– Ваше мнение мне интересно не меньше, – пожала плечами Изабелла.
– Да на что вам мое мнение? Оно ничего не изменит, ежели вы влюбитесь в этого джентльмена.
– Не то чтобы совсем ничего, но немногое, и все же определенный резон есть. Чем более известно о грозящей тебе опасности, тем лучше.
– Не могу с вами согласиться. Чем больше знаешь, тем большей опасности себя подвергаешь. Мы ведь знаем о самых разных людях немало – слухами земля полнится. Все на них работает – наши уши, мозги, языки… Не воспринимайте серьезно всякие сплетни – хоть о ком. Составляйте свое суждение сами.
– Именно это я и пытаюсь сделать, – вздохнула Изабелла, – однако когда поступаешь подобным образом, тебя отчего-то называют самонадеянным.
– Не обращайте внимания – вот мой вам совет. Ни на то, что говорят о вас, ни на чужие мнения о ваших приятелях и врагах.
Изабелла задумалась.
– Наверное, вы правы. И все же есть вещи, которым нельзя не придавать значения: к примеру, когда о моем друге распускают несправедливые слухи, а еще – когда хвалят меня.
– Разумеется, у вас есть полное право судить того, кто берется осуждать. Но тогда судить придется всех подряд, и вы каждому вынесете приговор!
– Я вскоре встречусь с мистером Осмондом, – сменила тему Изабелла. – Обещала прибыть к нему с визитом.
– С визитом?
– Полюбуюсь видами с его холма, посмотрю картины, познакомлюсь с дочерью – не знаю, что еще предполагается. Поеду с мадам Мерль – она говорит, что леди к мистеру Осмонду приезжают часто.
– Ах, с мадам Мерль вы можете ехать куда угодно, de confiance [21], – кивнул Ральф. – Со всякой шушерой она знакомство не водит.
Изабелла более не стала возвращаться к мистеру Осмонду, однако тон высказываний кузена о мадам Мерль ей не понравился – пришлось даже сделать замечание:
– Мне кажется, вы подвергаете сомнению ее добропорядочность. Не совсем понимаю, что вы хотите сказать, но ежели имеете основания – говорите прямо. Коли нет – уж лучше молчите.
Ральф на сей раз отверг обвинение с несвойственной ему прямотой:
– Я не говорю о мадам Мерль за глаза ничего такого, что не сказал бы ей лично, и даже отношусь к ней с преувеличенным почтением.
– Вот именно – с преувеличенным! Это я и имею в виду.
– Единственно оттого, что достоинства ее преувеличены.
– Кем, скажите на милость? Мною? Стало быть, я оказываю ей дурную услугу.
– Нет-нет. Она сама их приукрашивает.
– О, я с вами не согласна! – горячо воскликнула Изабелла. – Попробуйте отыскать женщину со столь малыми притязаниями!
– То-то и оно, – перебил ее Ральф. – Ее скромность преувеличена. В мелком честолюбии мадам Мерль и вправду не замечена, хотя могла бы претендовать на многое.
– Вот и получается, что ее достоинства велики; вы сами себе противоречите.
– О да, велики, – подтвердил молодой человек. – Она на удивление безупречна. Добродетели мадам Мерль не скомпрометированы ни единым пятнышком. Она – единственная дама, которая никому не даст шанса.
– Не даст шанса? На что же?
– К примеру, уличить ее в глупости. Мадам Мерль – единственная из знакомых мне дам, не страдающих этим маленьким недостатком.
– Не понимаю вас, – с негодованием отвернулась от кузена Изабелла. – Ваши речи слишком парадоксальны для моего скромного ума.
– Позвольте вам объяснить. О преувеличении я говорю вовсе не в банальном смысле. Она не бахвалится, не превозносит себя. Меня следует понять буквально. В вашей подруге всего через край: ее добродетели безмерны. Мадам Мерль слишком хороша, слишком добра, слишком умна и образованна, слишком воспитанна. Одним словом – все несколько чересчур. Признаюсь, тем самым она действует мне на нервы, и я испытываю к ней во многом те же чувства, что питал некий добрый афинянин к Аристиду Справедливому.
Изабелла бросила на кузена суровый взгляд, однако обычной насмешливости – ежели та и сквозила в его словах – в лице не увидела.
– Уж не желаете ли вы изгнания мадам Мерль?
– Ни в коем разе. Она – слишком хорошая компания. Я ею восхищаюсь, – без всякой иронии ответил Ральф.
– Вы просто невыносимы, сэр! – воскликнула наша героиня и все же, не удержавшись, осведомилась, уж не известны ли Ральфу факты, бросающие тень на доброе имя мадам Мерль.
– Не слышал ни об одном – об этом я и говорю! Возьмите чью угодно репутацию: вы непременно найдете на ней пятнышко. Дайте мне полчасика на раздумья – я и в вас обнаружу изъян. Обо мне речи нет – я пятнист, словно леопард. Но мадам Мерль чиста, как стеклышко. Ни скола, ни трещинки!
– Вот именно! – энергично кивнула Изабелла. – Потому она мне и нравится.
– Знакомство с этой прекрасной леди для вас крайне полезно. Человеку, желающему посмотреть мир, лучшего провожатого не найти.
– Вы хотите сказать, что мадам Мерль – космополит?
– Не совсем. Она сама заключает в себе целый мир.
На какой-то миг Изабелле пришло в голову, что кузен, говоря о преклонении перед ее подругой, тонко иронизирует, однако мысль эту пришлось отвергнуть. Он искал источники пищи для ума где только мог и ни за что не пренебрег бы обществом искушенной мастерицы светских бесед. Впрочем, человеку свойственны симпатии и антипатии, и, несмотря на признание Ральфом достоинств мадам Мерль, отсутствие подобной личности в доме вряд ли обеднило бы его жизнь. Тем не менее он постиг искусство изучать людей, а действо, сопровождающее всякое появление мадам Мерль, как раз и давало ему подобную возможность. Ральф пробовал ее на вкус маленькими глотками, как вино, дав ему настояться, – пожалуй, и сама подруга Изабеллы не могла бы проявить большей виртуозности.
Случалось, он испытывал к мадам Мерль жалость, но, как ни странно, именно в подобные минуты его любезность проявлялась менее обычного. Ральф чувствовал в этой даме непомерное честолюбие и видел: тайные желания свои она далеко еще не удовлетворила. Словно неудачливый атлет, мадам Мерль, несмотря на прекрасные задатки, никак не могла достигнуть пьедестала. Так и оставалась вдовой швейцарского негоцианта с невеликим доходом и обширным кругом знакомств, которая постоянно вращалась в обществе и везде пользовалась успехом, подобно модному романчику. В контрасте между ее настоящим положением и тем, чего она надеялась добиться, предполагал Ральф, заключалась трагедия незаурядной женщины.
Миссис Тушетт всегда считала, что сын прекрасно ладит с радушной ее подругой; два человека, столь непреклонно придерживающиеся собственного неповторимого кодекса, непременно должны иметь немало общего.
Размышляя о близости Изабеллы с этой выдающейся личностью, Ральф сразу решил, что не сумеет без борьбы сохранить единоличное право на общество кузины. Придя к подобному выводу, он попытался обратить его себе на пользу, как поступал не раз и при гораздо худших обстоятельствах. Жизнь все расставит по своим местам, сказал он; ничто в нашем мире не вечно. Ни одна из двух прекрасных женщин толком не знает другую, хоть обе полагают иначе; стоит им сделать неожиданное и важное открытие, и произойдет разрыв – или уж по меньшей мере охлаждение отношений. Между тем Ральф признавал: подобная дружба станет Изабелле большим подспорьем, ведь у старшей подруги есть чему поучиться. Лучше получать уроки жизни у мадам Мерль, чем у кого бы то ни было, – вряд ли та способна причинить кузине вред.
Глава XXIV
И в самом деле: трудно было бы представить, что визит в дом на вершине холма окажет Изабелле медвежью услугу. Обстановка способствовала поездке как нельзя более: прекрасный мягкий день, самый расцвет тосканской весны. Подруги выбрались из города через Римские ворота, проехали под изящной легкой аркой с монументальной надстройкой, придающей воротам особую внушительность, и запетляли по обнесенным высокими стенами переулкам, неспособным сдержать за каменной преградой роскошную зелень и ароматы благоухающих садов. Наконец они достигли маленькой деревенской площади неправильной формы. С одной стороны вздымалось, пожалуй, главное ее украшение – длинная коричневатая стена, скрывающая виллу, часть которой занимал мистер Осмонд.
Изабелла с подругой прошли по широкому внутреннему двору. Солнце падало на стройные, увитые цветами колонны двух легких сводчатых галерей, обращенных лицом друг к другу, а внизу лежали прозрачные тени. Само место производило впечатление суровости и силы; отчего-то казалось, что, очутившись внутри, выбраться обратно будет непросто. Впрочем, Изабелла об уходе пока и не помышляла.
Мистер Осмонд встретил их в небольшом прохладном холле, где тепло не бывало даже в мае, и проводил в гостиную, с которой мы уже отчасти знакомы. Изабелла немного отстала, беседуя с хозяином дома, мадам Мерль же уверенно прошла в комнаты, где поцеловала юную Пэнси и приветствовала даму, которую мистер Осмонд вскоре представил Изабелле как свою сестру, графиню Джемини.
– А вот и моя маленькая девочка, – указал он на дочь. – Только вернулась из обители.
Пэнси для гостей одели в короткое платьице; ее светлые волосы были аккуратно забраны прозрачной сеточкой, а шнурки маленьких туфелек аккуратно завязаны вокруг лодыжек, на манер сандалий. Сделав легкий церемонный книксен, она подошла за поцелуем.
Графиня Джемини, не поднимаясь из кресла, ограничилась кивком. Изабелла сразу отметила, что перед нею светская женщина. Сестра Осмонда оказалась дамой тощей, смуглой и непривлекательной; черты ее напоминали тропическую птицу – длинный клювообразный нос, маленькие живые глазки и почти полностью отсутствующий подбородок. Выражение лица, однако, на котором мелькали то удивление, то интерес, а порой страх, сменявшийся радостью, было вполне человеческим; графиня, очевидно, знала, какое впечатление производит, и пыталась подавать себя соответственно. Ее элегантное, пышное, нежных тонов платье походило на мерцающее оперение, да и позы, которые она меняла легко и внезапно, казались скорее свойственными взобравшемуся на ветку экзотическому попугаю. Столь манерных дам Изабелла не видывала, пожалуй, никогда и сочла графиню особой весьма жеманной. Ральф не рекомендовал сводить с нею знакомство, вспомнила она, однако ни единого признака гнетущих сестру Осмонда мрачных тайн не приметила. С самого начала та сл