– Дожди тут вполне умеренные, не особо сильные – и не промокнешь, и запах они с собою несут славный.
Она заявила, что ароматы Англии доставляют ей огромное удовольствие. Здесь, дескать, царит потрясающая смесь запахов тумана, пива и дыма из печных труб – национальный и, как ни странно, приятный дух неподражаемого маленького острова. Порою, прикрывая замерзшее лицо рукавом традиционного британского пальто, мадам Мерль с наслаждением впитывала чистый и тонкий аромат влажной шерсти.
Бедняга Ральф с первыми признаками осени стал своего рода узником – в плохую погоду и носа не смел высунуть из дома. Стоя у окна, заложив руки в карманы, он с выражением не то сожаления, не то легкой иронии наблюдал за Изабеллой и мадам Мерль, когда те прогуливались по аллее с зонтами над головой. Дорожки вокруг Гарденкорта были столь плотно утоптаны, что в самую плохую погоду не раскисали. Обе дамы всегда возвращались в дом со здоровым румянцем и, разглядывая на всякий случай подошвы своих крепких, изящных ботиночек, всякий раз заявляли: прогулка, вне всяких сомнений, пошла им на пользу.
До ленча мадам Мерль обыкновенно занималась своими делами, а Изабелле оставалось лишь восхищаться ее приверженностью к строгому распорядку и невольно завидовать. Наша героиня почиталась особой в разных отношениях одаренной и тем в некотором роде гордилась. Другое дело, что теперь она будто бы неустанно блуждала вдоль ограды чужого сада, по ту сторону которой находились недоступные ей таланты, совершенства и вкусы мадам Мерль. Изабелла ловила себя на желании подражать новой знакомице – ведь в большинстве случаев та казалась ей идеальным образцом. «Ужасно хочу быть такой же», – втайне признавалась она самой себе, обращая внимание то на одну, то на другую примечательную черту натуры мадам Мерль.
Прошло совсем немного времени с их знакомства, а Изабелла уже сообразила, что усваивает некоторые уроки от мудрой подруги. Попала под влияние, ничего не поделаешь… «И ничего страшного, – рассуждала она, – ведь передо мной прекрасный пример». Чем дольше ты касаешься идеала – тем лучше, не так ли? Тут самое главное – смотреть, куда идешь, понимать, куда тебя ведут. Вне всякого сомнения, Изабелла способна об этом судить… Опасаться вряд ли следует: Изабелла всегда самостоятельна в своих решениях, даже слишком. Говорят, подражание – высшая форма лести. Возможно, Изабелла порою жадно ловит каждое слово новой подруги – так ведь не потому, что желает перенять ее блеск. Нет, ей всего лишь хочется скромно отражать исходящий от мадам Мерль свет. Она пришлась Изабелле по душе как нельзя более, однако тут играло роль даже не движение души, а скорее ослепительное сияние идеала.
Что, интересно, скажет Генриетта на ее одержимость изысканным плодом, что дала плодородная американская почва? Наверняка сурово осудит дружбу с мадам Мерль; почему – Изабелла не знала, однако была уверена. С другой стороны, не сомневалась, что новая подруга, ежели представится случай, вполне может отнестись к подруге давней вполне доброжелательно. Мадам Мерль – дама наблюдательная и с прекрасным чувством юмора, а потому, познакомившись с Генриеттой, проявит присущий ей такт, которого корреспондентке «Интервьюера», увы, недостает. Жизненный опыт нынешней компаньонки Изабеллы, казалось, давал ей опору в любой коллизии, и она вполне могла найти в бездонных закромах своей памяти подходящий ключик к Генриетте. Счастлив тот, размышляла Изабелла, кто способен давать справедливую оценку окружающим, невзирая на то, как оценивают тебя. Пожалуй, в том и суть принадлежности к аристократии. Вот к чему следует стремиться!
Не станем перечислять более мелкие открытия, приведшие Изабеллу к мысли об аристократической сущности мадам Мерль, лишь упомянем, что последняя нисколько не выставляла ее напоказ. Достойная леди имела представление о великих событиях и водила дружбу с великими людьми, однако сама решающей роли никогда не играла. Почитая себя далеко не самой важной персоной на свете, не рожденной для славы, мадам Мерль слишком хорошо знала мир, чтобы тешить себя глупыми иллюзиями относительно своего в нем места. Она сталкивалась на жизненном пути с избранными счастливцами и понимала, на каких именно поворотах судьбы те ее обошли. Не претендуя на партию первой скрипки, в глазах Изабеллы мадам Мерль все же представала фигурой весьма значительной. Быть благородной и просвещенной, мудрой и в то же время простой, держаться согласно своему положению и при том нисколько не возгордиться… Так вот что такое настоящая леди! У нашей героини складывалось впечатление, будто мадам Мерль повелевает обществом, которое без ее одобрения и шагу не шагнет. Или же общество само наделяет ее милыми обязанностями и требует маленьких услуг, которым расстояние – не помеха?
После завтрака мадам Мерль обыкновенно писала письма, отвечая на бесчисленную корреспонденцию. Изабелла поражалась кипам конвертов, которые они вместе относили на почту. Знакомых у новой подруги имелось немало – больше, чем нужно, как она признавалась Изабелле; потому ни дня без писем и не обходилось. Ее чрезвычайно интересовала живопись, и для создания небольшого этюда требовалось времени примерно столько же, сколько Изабелла тратила, стягивая перчатки. Мадам Мерль использовала каждый час, когда тучки над Гарденкортом расходились, выбираясь на лужайку со складным стулом и коробкой акварельных красок. Музыкантом, как мы уже упоминали, она была непревзойденным и по вечерам садилась за фортепьяно; маленькому обществу Гарденкорта оставалось лишь смириться с временной потерей прекрасного собеседника. Услышав ее игру впервые, Изабелла начала стыдиться собственных способностей – куда ей до мадам Мерль… Дома ее почитали едва ли не музыкальным гением; впрочем, садясь спиной к публике и поднимая глаза на ноты, она, пожалуй, наносила обществу больше ущерба, чем доставляла удовольствия.
Ежели мадам Мерль не занималась перепиской, не рисовала или не предавалась музыкальным экзерсисам, то обыкновенно занимала свой досуг вышивкой: в ход шло все – подушечки, портьеры, коврики для каминных полок… Ее изобретательность заслуживала внимания не меньше, чем искусная работа иглой. Она никогда не оставалась без дела. Когда не бралась ни за одно из перечисленных нами занятий – читала (причем Изабелле всякий раз казалось, что книги чрезвычайно значительные), гуляла, раскладывала пасьянс или беседовала с обитателями и гостями Гарденкорта. При всем при том не пренебрегала приличиями: не отсутствовала без важной причины, но и не засиживалась слишком долго. От своих развлечений она отрывалась так же легко, как и принималась за них; умела работать и одновременно разговаривать, словно не придавая своим делам большого значения. Этюды и вышивки раздавала желающим, поднималась из-за фортепьяно, когда собравшимся наскучит музыка, или, напротив, продолжала играть, без ошибки угадав настроение слушателей. Одним словом, находиться в обществе всегда доброжелательной мадам Мерль было и удобно, и полезно.
По мнению Изабеллы, единственным ее недостатком следовало признать некоторое отсутствие естественности. Речь не шла о наигранности или претенциозности – боже упаси; банальными пороками, которыми наделены многие женщины, мадам Мерль не страдала. Скорее ее подлинная суть была скрыта под наносным слоем обычаев, а острые углы личности намеренно сглажены. В глаза сразу бросались покладистость и неизменное желание быть полезной, зрелость и целостность натуры. Избавившись от остатков непредсказуемости, свойственных всякому, даже самому обходительному человеку в те времена, когда жизнь в загородных имениях еще не вошла в моду, она представляла собою идеально приспособленное к общественной жизни существо, каким его и задумал Господь.
Изабелле оказалось сложно вообразить, какова мадам Мерль вне общества, ибо образ ее – как прямо, так и косвенно – был неотделим от общественных отношений. Стоило бы, правда, задаться вопросом: ведет ли она сама с собою внутренние беседы? Однако, поразмыслив, придешь к выводу, что подобные впечатления – вовсе не признак поверхностной натуры: этой иллюзии наш неиспорченный в юности ум еще не успевает поддаться. Мадам Мерль отнюдь не была пустышкой, напротив: глубина ее натуры порой проявлялась в манере поведения, пусть и связанной условностями. С другой стороны, размышляла Изабелла, ведь и язык человеческий – не более чем условность. Мадам Мерль, по ее мнению, обладала слишком хорошим вкусом, чтобы тщиться в претензиях на оригинальность, как делали многие знакомые нашей героини.
– Не могу избавиться от ощущения, что вам пришлось многое пережить, – как-то сказала Изабелла, решив, что уловила исходящий от новой подруги намек на прошлое.
– Что заставило вас так подумать? – с готовностью улыбнулась мадам Мерль, словно ей предложили сыграть в вопросы-ответы. – Надеюсь, я не даю это понять своим видом?
– О нет; просто иной раз вы говорите о материях, которые и в голову не придут счастливому человеку.
– Я не всегда была счастлива, – продолжая спокойно улыбаться, подтвердила мадам с притворной серьезностью, словно рассказывала секрет ребенку. – Забавно, не правда ли?
– Многие люди производят впечатление, будто в их жизни все шло ровно и гладко, – продолжила Изабелла, уловив нотку иронии.
– Вы правы. Медные горшки встречаются куда чаще, чем фарфоровые блюда, однако не стоит сомневаться – на них время тоже оставило отметины. Самый прочный горшок имеет где-то сбоку маленькую вмятину или трещинку. Льщу себе надеждой, что я прочна, но, говоря по правде, и у меня немало сколов. Нет, блюдо под именем мадам Мерль все еще можно поставить на стол – его искусно склеили. Однако ж оно предпочитает как можно чаще оставаться в темном буфете, где пахнет несвежими специями, ибо стоит вытащить его на свет – и картина будет ужасной.
Нам доподлинно неизвестно, в этой ли беседе, в другой ли разговор принял такой поворот, что мадам Мерль выразила намерение как-нибудь рассказать Изабелле свою историю. Наша героиня заявила о горяче