– Мисс Стэкпол образцом тактичности вряд ли назовешь, – с горечью пробормотала она. – Она слишком многое себе позволяет.
– Я и сам не образец тактичности или иных светских маневров. Вините уж и меня заодно.
Изабелла глянула на Гудвуда. К ее раздражению, и без того твердое лицо поклонника, казалось, обрело еще более резкие грани.
– Разумеется, я виню не столько вас, сколько Генриетту. Полагаю, вам наша встреча и впрямь представлялась неизбежной.
– Именно! – охотно подтвердил Гудвуд. – Так или иначе, я здесь. Позволите ненадолго задержаться?
– Да, конечно; прошу, присаживайтесь.
Изабелла отошла к своему креслу, а гость расположился на первом попавшемся стуле в манере человека, не привыкшего задумываться о мелочах.
– День за днем надеялся получить от вас письмо. Могли бы написать хоть несколько строк!
– Дело не в том, что мне не хотелось много писать. Хоть три страницы, хоть четыре! Я молчала намеренно, – объяснила Изабелла. – Решила, так будет лучше.
Гудвуд не сводил с нее глаз, а когда наша героиня договорила, уткнулся взглядом в ковер, вероятно – дабы не сказать лишнего. В своей неправоте он упорствовал, однако острый ум подсказывал ему: резкие слова лишь подчеркнут ложность его положения. Изабелла всегда ощущала свое превосходство над людьми подобного склада, однако прямо выказывать его не желала, а потому с удовольствием и даже некоторым торжеством ограничилась коротким замечанием:
– Вы ведь прекрасно понимали, что и вам не следовало мне писать!
Каспар поднял взгляд, и Изабелле представилось, будто он смотрит сквозь забрало шлема. Будучи наделен обостренным чувством справедливости, он в любое время дня и ночи готов был отстаивать свою правду.
– Вы сказали, что более никогда не желаете получать от меня весточки; однако со мною все наоборот. Я предупреждал: напомню о себе, и очень скоро.
– Никогда? Я выразилась вовсе не так, – возразила Изабелла.
– Значит, пять лет, десять, двадцать, наконец. Это одно и то же.
– Вы полагаете? Тут огромная разница. Я вполне могу представить, что через десять лет мы вступим с вами в милую переписку. К тому времени мои эпистолярные умения лишь улучшатся.
Она отвела взгляд, сознавая, что в глазах ее не было ни капли той серьезности, что исходила от Гудвуда, однако вновь посмотрела ему в лицо, когда тот произнес:
– Приятно ли проходит ваш визит к дядюшке?
– О, весьма. – Изабелла на секунду примолкла и тут же вновь вернулась к тревожащей ее теме: – Чего вы намерены добиться своей настойчивостью?
– Не желаю вас потерять.
– Как можно потерять то, чего не обрел? Следует чувствовать, когда надобно оставить человека в покое, – вам же будет лучше.
– Вероятно, я внушаю вам отвращение, – уныло пробормотал Каспар.
Вряд ли он желал вызвать у Изабеллы сочувствие; скорее всего, пытался осознать для себя непреложный факт, чтобы встретить его лицом к лицу.
– Вы отнюдь не приводите меня в восторг; ваше появление сейчас для меня совершенно нежелательно, и вы лишний раз это доказываете своим поведением.
Наша героиня сознавала, что мелкие уколы не пробьют броню Гудвуда. Едва с ним познакомившись, сразу пришлось защищаться от его манеры – сей джентльмен вечно давал понять: он, мол, знает лучше самой Изабеллы, что для нее хорошо, а что – нет. В подобных обстоятельствах оружием могла стать лишь полная откровенность. Нечего щадить поклонника, незачем маневрировать, как разумно было бы поступить с человеком менее упорным. Гудвуд обладал способностью обратить в свою пользу любую незначительную уступку, и маневры означали лишь напрасную трату времени. В восприимчивости тем не менее отказать ему наша героиня не могла, однако твердая броня защищала Каспара не только снаружи, но и изнутри, и душевные свои раны он при необходимости врачевал сам. Сейчас Изабелла вновь вернулась мыслями к прежнему своему ощущению: сколько ударов ни наноси, стальные латы бостонца выдержат любой.
– С этим я согласиться никак не могу, – прямо сказал он.
Изабелла почувствовала опасность: в конце концов, Гудвуд сознавал, что отвращение к нему она испытывала далеко не всегда.
– Я тоже – ведь невыносимо поддерживать подобного рода отношения. Забудь вы обо мне хоть на несколько месяцев, между нами вновь возникла бы взаимная приязнь.
– Понимаю. Однако стоит мне последовать вашему совету, и выяснится, что несколько месяцев превращаются в вечность.
– Я вовсе не настаиваю на вечности. Вечность – куда более длительный срок, чем хотелось бы мне самой.
– Вы просите невозможного, – уверенно заявил молодой человек, и наша героиня нашла его уверенность раздражающей.
– Неужто вы не способны на точно отмеренное усилие над собой? Ведь во всем остальном вы сильны.
– Отмеренное усилие? Для чего? – Изабелла замялась, и Каспар продолжил: – По отношению к вам я способен лишь на невероятную страсть. Сильный человек и любит стократ сильнее.
– Не могу не согласиться, – кивнула Изабелла, и впрямь ощутив снедавший Гудвуда жар, манящий отринуть действительность и возбуждающий воображение. Впрочем, она тотчас стряхнула морок. – Вы можете продолжать обо мне думать или, напротив, забыть – все что угодно, только оставьте меня в покое.
– До каких пор?
– На год или два.
– То есть? Между одним годом и двумя огромная разница.
– Пусть будет два, – с подчеркнутым нетерпением произнесла Изабелла.
– Что же мне дадут эти два года? – невозмутимо осведомился молодой человек.
– Я буду весьма вам признательна.
– Какова будет награда?
– Неужто вам необходима награда за великодушный поступок?
– Разве вы не требуете от меня жертвы?
– Великодушия без жертв не бывает. Впрочем, мужчинам подобные мысли чужды. Принеся жертву, вы добьетесь от меня искреннего восхищения.
– Восхищение ровным счетом ничего не стоит. Какой с него прок? Меня заботит лишь одно – когда вы выйдете за меня замуж?
– Никогда – ежели вы намерены пробуждать во мне те чувства, что сегодня.
– Что я выиграю, бросив попытки пробудить в вас чувства противоположные?
– То же самое, что и попытками надоесть мне до смерти!
Гудвуд снова опустил глаза, на сей раз занявшись разглядыванием своей шляпы. Его лицо залил густой румянец, и наша героиня обнадежилась: наконец ее прямота достигла цели, однако молчание поклонника возбудило в ней чувства романтические. Не стоит ли лишний раз к нему присмотреться? История классическая – сильный мужчина, испытывающий душевную боль, внушает симпатию, хотя Гудвуд вряд ли мог рассчитывать на подобные движения души Изабеллы.
– Зачем, зачем вы заставляете меня говорить вам такие слова? – вскричала дрожащим голосом она. – Я желаю быть с вами любезной. Неужто вы полагаете, что я получаю удовольствие, разуверяя неравнодушного ко мне человека? Неужто я не вправе ощущать чуткости по отношению к себе? Всякий из нас должен взвешивать свои поступки. О, я знаю – вы рассудительны и всегда имеете резоны действовать так, а не иначе, но замуж я не хочу и совершенно не намерена сейчас думать о браке. Возможно, не захочу никогда. Никогда, слышите? У меня есть право на подобные воззрения. Разве милосердно столь настойчиво принуждать женщину действовать против ее воли? Ежели я причинила вам боль – простите меня. Это не моя вина: я не желаю связывать себя узами брака лишь для того, чтобы вас ублаготворить. Не готова сказать, что навек останусь вашим другом, такого рода обещание при наших обстоятельствах – не более чем насмешка над правдой. Давайте отложим этот разговор до лучших времен.
Слушая ее речь, Каспар продолжал изучать бирку своего шляпника и поднял глаза далеко не сразу после того, как Изабелла замолчала. Выражение нетерпения и надежды, светившееся во взгляде нашей героини, на миг привело его в замешательство.
– Я уеду домой. Уеду завтра же, – наконец тяжело обронил он, – однако не могу смириться с мыслью, что потеряю вас из вида.
– Вас это пугать не должно. Со мною ничего не случится.
– Готов дать голову на отсечение: за два года вы выйдете замуж за другого.
– Вот и все ваше великодушие!
– Отчего нет? Держу пари, от предложений у вас отбоя не будет.
– Я только что сказала: замуж не собираюсь и почти уверена, что никогда не выйду.
– Да, говорили; особенно мне нравится «почти». Нет, я не верю вашим словам.
– Что ж, спасибо и на том. Полагаете, я лгу, лишь бы от вас избавиться? Очень любезно с вашей стороны…
– Кто запретит мне так думать? Гарантий вы мне не даете никаких.
– Только этого не хватало!
– Вам наверняка представляется, что ваше слово нерушимо, потому что вы сами сейчас в него верите. Однако я в больших сомнениях, – продолжал гнуть свою линию молодой человек, словно готовясь к худшему.
– Что ж, прекрасно. Предположим, гарантий и вправду не существует. Думайте как угодно.
– Более того, я вовсе не уверен, что, не спуская с вас глаз, смогу хоть как-то повлиять на события.
– Не уверены? Знаете, вы внушаете мне страх. Полагаете, меня легко соблазнить? – неожиданно выпалила Изабелла.
– Нет, вовсе нет. Только в этой мысли и нахожу утешение. Однако в мире немало блестящих мужчин; да хоть бы и один-единственный – уже достаточно! Как раз он вас и очарует! Обычные мужчины вас, разумеется, не привлекают…
– Вероятно, под блестящими вы имеете в виду умных, – покачала головой Изабелла, – а иначе и не соображу, что вы подразумеваете. Однако мне совершенно не требуется умный ментор, который учил бы меня жизни. Благодарю – разберусь сама.
– В чем разберетесь? Как жить в одиночестве? Когда постигнете эту науку, обучите ей и вашего покорного слугу.
Изабелла долго смотрела на молодого человека, затем слабо улыбнулась.
– Вам надобно жениться, Каспар.
Читатель простит мистера Гудвуда, ежели высказывание юной леди показалось ему бесчеловечным – ведь повод для подобного выпада вряд ли был для него очевиден. Бостонец ясно понял одно: Изабелла не хочет, чтобы он блуждал, словно одинокий волк.