В конце концов Изабелла начала испытывать к ней тайную жалость. Ведь, право, ужасно, когда человек столь прямолинеен; как же тяжело ему найти себя в обществе, как сложно расположить к себе собратьев… Откуда в его сердце взяться нежности и сочувствию? Все распланировано загодя… У подобной личности нет граней, имеется лишь острие. Изабелла полагала, что миссис Тушетт, продвигаясь по дороге жизни, порой делает робкие попытки не думать лишь о себе – причем чаще, нежели втайне себе признавалась. Тетушка невольно училась жертвовать логикой ради иных соображений, ежели в их пользу имелись веские доводы.
К примеру, нелогичным для нее стало решение сделать на пути во Флоренцию нешуточный крюк ради пары-тройки недель, которые она собралась провести с болезненным своим сыном. Еще несколько лет назад все было иначе: ежели Ральф желал увидеть маменьку, ему дозволялось беспрепятственно посещать Палаццо Крешентини, где молодого сеньора всегда ожидали просторные апартаменты.
– У меня есть вопрос, – обратилась Изабелла к Ральфу в первый же вечер после прибытия в Сан-Ремо. – Не раз и не два думала задать его в письме и все никак не решалась. Теперь же, встретившись с вами лицом к лицу, спросить куда легче: вы ведь знали, что ваш папенька намерен был оставить мне немалую сумму?
Ральф растянулся на лежаке под зонтом и с необычайным интересом вперил взгляд в волны Средиземного моря.
– Знал или не знал – какая вам разница, дорогая моя Изабелла? Мой папенька был человеком весьма упрямым.
– Стало быть, знали…
– Да, он мне сказал, и мы даже немного на этот счет поспорили.
– Зачем мистер Тушетт так поступил? – резко спросила Изабелла.
– Хм. Вероятно, хотел сделать вам своего рода комплимент.
– Комплимент? Какой же я дала повод?
– Никакого. Папенька всего лишь был благодарен, что вы есть на свете.
– Он слишком хорошо ко мне относился, – признала наша героиня.
– Как и все мы.
– Хорошо, что я вам не верю, иначе впала бы в совершенное расстройство. Мне нужно одно – чтобы меня воспринимали только по справедливости.
– Ах да… Однако же вам не следует забывать: справедливое отношение к прекрасному существу, как правило, выражается в цветистых комплиментах.
– Я не просто прекрасное существо. Как вы можете нести подобную чушь, когда вам задают серьезные вопросы? Вероятно, я произвожу на вас впечатление хрупкой сказочной феи?
– Вы кажетесь мне чрезвычайно встревоженной, – пожал плечами Ральф.
– Так и есть.
– Что же вас беспокоит?
Изабелла помолчала, а затем вдруг спросила:
– Вы полагаете, что для меня нежданное богатство – благо? Генриетта придерживается иного мнения.
– Бог с ней, с Генриеттой! – невежливо перебил ее Ральф. – Лично я восхищен вашим нынешним положением.
– Стало быть, для того ваш папенька и поправил завещание? Желал доставить вам удовольствие?
– Я с мисс Стэкпол не согласен, – серьезно ответил Ральф. – Полагаю, для вас нет ничего лучше, чем иметь приличный капитал за душой.
Изабелла изучила кузена внимательным взглядом.
– То есть вы точно знаете, что для меня лучше? Вам не безразлично?
– Возможно, знаю – именно потому, что не безразлично. Рассказать подробнее? Вам следует перестать мучить себя.
– Себя? Может, вас?
– Меня вы измучить не сможете при всем желании – уж слишком я толстокожий. Относитесь ко всему проще. Не стоит вам сбивать себя с толку вопросами – что, мол, для меня хорошо, что плохо… Не терзайтесь столь часто, иначе вам не избежать внутреннего разлада – знаете, как звучит расстроенное фортепьяно? Приберегите призывы к своей совести для особых случаев. Не пытайтесь так усердно лепить собственный характер – это все равно что насильно открывать бутон еще не созревшей розы. Живите как живется, и ваша нравственная составляющая сама о себе позаботится. В основном все для вас складывается благоприятно; разумеется, досадные исключения бывают, однако приличный доход к их числу не относится.
Ральф замолчал и улыбнулся, видя, как напряженно прислушивается к нему Изабелла.
– У вас невероятно развитое мышление и чрезвычайно громкий голос совести. Невозможно ко всему на свете относиться критически – это просто неразумно. Замедлите ход своих часов, притушите душевный жар, расправьте крылья и поднимитесь над землей – в подобном решении нет ничего дурного.
Изабелла не упустила ни слова из рассуждений Ральфа; ум ее, по обыкновению, работал быстро.
– Надеюсь, вы сами верите в свою теорию. Ежели верите – стало быть, берете на себя огромную ответственность.
– Вы меня немного пугаете, и все же от своего мнения я не откажусь, – по-прежнему улыбаясь, ответил Ральф.
– Все вами сказанное – правда, – продолжила Изабелла. – Более и добавить нечего. Я и вправду поглощена собою: смотрю на жизнь словно на рецепт доктора. И в самом деле – зачем постоянно рассуждать, в ладу ли мы со своим внутренним миром? Будто больной, что постоянно к себе прислушивается, ей-богу… Почему я постоянно должна остерегаться поступить неверно? Имеют ли для мира значение мои хорошие и дурные поступки?
– Вы прекрасно воспринимаете советы, – кивнул Ральф. – Не успел оглянуться, а вы уж подставили паруса под ветер.
Изабелла смотрела на него и словно не видела, предавшись размышлениям, к которым подтолкнул ее кузен.
– Видите ли, меня более заботит внешний мир, нежели собственная моя персона, а в итоге я все равно раз за разом возвращаюсь к себе. – Она помолчала, а когда заговорила вновь, голос ее дрожал: – Передать не могу, как мне страшно. Состояние означает свободу, вот чего я и боюсь. Ведь ею еще надобно правильно воспользоваться… Не сможешь – потом всю жизнь будешь стыдиться. И нельзя ни на минуту переставать думать. Возможно, более счастлив тот, кто не обладает дарованной деньгами властью.
– Теория ваша верна лишь для людей слабых. Им не дано совершить над собою усилие, которое вознесет к вершине достоинства.
– Откуда вам знать, что я сильна? – пробормотала Изабелла.
– Ежели вы слабы, – слегка покраснев, ответил Ральф, – стало быть, я ужасно в вас ошибся!
Впервые оказавшись на средиземноморском побережье, наша героиня была им совершенно очарована: преддверие Италии, врата в восхитительный мир! Увидела она лишь малую часть страны, а далее простиралась земля обетованная, где любовь к красоте получала подпитку из источника знаний. Прогуливаясь по берегу в компании кузена, Изабелла жадным взором вглядывалась в море, за которым лежала Генуя, и все же ей хотелось взять паузу перед большим приключением, ибо само ожидание уже вызывало сладкий душевный трепет. Пребывание в Сан-Ремо стало для нее чем-то вроде интерлюдии, когда посреди увертюры жизни вдруг на миг стихают барабаны и флейты. Продолжится ли она мощным крещендо? Изабелла не знала, хотя постоянно представляла себя кружащейся в вихре надежд, страхов, фантазий, желаний и пристрастий, сплетающем случайные события самым захватывающим образом.
Мадам Мерль в беседе с миссис Тушетт предсказывала: юная племянница, хоть несколько раз воспользовавшись своим банковским счетом, перестанет переживать, что наполнен сей щедрый источник не ею, а великодушным дядюшкой. Жизнь оправдала ее предвидение, как оправдывала уже не раз. Ральф Тушетт не напрасно хвалил кузину за восприимчивость: намеки она ловила на лету, особенно когда те содержали добрый совет. Вероятно, их беседа изрядно помогла: к дню отъезда из Сан-Ремо его кузина уже начала привыкать к ощущению собственного богатства, и то заняло подобающее ему место в некоем небольшом наборе представлений, которыми Изабелла описывала свою личность, и место далеко не последнее. Тысячи благих намерений и тысячи фунтов для их осуществления! Наша героиня утонула в дымке прекрасных видений; сколько возвышенных поступков способна совершить богатая, независимая и щедрая юная особа, обладающая поистине человечным отношением ко всему на свете… Состояние становилось частью ее замечательной натуры, придавая ей значимости и даже, в воображении Изабеллы, идеальной внутренней красоты. Какие формы и связи приобретало оно в воображении других – вопрос второй, и мы непременно далее его коснемся.
Видения, о которых мы упомянули, перемешивались с противоречивыми внутренними рассуждениями. Изабелла куда более обожала думать о будущем, нежели о прошлом, и все же временами, прислушиваясь к ласковому шепоту морских волн, обращала мысленный взор назад. Останавливался он на двух фигурах, пусть уже и далеких, но вполне различимых; читатель без труда признает в них Каспара Гудвуда и лорда Уорбертона. Странно, как быстро подобной силы образы отошли на второй план… Наша юная героиня имела обыкновение терять веру в реальность ныне отсутствующих в ее жизни людей и явлений; впрочем, при необходимости она умела вызвать их из небытия – следовало лишь приложить усилие, и усилие нередко болезненное, хоть полузабытые призраки некогда и вызывали у нее приязнь. Прошлое было мертво, и его оживление сопровождалось тусклым светом судного дня. Изабелла не тешила себя надеждой, что сама живет в памяти призраков; разумеется, она неспособна оставить столь неизгладимый след, и все же подобное соображение изрядно ее задевало. Так или иначе, из всех доступных ей разновидностей свободы наша героиня самой отрадной признавала свободу забвения.
Изабелла отнюдь не пожертвовала последним шиллингом, как пишут в романах, ради Каспара Гудвуда и лорда Уорбертона и все же считала: оба перед нею в неоплатном долгу.
Разумеется, слова Каспара не стерлись из ее памяти: тот наверняка даст о себе знать, однако еще полтора года на его счет беспокоиться не стоит, а за подобный срок многое может случиться. Изабелла не в силах была себя убедить, что молодой бостонец найдет себе другую, более отзывчивую девушку. Таковых немало, и все же их достоинства не имели для Каспара ни малейшей притягательности. Наша героиня не отрицала: в ней самой может произойти унизительная перемена – она отринет мир, где нет места Каспару и ему подобным, и найдет утешение в преданности и настойчивости своего американского поклонника, хоть сейчас всеми силами противится подобной мысли. Вполне возможно, настанет день, когда препятствия станут скрытым благословением, и Изабелла обретет покой в тихой чистой гавани, окруженной могучим гранитным молом. Нет, она не станет ждать этого дня сложа руки!