могла этого не осознавать; до сих пор ее представления о безупречных духовных качествах касалась более всего нравственной стороны, и Изабелла задавала себе один-единственный вопрос: придутся ли упомянутые качества по душе столь возвышенному созданию, как она?
Лорд Уорбертон предстал перед ней ярким образцом, сочетающим в себе добродетели и силу характера, которые не измеришь простым инструментом. Тут оценка требовалась иная, а на нее юной девушке, привыкшей судить быстро и рубить сплеча, недоставало терпения. Блистательный вельможа, казалось, требовал от Изабеллы решений, о каких ее никто еще думать не заставлял, стремился втянуть в орбиту интересов, которыми свободно жил сам, будучи крупным землевладельцем, серьезной общественной и политической фигурой.
Внутренний голос предлагал, пусть и не настойчиво, противиться влиянию Уорбертона, нашептывал, что у нее имеется своя личная орбита. Иной раз голос противоречил сам себе: дескать, довериться подобному мужчине – далеко не самый худший поступок для девушки, опять же небезынтересно взглянуть одним глазком на его мироустройство. С другой стороны, продолжал невидимый собеседник, представления Уорбертона, наверняка таящие в своих глубинах много странного и даже вовсе неприемлемого, осложнят каждый час жизни Изабеллы, взвалят ей на плечи непосильную ношу. К тому же в кармане у нее лежало письмо от молодого человека, совсем недавно прибывшего из Америки, – у того вовсе никакой особенной орбиты не было, зато имелся характер, не позволявший Изабелле убедить себя запросто от него отмахнуться: письмо говорило об обратном…
Еще раз повторим: не стоит иронически улыбаться, слыша, как простая девушка из Олбани спорит сама с собою, следует ли ей принимать предложение английского пэра, хоть то, собственно, еще не прозвучало, – и уверенно заявляет себе, что можно сделать в жизни куда лучший выбор. Изабелла была молодой особой с крепкой верой в себя и ежели приходила к неразумным идеям, то строгий судья с удовлетворением убедится: впоследствии, ценой вопиющих, граничащих с безрассудством ошибок, к ней придет настоящая мудрость.
Лорд Уорбертон, казалось, готов был и погулять, и посидеть на скамеечке, словом, не возражал против любого предложения Изабеллы, в чем заверил ее с обычным своим видом человека, наслаждающегося возможностью развлечь даму светской беседой. И все же чувства над ним явно возобладали: некоторое время он не произносил ни слова, лишь незаметно поглядывал на Изабеллу, и во взгляде его читалось смущение. Порою лорд непонятно чему усмехался.
Вернемся к теме, которую уже затрагивали: говорят, англичане – самые неисправимые романтики в мире. Лорд Уорбертон, по всей видимости, как раз был во власти романтического порыва – и наверняка находился на грани поступка, способного удивить всех его друзей, а многих даже разочаровать, тем более, на первый взгляд, ничто к нему не располагало. Рядом с ним по газону лужайки шла юная девушка из странной далекой страны, о которой лорд знал немало. О семье и предках мисс Арчер он имел представление крайне смутное. Впрочем, вне всяких сомнений, все они были типичными американцами, племенем чуждым, а потому не заслуживающим внимания. Мисс Арчер не располагала состоянием, не обладала красотой, что оправдала бы его интерес в глазах приятелей. В ее обществе, по подсчетам Уорбертона, он провел в общей сложности двадцать шесть часов. Лорд подвел итог этим обрывочным сведениям: итак, налицо не поддающийся усмирению душевный порыв, не утихающий, несмотря на веские поводы его умерить. С другой стороны – вероятное осуждение тех судей, что скоры на вынесение приговора. Лорд рассмотрел обе части вопроса и небрежно от них отмахнулся. Осуждение беспокоило его не больше, чем нечаянно расстегнувшаяся пуговка. Человеку, который без малейших усилий мил друзьям и знакомым, дозволяется порой повести себя наперекор общему мнению, не вызывая ненужного раздражения.
– Надеюсь, ваша поездка была приятна, – прервала молчание Изабелла, внимательно наблюдавшая за колебаниями спутника.
– Приятна уж тем, что конь доставил меня сюда.
– Вам настолько нравится Гарденкорт?
Изабелла все более убеждалась: лорд собирается сообщить ей нечто важное. Нарочно подталкивать колебавшегося спутника к объяснению не хотелось; однако ежели тот соберется с духом – поддаваться волнению не следовало. Ей вдруг пришло в голову, что еще пару месяцев назад подобную историю она сочла бы чрезвычайно романтической: парк при старинном английском доме, в самом сердце которого выдающийся (как она предполагала) представитель аристократии готов объясниться в любви к некой юной леди (неужели к ней, Изабелле?). Тем не менее, даже став героиней романтического эпизода, она без труда нашла в себе силы бесстрастно взирать на красивую сцену со стороны.