Ральф удивленно воззрился на отца.
– Папенька, да как же я могу предлагать ей деньги?
– И он рассказывает мне, что не влюблен… – простонал старик. – Так вы намерены прикрыться мною?
– Верно. Измените завещание, а я тут буду как бы ни при чем.
– Стало быть, мне следует сделать новое?
– Всего лишь добавить несколько слов; вернетесь к этому вопросу, как только вам полегчает.
– Вам следует протелеграфировать мистеру Хилари. Без стряпчего я ничего предпринимать не стану.
– Я могу свидеться с ним завтра же.
– Боже, он решит, что у нас случилась размолвка, – хмыкнул мистер Тушетт.
– Вполне возможно; пусть так и думает, – улыбнулся Ральф. – А я для пущей убедительности буду при нем с вами резок.
Видимо, шутливый тон сына растрогал старика, и он некоторое время лежал тихо, обдумывая план.
– Хорошо, я сделаю все, что вы пожелаете, – ответил он наконец, – однако по-прежнему не уверен в правильности вашего плана. Вы собираетесь наполнить ветром паруса моей племянницы; не боитесь ли их переполнить ей во вред?
– Мне хотелось бы видеть, как она понесется с ветром наперегонки! – воскликнул молодой человек.
– То есть для вас это своего рода развлечение?
– О да, в значительной степени.
– Ну, вряд ли я вас пойму, – вздохнул больной. – Молодые люди теперь другие, чем полвека назад. Ежели меня интересовала девушка, я желал бы большего, чем просто за нею наблюдать. У вас совершенно иные моральные принципы и представления. Вы утверждаете, что Изабелла желает свободы, а состояние избавит ее от необходимости выходить замуж ради денег. Полагаете, она способна на подобный шаг?
– Вовсе нет. Однако сейчас она располагает средствами куда меньшими, чем несколько лет назад. Отец ее обеспечивал, но тратил свой капитал налево и направо, и теперь от него остались лишь крохи; Изабелла даже не подозревает, насколько они ничтожны, но маменька мне рассказывала. Как только кузина окунется в большой мир – она все поймет, а мне будет прискорбно сознавать, что многое ей окажется просто не по карману.
– Имея пять тысяч, она может удовлетворить множество желаний.
– Вы правы, однако этих денег хватит года на два, на три.
– То есть она будет вести расточительный образ жизни?
– Скорее да, чем нет, – безмятежно улыбнулся Ральф.
Банкирская хватка бедного мистера Тушетта уступила место смущению.
– Стало быть, спустить сумму в несколько раз больше для нее тоже лишь вопрос времени?
– Не думаю; впрочем, сперва она и впрямь будет несдержанна в тратах. Возможно, часть денег раздаст сестрам, однако затем здравый смысл возобладает. Помните – перед нею вся жизнь, и рано или поздно жить придется по средствам.
– Вижу, вы во всем досконально разобрались, – беспомощно пробормотал старик. – Похоже, Изабелла вас и впрямь чрезвычайно интересует.
– Вы не можете сказать, что я зашел слишком далеко. Вы сами поощряли меня к еще более серьезным шагам.
– Ну, не знаю, не знаю. Не совсем вас понимаю, однако в вашем замысле есть нечто безнравственное.
– Безнравственное?
– Я в сомнении: разумно ли настолько облегчать человеку жизнь?
– Смотря какому человеку. Ежели хорошему, то подобная помощь – несомненный признак добродетели дающего. Способствовать свершению добрых дел – разве это не благородный поступок?
Слова Ральфа ввели мистера Тушетта в некоторое затруднение; он долго размышлял.
– Изабелла – милая девушка. Однако настолько ли она достойна?
– Исходя из ее возможностей – вполне.
– Что ж, надо обладать немалыми возможностями, коли они оцениваются в шестьдесят тысяч фунтов.
– Именно так, папенька.
– Разумеется, я выполню вашу просьбу, – ответил старик, – однако хочу постигнуть ход ваших рассуждений.
– Разве вы уже меня не поняли? – мягко спросил Ральф. – Ежели нет – то и не стоит более обсуждать. Оставим этот разговор.
Мистер Тушетт надолго погрузился в молчание, и Ральф предположил, что его сознание ускользает. Однако через некоторое время старик заговорил вполне разумно:
– Скажите мне сперва вот что. Не приходило ли вам в голову, что наша юная леди, располагая шестьюдесятью тысячами, падет жертвой охотников за приданым?
– Вряд ли она падет жертвой более одного раза.
– Одного раза достаточно…
– Согласен. Опасность имеется, и я учел ее в своих расчетах. Полагаю, вероятность неудачи невелика, и я готов рискнуть.
Ранее деловой подход старого банкира сменился замешательством, а теперь замешательство перешло в восхищение.
– Что ж, я вижу, вы глубоко вникли в свой прожект, однако не понимаю, какую пользу намерены из него извлечь.
Склонившись над кроватью, Ральф осторожно расправил подушки; беседа, по его мнению, излишне затянулась.
– Я получу наслаждение, предоставив Изабелле возможность удовлетворить полет моего воображения. Признаю, что просить у вас помощи возмутительно, однако…
Глава XIX
Как и предсказывала миссис Тушетт, Изабелла и мадам Мерль во время болезни хозяина Гарденкорта много времени проводили вместе; не сойтись накоротке в подобных обстоятельствах означало бы попрать правила хорошего тона. Обе они принятых в обществе манер придерживались, а кроме того, еще и понравились друг другу. Не станем преувеличивать: разумеется, в вечной дружбе наши дамы не клялись, однако по молчаливому согласию заложили основу взаимной приязни на будущее. Во всяком случае, так полагала Изабелла, хоть и сомневалась, что стала близка с новой знакомой в высшем смысле, который обыкновенно вкладывала в это понятие. Она всю жизнь сомневалась, способна ли с кем-либо по-настоящему сблизиться. У нашей героини имелись некоторые идеалы – идеал дружбы в том числе, и в данных обстоятельствах, а также в прошлом, по ее мнению, до них было все же далеко. Тем не менее она нередко себе напоминала о существовании независящих от нее причин, препятствующих достижению совершенства. Более всего здесь играла роль вера, а не жизненный опыт. Впрочем, опыт порой дает нам весьма правдоподобные имитации идеала, а мудрость позволяет воспринять его наилучшим образом.
Так или иначе, Изабелле еще не приходилось встречать столь приятного и любопытного человека, почти лишенного серьезного недостатка, делающего затруднительными дружеские отношения – она не видела в мадам Мерль отражения успевших надоесть до смерти черт собственного характера. На сей раз сердце нашей героини открылось навстречу новой знакомице куда шире, чем бывало обычно. Она рассказывала своей любезной собеседнице такое, о чем никогда и ни с кем не говорила. Порой Изабеллу даже беспокоила собственная откровенность: будто бы доверяешь малознакомой особе ключик от шкатулки с драгоценностями. Драгоценности нашей героини хранились в ее душе, поскольку иных не имелось, а стало быть – их надобно беречь пуще всего. Тем не менее она всегда вспоминала истину: не следует сожалеть о собственном великодушии, пусть и опрометчивом. Ежели мадам Мерль не обладала добродетелями, кои приписывала ей Изабелла, – что ж, тем хуже для нее. Впрочем, достоинства новой гостьи Гарденкорта не оставляли места для сомнений – она была особой очаровательной, отзывчивой, умной и просвещенной. Хоть нашей героине и посчастливилось встречать на своем пути дам, немногим уступающих новой подруге, она видела в мадам Мерль личность на редкость выдающуюся, превосходящую других. В мире немало приятных людей, однако добродушие и живой, острый ум – качества довольно обычные; другое дело мадам Мерль – та отличалась исключительно логическим, почти не свойственным женщине мышлением. Умела рассуждать, в чем Изабелла убедилась, не проведя в ее обществе и недели. Вероятно, то был главный дар и величайший талант новой подруги. Тут, безусловно, сказывался большой жизненный опыт: она во многом разбиралась, и наша героиня ощущала огромное удовлетворение, делясь серьезными, по ее мнению, вопросами и находя полное понимание. Сильные чувства остались для мадам Мерль в прошлом – она не скрывала, что когда-то бурно бивший в ней источник страстей поутих, и сознательно отказывалась его возобновлять, ибо ранее, по ее признанию, вела себя не всегда разумно, зато теперь всячески приветствовала здравомыслие.
– Со временем взяла привычку иметь о многом собственное мнение, – рассказала мадам Мерль, – впрочем, полагаю, прожитые годы дают такое право. До сорока лет подобных способностей в себе не обнаружишь: в молодости мы слишком нетерпеливы, упрямы и даже жестоки, к тому же еще невежественны. Вам сорок стукнет еще не скоро, и оттого мне вас немного жаль. Мы что-то приобретаем, однако за все приходится платить: нередко прихожу к мысли, что с определенного возраста острота чувств притупляется, уходят свежесть и живость. Вы сохраните эти дары природы дольше, нежели большинство людей; я с удовольствием взгляну на вас через десяток лет. Интересно увидеть, какую окончательную форму придаст вам жизнь. Уже сейчас понимаю – она вас не испортит. Потреплет, но не сломает.
Изабелла восприняла ее слова словно отличившийся в недавней схватке молодой солдат, которого похлопал по плечу командующий – будто заслуги новобранца признал многоопытный воин. Собственно, иначе и невозможно было бы отнестись к замечаниям человека, готового ответить на каждый твой рассказ: «О, и мне приходилось испытывать подобное, дорогая; все проходит, и это тоже пройдет».
Вероятно, многих собеседников мадам Мерль раздражала, ведь удивить ее было до неприличия трудно. Изабелла же, хоть и жаждала производить впечатление, недовольства не ощущала вовсе – настолько искренне ее интересовала рассудительная компаньонка. Кроме того, мадам Мерль никогда не бахвалилась и не стремилась принизить свою юную знакомую; всякое ее замечание звучало бесстрастным отголоском прожитых лет.
Погода тем временем испортилась совершенно. Дни стали короче, и чаепития на лужайке пришлось прекратить. Впрочем, наша юная леди подолгу беседовала в гостиной с новой подругой, а порой, невзирая на дождливый день, они выходили на прогулку, принимая меры, чтобы не промокнуть, – подобные способы британский климат и гений английских умельцев довели до совершенства. Мадам Мерль все устраивало – даже ливень.