– Бедная мисс Арчер! – воскликнула она, с сочувствием посмотрев на Изабеллу и Осмонда. – Попала она в ту еще семейку…
– Мисс Арчер не может не сострадать семье, к которой принадлежите вы, – хмыкнул Осмонд, и в насмешливом его тоне, однако, прозвучал отголосок нескончаемого терпения.
– Не понимаю, о чем речь! Вряд ли она обнаружит во мне опасные изъяны – кроме тех, о которых напоете ей вы. Я куда лучше, чем брат меня представляет, мисс Арчер, – возмутилась графиня. – Глупа, скучна; более Осмонд ничего не добавил? Ну прекрасно – стало быть, вы привели его в хорошее настроение. Он уже оседлал любимого конька? Скажу вам по секрету: их у него два или даже три. Ежели уже приступил, советую вам снять шляпку.
– Боюсь, мне еще неизвестны любимые темы мистера Осмонда, – парировала Изабелла, также поднявшись из кресла.
Графиня на миг приняла позу глубокой задумчивости, коснувшись пальчиком лба.
– Я расскажу, это недолго. Во-первых, Макиавелли. Потом – Виттория Колонна [22], а третья – Метастазио [23].
– О… – промолвила мадам Мерль, взяв графиню под руку, словно та без нее не добралась бы до сада, – в беседах со мною мистер Осмонд подобные экскурсы в историю никогда не совершал.
– Потому что вы, – переступив порог, отозвалась графиня, – вы и есть Макиавелли, да еще и Виттория Колонна в придачу!
– Подождите, сейчас она назовет бедную мадам Мерль Метастазио! – покорно вздохнул мистер Осмонд.
Изабелла также сделала шаг к дверям, предполагая, что они присоединятся к дамам, однако хозяин дома стоял посреди гостиной, не изъявляя намерения уходить и заложив руки в карманы. Дочь прильнула к нему, стиснув его локоть и поглядывая то на отца, то на гостью. Изабелла с нетерпением ждала, какой ей подадут знак. Разговор с мистером Осмондом понравился ей чрезвычайно, как и его общество. Ее охватил тот особый трепет, что всегда сопровождал завязывание новых знакомств. Некоторое время она наблюдала сквозь открытую дверь за мадам Мерль и графиней, неторопливо прогуливающимися по шелковистой травке, а затем обернулась и огляделась в гостиной. Вероятно, теперь мистер Осмонд продемонстрирует ей свои сокровища? Покажет бесценные картины и старинные сундуки? Повременив, Изабелла подошла к одному из холстов, решив к нему присмотреться, когда мистер Осмонд неожиданно спросил:
– Мисс Арчер, какого вы мнения о моей сестре?
Она удивленно обернулась.
– Почему вы меня спрашиваете? Я ведь видела ее всего лишь несколько минут…
– Да, это немного; с другой стороны, вы наверняка поняли, что изучать тут почти и нечего. Как вам в целом показалось наше семейство? – продолжил он с натянутой улыбкой. – Хотелось бы знать, что за впечатление создается о нас у человека непредвзятого. Предугадываю ваш ответ: вы снова скажете – слишком мало времени. Да, вы бросили на нас лишь поверхностный взгляд, однако, надеюсь, у вас еще будет возможность. Порой думаю – мы совершили неверный выбор, обосновавшись здесь, в чужой стране, среди чужих людей. Ни ответственности, ни душевных привязанностей; словом, нас ничего не объединяет и не поддерживает. Вступаем в брак с иностранцами, перенимаем несвойственные склонности, играем с предначертанной нам судьбой. Впрочем, я более говорю о себе, нежели о сестре. Она весьма почтенная леди, хотя так сразу и не скажешь. Не самая счастливая, однако трагедии из этого не делает, напротив, превращает все в шутку – такова натура. У нее ужасный супруг, и, боюсь, сестре не слишком удается обернуть его недостатки себе на пользу. Неподходящий муж – нелегкое бремя. Мадам Мерль нередко дает ей прекрасные советы, однако, на мой взгляд, с таким же успехом можно подсунуть ребенку словарь для изучения языка. Слова он выучит, а составить их в предложение не сумеет. Сестре нужно освоить грамматику, к которой способностей ей бог не дал. Простите, что досаждаю подробностями; наша графиня верно сказала – вы попали в ту еще семейку, давайте знакомиться. Кстати, хорошо бы снять картину со стены – ее лучше рассматривать на свету.
Он поднес холст к окну, попутно рассказывая о нем любопытные факты. Изабелла залюбовалась другими полотнами, и Осмонд кратко поведал о каждом – не больше и не меньше, чем нужно молодой леди, приехавшей с недолгим визитом в летний полдень. Картины, медальоны и гобелены на некоторое время заняли нашу героиню, однако вскоре она поняла, что сам хозяин дома интересует ее ничуть не меньше, а произведения искусства лишь отвлекают от него внимание.
Мужчин, подобных мистеру Осмонду, она еще не видывала, хотя всех, кого знала, делила на несколько наиболее типических групп. Разумеется, имелись исключения: к примеру, тетушка в ее систему не вписывалась. Встречались и другие личности, коих Изабелла из учтивости относила к особому классу оригиналов: мистер Гудвуд, Ральф, Генриетта Стэкпол, лорд Уорбертон и мадам Мерль. Впрочем, при ближайшем рассмотрении каждый из них попал бы в один из придуманных ею классов, а вот для мистера Осмонда подходящего не находилось – он стоял особняком.
Разумеется, за пару часов Изабелла подобных выводов еще не сделала: картина в ее уме складывалась постепенно. Во время визита она лишь задумалась – не окажется ли новое знакомство самым запоминающимся? Мадам Мерль также представляла собою редкий экземпляр, но мужчина подобного калибра производил куда более сильное впечатление. Дело было не столько в его словах или поступках, сколько во внутреннем содержании, таившем не меньше смысла, чем латунные таблички на дне старинных тарелок или подписи художников в уголке картины шестнадцатого века. Мистер Осмонд не пытался заявить о своей исключительности: да, оригинален, но без эксцентричности.
Никогда еще Изабелла не сталкивалась с натурой столь тонкой огранки. В первую очередь любопытство вызывала его наружность, а уж потом интерес распространялся и на иные, недоступные глазу особенности. Густые мягкие волосы, отчетливые, словно подведенные умелой рукою, черты – твердые, но негрубые, ровно подстриженная бородка, плавность и гибкость, заставляющие воспринять почти незаметное движение как выразительный жест, – каждый из этих внешних признаков означал для нашей восприимчивой молодой леди свидетельство высокого качества представшего перед нею образца, таящего в себе некое обещание большего. Осмонд был явно прихотлив и склонен к критическому восприятию жизни; возможно, болезненно раздражителен. Его существом управляла душевная уязвимость, и, вероятно, управляла безраздельно; оттуда и брали начало нетерпимость к вульгарным заботам и стремление жить в уединении – в своем собственном, идеально упорядоченном мире, предаваясь размышлениям об искусстве и красоте. Осмонд решительно во всем сверялся со своим изысканным вкусом, как неизлечимо больной человек на смертном одре всецело доверяет знакомому стряпчему, и тем разительно отличался от других.
Подобными качествами обладал и Ральф, полагавший, что смысл жизни заключается в стремлении разбираться в красоте. Однако принципы Ральфа ощущались скорее как отклонение от нормальности или своего рода искусственная надстройка, тогда как для мистера Осмонда они стали основной движущей силой, и все остальное им гармонично подчинялось.
Разумеется, Изабелла не могла враз постигнуть глубины нового знакомца, тем более их проявления не всегда оказывались очевидными. Как, к примеру, понять его выражение о собственной провинциальности? Изабелла, напротив, сочла бы, что Осмонд ее полностью лишен. Возможно, безобидный парадокс, призванный озадачить гостью? Или скромность, присущая человеку просвещенному? Вероятно, со временем все выяснится, решила наша героиня. В любом случае загадку разгадать будет интересно. Но… ежели подобная гармония – черта провинциальная, каковы же тогда столичные жители? Вопрос готов был сорваться с языка, хоть Изабелла и видела: Осмонд до крайности застенчив. С другой стороны, подобная скромность – свойство натуры деликатной и чувствительной, принадлежащей человеку, воспитанному в лучших традициях, свидетельство заложенного с рождения морального кодекса, отторжения вульгарности. Из любой схватки с пошлостью хозяин дома непременно должен был выйти со щитом. Изабелла не замечала в нем признаков самонадеянности; Осмонд никогда не опустился бы до поверхностных категорических суждений, обычной для многих. Он относился критически ко всем – и к себе в том числе. Для того чтобы составить хорошее мнение о собеседнике, ему требовалось многое, хотя и на себя он смотрел с неприкрытой иронией, доказывая полное отсутствие тщеславия. Не будь Осмонд по-своему робок, никогда бы ему не добиться мягкого, исподволь развивающегося воздействия на Изабеллу, одновременно доставляющего удовольствие и изрядно интригующего. Спросил ее мнения по поводу графини Джемини? Стало быть, мнение гостьи его немало интересует, хотя вряд ли она сказала бы нечто новое. Значит, у хозяина дома на холме пытливый ум; с другой стороны, странно, что брат считает возможным обсуждать сестру с незнакомым человеком. Что ж, во всяком случае, ничего более эксцентрического Осмонд пока не сделал и не сказал.
В доме имелось еще две комнаты, где Изабелла тоже провела четверть часа; в обеих содержалось немало романтических вещичек, в высшей степени любопытных и весьма ценных. Мистер Осмонд любезно исполнял роль экскурсовода, сопровождая нашу героиню от одного экспоната к другому, по-прежнему держа за руку дочь. Его любезность даже несколько смутила Изабеллу: с чего бы радушному хозяину уделять ей столько времени?
Так или иначе, в конце концов она ощутила некоторый переизбыток обрушившихся на нее новых знаний. Пожалуй, для первого раза достаточно – восприятие притупилось. Изабелла смотрела во все глаза, однако смысл речей спутника уже понимала с трудом. Вероятно, он считал гостью особой умной, сообразительной и вполне подготовленной к подобной экскурсии, но в последнем несколько ошибся. Увы, должно быть, мадам Мерль, рассказывая о юной подруге, многое преувеличила. Увы – ибо рано или поздно мистер Осмонд замет