Генриетта Стэкпол, которая теперь часто проводила время в компании подруги, бывала у нее и по вечерам, когда мистер Розье приходил выразить свое почтение и попытаться ответить на вопросы Изабеллы. Прерывала она молодого человека обычно на полуслове, после чего непременно читала ему лекции, посвященные долгу американского гражданина. Генриетта считала, что Нед ведет образ жизни совершенно противоестественный, в чем превосходит даже бедного Ральфа Тушетта. Впрочем, в ту пору корреспондентка была как никогда склонна к язвительной критике, ибо более обычного тревожилась за Изабеллу. Не поздравив подругу со свалившимся на нее подарком небес, она лишь буркнула, что радоваться тут нечему.
– Жаль, мистер Тушетт не посоветовался со мной перед тем, как вас облагодетельствовать! – прямо заявила она. – Непременно его удержала бы.
– Понимаю, – кивнула Изабелла. – Вы полагаете, что я получила троянского коня. Возможно, так оно и есть.
– Отдайте деньги человеку, судьба которого вас не заботит, – вот что я ему сказала бы.
– Например, вам? – пошутила наша героиня и, помолчав, уже серьезно добавила: – Так вы и впрямь считаете, что состояние меня погубит?
– Надеюсь, нет, хотя оно наверняка усилит ваши опасные влечения.
– Вы имеете в виду стремление к излишествам, к расточительности?
– Нет-нет, – возразила Генриетта. – Меня более беспокоит ваша нравственность. Желание вести роскошный образ жизни вовсе не предосудительно. Вспомните, с каким блеском живут наши города на Западе; здесь я ничего подобного не вижу. Конечно, не хочу, чтобы гедонизм охватил вас сверх меры, хотя этим меня не испугаешь. Гибельно другое: не пропадете ли вы в мире собственных фантазий? Вы и без того нечасто окунаетесь в реальную жизнь с ее тяжким трудом, страстями и страданиями; я сказала бы даже – с грехами. Слишком уж вы прихотливы, слишком погружены в прекрасные иллюзии. Как бы вам, получив многие тысячи, не застрять в обществе бессердечных себялюбцев, желающих лишь роста собственных капиталов…
Изабелла широко распахнула глаза, представив себе описанную подругой мрачную перспективу.
– Какие же у меня иллюзии? Я всеми силами гоню их от себя.
– Хм, – пожала плечами Генриетта, – вы тешите себя надеждами на жизнь романтическую, в которой будете доставлять удовольствие себе и другим, однако вскоре осознаете свою ошибку. Какую бы жизнь вы ни вели, в нее следует вкладывать душу, иначе успеха не достичь. Вот только тогда романтике конец; вы окажетесь в суровой реальности. Ублажать себя до бесконечности невозможно, иногда требуется и других уважить. С этим вы, без сомнения, справитесь. Тут вот что важно: где-то другим надобно потрафить, а где-то, наоборот, укоротить, к чему вам и придется привыкать – никуда не денешься. По моему разумению, подобная манера вам не подходит совершенно, ведь вы любите, когда вами восхищаются, стремитесь всем понравиться. Полагаете, что мы способны избежать сей неприятной необходимости, придерживаясь романтических взглядов? Вот это иллюзия и есть: не получится, дорогая. В жизни сколь угодно случаев, когда никому мил не будешь, даже самому себе.
Изабелла печально покачала головой с видом встревоженным и даже напуганным.
– Наверное, сейчас у вас именно подобный случай, дорогая Генриетта…
Разумеется, мисс Стэкпол, чье пребывание в Париже оказалось куда более плодотворным, чем в Англии, ни в коем случае не жила в мире грез. Мистер Бантлинг, уже уехавший с континента, сопровождал ее целый месяц со дня прибытия во Францию и был существом вполне земным и реальным. Генриетта поведала подруге, что за время вояжа они очень сблизились и ей подобные отношения принесли немало пользы, ибо Бантлинг прекрасно знал Париж. Он многое объяснял своей спутнице, все ей показал, служил при ней и гидом, и переводчиком. Они вместе завтракали, обедали, ходили по театрам, затем отправлялись на ужин – словом, едва ли не вели совместную жизнь. Сей достойный джентльмен оказался верным другом, в чем Генриетта настойчиво убеждала Изабеллу. Никогда бы, мол, не подумала, что кто-то из англичан способен ей настолько понравиться.
Наша героиня сама не могла объяснить причину, по которой временный союз корреспондентки «Интервьюер» и приятеля Ральфа Тушетта настолько ее позабавил. Это ощущение еще усилилось от мысли, что парочка оказалась вполне достойной друг друга. Пожалуй, оба играли, преследуя противоположные намерения, но то и дело попадались в ловушку собственной простоты. И все же видимая бесхитростность делала им честь. Генриетта с удовольствием позволяла себе верить в неподдельный интерес Бантлинга к развитию свободной журналистики и к утверждению в ней женщин; тот же, не имея точного понимания политики «Интервьюер», ничтоже сумняшеся счел сотрудничество с ним Генриетты не более чем средством выражения бурных чувств. Не будучи связаны узами брака, оба тем не менее подсознательно ощущали в себе изъян, который общество спутника помогало восполнить.
Мистеру Бантлингу, отличавшемуся неторопливостью и рассудительностью, пришлась по душе живая, сильная и уверенная в себе женщина; Генриетта, очаровав спутника смелыми взглядами и ощущением свежести, пробудила в нем огонь, растопивший лед пресыщенности жизнью. Сама же корреспондентка, с другой стороны, наслаждалась обществом джентльмена, который казался ей будто нарочно для нее созданным неведомым, причудливым и совершенно недоступным для смертных способом; его не имеющая оправдания праздность вдруг стала несомненным благом для Генриетты, которой и вздохнуть было некогда. Бантлинг всегда умел дать простой и здравый, пусть и не самый исчерпывающий, ответ на любой вопрос касательно бытовых тем или общественной жизни. Она нередко находила его разъяснения весьма полезными и опиралась на них в предназначенных для широкого круга читателей материалах, что раз за разом отправляла в прессу.
Вероятно, не лишены были смысла предчувствия скольжения Генриетты в бездну, о которой в дружеских спорах предостерегала ее Изабелла, хотя ей и самой грозила схожая опасность. Впрочем, едва ли стоило заподозрить в корреспондентке способность раз и навсегда принять для себя взгляды класса, издавна привыкшего к злоупотреблению своим правом. Изабелла тем не менее не уставала доброжелательно увещевать подругу, выбрав услужливого мистера Бантлинга предметом шутливых, а порой довольно откровенных намеков, однако ничто не могло поколебать дружескую привязанность Генриетты к своему компаньону. Улыбаясь в ответ на иронические замечания, она все же с восторгом отзывалась о часах, проведенных в обществе этого светского человека; надобно отметить, что подобное определение более не вызывало у нее прежней неприязни. Однако уже через минуту она забывала, что беседа идет вполне шутливая, и принималась горячо доказывать, какое удовольствие получила, совершив очередную вылазку со своим спутником. К примеру, заявляла: «О Версале я теперь знаю все! Ездила туда с мистером Бантлингом. Сразу его предупредила: намерена изучить каждый уголок. Мы провели три дня в тамошней гостинице и обошли все, ничего не упустив. Погода стояла чудная – почти бабье лето, и мы просто поселились в парке. Отныне Версаль для меня – прочитанная книга». Судя по некоторым намекам, Генриетта договорилась вновь встретиться со своим галантным кавалером весной в Италии.
Глава XXI
День отъезда из Парижа миссис Тушетт назначила еще до прибытия во Францию, и, двинувшись в середине февраля на юг, они по пути заглянули к Ральфу, гревшемуся в Сан-Ремо, на берегу Средиземного моря. Зима там выдалась солнечная, хоть и тоскливая, и молодой человек в основном проводил время на берегу, сидя под хлопающим от ветра белым зонтом.
Разумеется, Изабелла продолжала сопровождать тетушку в путешествии, хотя та со свойственной ей простой и привычной логикой предложила племяннице пару иных вариантов.
– Вы теперь свободны, как перелетная птичка; сами себе хозяйка. Не хочу сказать, что вы не были самостоятельны раньше, однако отныне у вас имеется почва под ногами: состояние, знаете ли, освобождает от оков. Обеспеченный человек беспрепятственно совершает многие поступки, за которые бедного сурово осудили бы. Вы располагаете собой: можете путешествовать и без меня, сами строить планы. Естественно, я имею в виду – при наличии компаньонки, какой-нибудь обнищавшей благородной дамы – из тех, что носят штопанный кашемир, красят волосы и увлекаются рисунками на бархате. Вам не по душе подобный план? Разумеется, никто неволить вас не станет; я лишь хочу внушить вам, что свобода имеет некие пределы. Желаете взять в компаньонки мисс Стэкпол? Дело ваше. Полагаю, она способна отвадить от вас охотников за приданым. Впрочем, лучше вам пока оставаться при мне, хотя мое предложение ни к чему вас не обязывает. Почему лучше? На то есть несколько резонов, нравятся вам они или нет. На самом деле мне сдается, что скорее нет, чем да, однако советую пойти на подобную жертву. Боюсь, мое общество, которое прежде вам было внове, теперь уж наскучило; наверняка вы сегодня видите истинное лицо своей тетушки: скучная, упрямая, бестолковая старуха…
– Я вовсе не считаю вас скучной, – тихо ответила Изабелла.
– Не скучна и все же упряма и бестолкова? Вот-вот! – воскликнула миссис Тушетт, радуясь своей догадке.
Изабелла все же не стала пренебрегать компанией тетушки; душевные порывы одно, а приличия – совсем другое. Юная леди, не имеющая возможности опереться на родственников, – все равно что цветок на голом стебле. Речи миссис Тушетт уж не впечатляли ее так, как при первой их встрече в Олбани, когда та, усевшись в кресло в сыром от дождя плаще, живописала будущее юной особы в Старом Свете. Впрочем, в том вины миссис Тушетт не было: едва лишь познакомившись с тетушкой, Изабелла научилась предугадывать ее мысли и чувства. Впрочем, миссис Тушетт, не обладая подобной способностью, отличалась простотой и точностью циркуля, что в глазах племянницы составляло несомненное достоинство. Каждый раз точно знаешь, что она скажет или сделает, – никаких случайностей и экспромтов. Свои владения тетушка стерегла, словно цепной пес, однако на соседские не покушалась никогда.