нако сбрасывать его не желал. Молодой человек считал общество Осмонда весьма достойным и отказывать ему в гостеприимстве не собирался. Впрочем, он не льстил себе надеждой, что соотечественник вдруг вознамерился исправить ранее допущенную несправедливость. Цель участившихся визитов сомнению не подлежала: центром притяжения и, вероятно, единственным поводом явно стала Изабелла. Осмонд был любителем и знатоком изысканного, поэтому появление во Флоренции подобной редкости, естественно, вызвало его любопытство.
Как-то миссис Тушетт заметила, что о мыслях мистера Осмонда догадаться несложно, и Ральф полностью с ее мнением согласился. Она давно внесла этого джентльмена в свой короткий список персон респектабельных, хотя и задавалась вопросом: уж не с помощью ли темных искусств заставлял он считать себя желанным гостем едва ли не в каждом доме? Назойливости он, впрочем, никогда не проявлял, а потому и не давал повода воспринять себя как человека бесцеремонного; по-видимому, вполне способен был обойтись без миссис Тушетт, равно как и она без него, а таких людей тетушка Изабеллы, как ни странно, привечала.
Тем не менее мысль о возможном намерении Осмонда жениться на племяннице не доставляла миссис Тушетт никакого удовольствия. Подобный союз выглядел для нее совершенно противоестественным. Ей вспоминалось, как Изабелла отвергла предложение английского пэра; неужто девушка, которой не пришелся ко двору лорд Уорбертон, снизойдет до безвестного, ничего собою не представляющего американского эмигранта, вдовца средних лет со странноватой дочерью и неясными источниками к существованию? Подобный альянс представлениям миссис Тушетт о жизненном успехе ни в коей мере не соответствовал. Следует отметить, что она придерживалась не сентиментальных, но вполне практических взглядов на брак, ведь в пользу такого подхода говорило многое.
– Надеюсь, у вашей кузины хватит ума не заглядывать ему в рот, – сказала она сыну.
– Заглядывать-то она заглядывает, а вот как ответит? – возразил тот. – Изабелла уж выслушала несколько заинтересованных сторон, как выразился бы папенька, однако затем заставила их выслушать себя.
Ральф немало развлекался, наблюдая за попытками поклонников кузины, обивавших ее пороги, – вот вам, пожалуйста, и еще один, всего-то за несколько месяцев! Изабелла желала познать жизнь, и судьба позволяла ей удовлетворить мечты наилучшим образом. Череда падающих перед ней на колено достойных джентльменов также служила подобной цели – отчего бы и нет? За третьим кавалером последует четвертый, за ним – пятый, шестой, десятый; навряд ли Изабелла остановится уже на третьем. Нет-нет, наглухо кузина запираться не станет: в переговоры через приоткрытую дверь вступит, однако пройти внутрь номеру третьему не дозволит. В подобном духе Ральф ответил матери, и та посмотрела на него так, словно сын только что сплясал джигу. Используя подобную причудливую манеру выражать собственные мысли, он с тем же успехом мог бы обращаться к миссис Тушетт на языке глухонемых.
– Боюсь, ваши рассуждения не вполне до меня доходят, – призналась она. – Уж слишком цветистые обороты вы используете, а я аллегорий никогда не понимала. Из всего нашего богатого языка я уважаю два слова – «да» и «нет». Ежели Изабелла желает выйти за мистера Осмонда – она так и поступит независимо от ваших красочных метафор. Пусть уж скажет за себя сама, чего бы ни надумала. Я мало знаю о том молодом человеке из Америки; боюсь, ваша кузина почти выбросила его из головы, а он, вероятно, устал ждать от нее ответа. Что может ей помешать заключить союз с мистером Осмондом, особенно ежели она питает к нему симпатию? Делай то, что тебе по душе, – никто больше меня не поддерживает подобную теорию. Другое дело, что мне движения ее души представляются странными. Выйти за мистера Осмонда только лишь из-за его прекрасных речей или автографа Микеланджело? Ей претит стяжательство? Можно подумать, подобный грех грозит лишь ей одной… Будет ли бескорыстен мистер Осмонд, когда доберется до ее денег? Подобные идеи обуревали Изабеллу еще до кончины вашего отца, а теперь они возымели над ней новую силу. Коли так, ей следует выходить за джентльмена не менее бескорыстного, чем она сама, – то есть за человека, располагающего собственным состоянием.
– Дорогая моя маменька, в этом смысле я за Изабеллу не опасаюсь, – ответил Ральф. – Она еще преподаст нам урок. Будет делать то, что ей по душе, – изучая человеческую натуру, рассматривая ее образчики вблизи и в то же время оставаясь свободной. Она пустилась в исследовательский поход и курса своего не изменит – а тем более с самого начала, по велению Гилберта Осмонда. Может задержаться в пути, однако не успеем мы заметить подобной задержки, как она снова устремится вперед. Уж простите меня за очередные метафоры.
Увы, успокоить мать Ральфу не удалось, и она не утаила своих опасений от мадам Мерль.
– Вы ведь знаете все на свете – наверное, и на мой вопрос ответите. Так вот: действительно ли этот занятный господин ухаживает за моей племянницей?
– Гилберт Осмонд? – подняла брови мадам Мерль и, словно прозрев, воскликнула: – Ухаживает? Боже правый! Да с чего вы взяли?
– Разве вам так не показалось?
– Вы заставляете меня сомневаться в себе. Признаюсь – ничего такого не заметила. Интересно, – добавила она, – приходила ли подобная мысль в голову Изабелле?
– И правда, надо бы ее спросить, – пробормотала миссис Тушетт.
Мадам Мерль погрузилась в размышления.
– Полагаю, не стоит ей на это даже намекать. Лучше узнать у самого мистера Осмонда.
– Вряд ли я могу… Он, пожалуй, заявит – какое, мол, ваше дело? Гонору в нем хоть отбавляй, опять же, Изабелла мне не дочь…
– Тогда я сама, – храбро предложила мадам Мерль.
– Вероятно, и вы получите тот же ответ.
– Ну да, я ведь никакого касательства к их отношениям не имею; именно потому и могу позволить себе задавать подобные вопросы. Вполне возможно, Гилберт укажет мне мое место, однако я сумею прочесть его истинные мысли между слов.
– Умоляю, сообщите мне, чем закончится ваше расследование. На худой конец, ежели я не могу поговорить с ним, то с Изабеллой – вполне.
– Не спешите, иначе лишь пробудите ее воображение, – предостерегла подругу мадам Мерль.
– Боюсь, я в жизни еще ничьего воображения не пробудила. Изабелла и без того способна на поступок, о котором я, к примеру, даже не задумалась бы.
– То есть вам подобный оборот не понравится…
– Господи помилуй, да как он может мне понравиться? Что может предложить моей племяннице мистер Осмонд?
Мадам Мерль вновь замолчала, и задумчивая улыбка приподняла левый уголок ее рта даже более обычного.
– Давайте попробуем разобраться. Гилберт Осмонд, как ни крути, – не первый встречный. При должных обстоятельствах он может произвести прекрасное впечатление; ежели не ошибаюсь, так происходило не раз.
– Не вздумайте рассказывать о его ни к чему не обязывающих любовных похождениях – мне до них никакого дела нет! – воскликнула миссис Тушетт. – Однако именно потому я и желаю положить конец его визитам. Насколько мне известно, у него за душой ничего не имеется, кроме десятка-другого полотен старых мастеров и довольно нелепой дочурки.
– Старые мастера теперь в большой цене, – заметила мадам Мерль, – а дочь еще мала и невинна. Какой от нее вред?
– Другими словами, ни вреда, ни пользы. Верно я вас понимаю? Доходом она не располагает, а потому рассчитывать на приличную партию во Флоренции не сможет; стало быть, Изабелле придется ее либо содержать, либо раскошелиться на приданое.
– Вероятно, Изабелла будет к ней добра – по-моему, ей нравится бедное дитя.
– Вот вам еще одна причина, почему мистеру Осмонду следует дать от ворот поворот! Иначе через неделю моя племянница придет к убеждению: ее роль в жизни – доказать, что мачеха может пожертвовать собой. А как докажешь? Надобно самой стать мачехой.
– Мачеха из нее получилась бы прекрасная, – улыбнулась мадам Мерль, – однако я согласна: Изабелле не следует спешить с определением своей миссии. Потом изменить ее будет столь же сложно, как и форму носа. Без носа нет лица, без миссии нет души. Уж слишком далеко назад придется возвращаться, чтобы переменить то или другое. Я проведу маленькое расследование и все вам расскажу.
Изабелла и не подозревала, что ее столь бурно обсуждают. Мадам Мерль молчала, не желая насторожить подругу; делала намеки на Осмонда не более, чем на иных флорентийских джентльменов – как местных, так и приезжих, один за другим прибывающих засвидетельствовать свое почтение миссис Тушетт. Изабелла почитала Осмонда человеком весьма занятным. Она то и дело возвращалась к нему мыслями; ей нравилось о нем думать. Из своего визита в дом на вершине холма наша героиня вынесла о его хозяине впечатление, которое с последующими встречами не стерлось; напротив, оно вступало в гармонию с предположениями и догадками об истории Осмонда, составляя рассказ внутри другого рассказа.
Перед нею представал образ человека значительного, спокойного, умного и чувствительного, прогуливающегося по заросшей мхом террасе сада над прекрасной долиной Арно за руку с юной девочкой, чей чистый и ясный голос звенел колокольчиком, заявляя о чудесной поре детства. Картина была написана в сдержанных тонах, чем нравилась нашей героине еще более, и пропитана ощущением подступающих летних сумерек. Сюжет рассказывал о некоем весьма интересном жизненном пути: о выборе между разными сущностями и формами, между связями очевидными и скрытыми, об одинокой жизни, посвященной изучению культуры сказочной страны, о давно пережитом горе, отзвуки которого нет-нет и дают о себе знать; о чрезмерной, но оттого не менее благородной гордости; о восхищении красотой и совершенством, заложенном с детства и развитом в зрелом возрасте. Самая жизнь главного персонажа будто отражалась в раскинувшемся под холмом живописном пейзаже, уступах террас и фонтанах типического для Италии сада. Картина повествовала об отцовстве – чувстве естественном, порой пронизанном тревогой и беспомощностью.