вид, будто бы не решается их принимать. Никогда не перебивала, не спрашивала о светской жизни и пусть с восторгом, бледнея, выслушивала одобрения в свой адрес, никогда за них не хваталась. Лишь смотрела с тоской, которая с годами красила ее глаза, как ни одни другие в мире. А когда во вторую зиму в Палаццо Рокканера Пэнси стала выбираться на приемы с танцами, то всегда в урочный час, дабы миссис Осмонд не утомилась, первой же предлагала вернуться домой. Изабелла ценила то, как девочка приносит в жертву гуляния допоздна, ибо знала, что юная компаньонка страстно обожает такой вид досуга, двигаясь под музыку четко и легко, точно старательная фея. Тем паче что общество нисколько ее за это не порицало; ей нравились даже утомительные части: духота бальных зал, скучные ужины, давка у дверей, стесненное ожидание экипажа. Днем же, в коляске, сидя подле мачехи, она принимала сдержанную, неприметную и благодарную позу, подавшись вперед и слегка улыбаясь, словно бы ее взяли в поездку первый раз.
В тот день, о котором я говорю, они выехали за ворота города и спустя полчаса оставили экипаж у обочины, а сами отправились гулять по невысокой траве луга в Кампании, даже в зимнюю пору усыпанного нежными цветами. То был почти ежедневный ритуал для Изабеллы, которая любила прогуливаться быстрым шагом, пусть ее поступь с тех пор, как она первый раз посетила Европу, и растеряла легкость. У Пэнси же это было не самое любимое времяпрепровождение, однако девочка не жаловалась, ибо нравилось ей решительно все, и она шла чуть менее широким шагом подле жены своего отца, которая затем, по возвращении в Рим, отдавала дань уважения предпочтениям падчерицы, объезжая холм Пинчо или виллу Боргезе. В залитой солнцем лощине, вдали от стен Рима, она набрала букетик цветов, а уже в Палаццо Рокканера направилась прямиком к себе в комнату, где поставила цветы в воду. После Изабелла прошла в гостиную, которую обычно занимала – вторую по счету, ежели считать от передней, куда попасть можно было с лестницы, – и в которой даже недешевые усилия Гилберта Осмонда не в силах были искоренить изысканной наготы стен.
Едва переступив порог, Изабелла замерла, а причиной тому было полученное впечатление. Впечатление, строго говоря, совсем не феноменальное, однако ей оно отчего-то показалось свежим. Легкая, беззвучная поступь дала время как следует разглядеть разыгравшуюся перед ней сцену и лишь затем прервать ее. В комнате присутствовала мадам Мерль; не снявшая шляпки, она была занята беседой с Гилбертом Осмондом. Еще минуту они не замечали Изабеллы. Разумеется, Изабелла и прежде видела, как беседуют ее муж и мадам Мерль, но ни разу не заставала она их погруженными в знакомое молчание – когда собеседников легко можно спугнуть внезапным появлением.
Мадам Мерль стояла на ковре на некотором удалении от очага. Осмонд же сидел в глубоком кресле, откинувшись на спинку, и смотрел на нее. Голову гостья, как обычно, держала вскинутой, однако взгляд ее был устремлен на хозяина. Что сразу бросилось в глаза, так это что Осмонд сидел, тогда как мадам Мерль стояла. Обескураженная сим, Изабелла встала как вкопанная. Затем ей в голову пришло: их молчание – та пауза, что неожиданно, незванно возникает в беседе двух старых друзей, пока те свободно обмениваются мыслями, не высказывая их. В этом не было ничего поразительного, ведь они и впрямь были старые приятели, однако в воображении у Изабеллы молниеносным проблеском родился образ: то, как они расположились, как увлеченно смотрели друг другу в глаза… Не успела она толком осмыслить озарение, как оно ее покинуло.
Мадам Мерль заметила Изабеллу и, не совершив ни движения, поприветствовала ее. Супруг, напротив, тут же вскочил на ноги. Пробормотал нечто, дескать, хочет пройтись, и, извинившись перед гостьей, ушел.
– Я к вам. Думала, придете, но вас все не было, вот я и ждала, – сказала мадам Мерль.
– Он что, не предложил вам сесть? – с улыбкой спросила Изабелла.
Мадам Мерль огляделась.
– Ах, совершенно верно, я собиралась уходить.
– Нет уж, задержитесь.
– К слову, да. Я здесь не просто так. Мне кое-что пришло в голову.
– Я уже как-то говорила, – заметила Изабелла, – что в этот дом вас может привести лишь нечто невероятное.
– А вы должны помнить, что сказала Я: приду или останусь в стороне, мотивы мои не изменятся – и это привязанность к вам.
– Да, припоминаю.
– Вид у вас такой, будто вы в это не поверили, – попеняла мадам Мерль.
– Ах, – ответила Изабелла, – в глубине ваших мотивов я стала бы сомневаться в последнюю очередь!
– Скорей вы усомнитесь в искренности моих слов.
Изабелла мрачно покачала головой.
– Вы всегда были ко мне добры.
– Всякий раз, как вы мне позволяли. Вы не всегда принимаете доброту, когда-то вас приходится оставить в одиночестве. Впрочем, сегодня я пришла не добротой вас одарить. Дело совершенно в другом. Я думала переложить на вас одну свою проблему. Как раз говорила о ней с вашим супругом.
– Вот удивительно! Проблемы он не любит.
– Особенно когда они чужие, мне это хорошо известно. Впрочем, и вам такое, думаю, тоже не по нраву. Как бы там ни было, придется вам помочь мне, хотите вы того или нет. Дело в бедном мистере Розье.
– Ах, – задумчиво произнесла Изабелла, – так это уже проблема Осмонда, не ваша.
– Он ловко переложил ее на мои плечи. Юноша раз десять на неделе заглядывает поговорить о Пэнси.
– Да, хочет на ней жениться. Мне все об этом известно.
Мадам Мерль немного помедлила.
– Со слов вашего мужа я поняла, что вы не больно-то и в курсе.
– Откуда ему знать, что мне известно? Он не обсуждал со мной этого вопроса.
– Возможно, потому, что не знает, как к нему подступиться.
– Тем не менее это такой вопрос, в котором он редко терпит неудачу.
– Да, он, как правило, знает, что думать. Но только не в этот раз.
– А вы ему не говорили? – спросила Изабелла.
Мадам Мерль светло улыбнулась.
– Знаете, вы суховаты.
– Да, и ничего не могу с собой поделать. Мистер Розье со мной тоже говорил.
– В этом смысла не было. Вы же так близки с этим дитя.
– Ах, – сказала Изабелла, – не больно-то я его утешила! Ежели вы меня считаете сухой, то что же ОН тогда обо мне думает?
– Верит, что вы способны на большее, нежели успели сделать.
– Я ничего не могу поделать.
– Во всяком случае, больше моего. Не знаю, какую такую загадочную связь он углядел между мной и Пэнси, однако первым делом примчался ко мне, словно его удача лежала у меня в руках. И вот теперь наведывается постоянно, подстегивает, выпытывает, есть ли надежда. Изливает душу.
– Он горячо влюблен, – сказала Изабелла.
– Горячо – для него.
– И для Пэнси, смею сказать.
Мадам Мерль ненадолго потупила взгляд.
– Не считаете ее привлекательной?
– Дражайшее в мире юное создание, но весьма ограниченное.
– Тем проще мистеру Розье ее любить. Он и сам не без пределов.
– Да, – согласилась Изабелла, – у него масштаб карманного платочка, из тех, что небольшие, с кружевными оборками. – Чувство юмора у нее в последнее время сменилось сарказмом, однако в этот момент она устыдилась того, что позволила его себе в отношении невинного человека, соискателя на руку Пэнси. – Он очень добр, очень честен, – поспешила прибавить она, – и не так глуп, как кажется.
– Он заверяет, будто бы Пэнси от него в восторге, – призналась мадам Мерль.
– Этого я не знаю, у нее не спрашивала.
– Вы что же, ничего у нее не выспрашиваете?
– Это не моя задача, а ее отца.
– Ах, вы слишком все буквально понимаете! – укорила ее мадам Мерль.
– Это уже мне судить.
Мадам Мерль снова улыбнулась.
– Вам нелегко помочь.
– Помочь мне? – серьезным тоном переспросила Изабелла. – О чем это вы?
– Вас очень легко расстроить. Не видите, как мудро я стараюсь быть осторожной? Как бы там ни было, предупреждаю вас, как предупредила и мистера Осмонда: я умываю руки и не имею больше дел с любовными вопросами мисс Пэнси и мистера Эдварда Розье. Je n’y peux rien, moi![54] С Пэнси о нем я говорить не могу. Особенно, – прибавила мадам Мерль, – потому что не считаю его образцовым женихом.
Изабелла немного подумала, после чего с улыбкой ответила:
– Так и не умывайте рук! – А после прибавила немного другим тоном: – Все равно не сможете, слишком для этого заинтригованы.
Мадам Мерль не спеша встала, бросила на Изабеллу взгляд – быстрый, как проблеск некой связи, замеченный нашей героиней по прибытию. Разве что на этот раз она ничего в глазах подруги не прочла.
– В следующий раз спросите его сами, вот увидите.
– Спросить не выйдет, он перестал посещать этот дом. Гилберт дал ему понять, что он здесь гость нежеланный.
– Ах да, – сказала мадам Мерль, – я позабыла об этом, подумала, что на него давит бремя воздыханий. Говорит, что Осмонд оскорбил его. Как бы там ни было, – продолжила она, – все не так плохо, как ему кажется, Осмонд не питает к Розье такой уж сильной неприязни. – Она встала, как бы завершая разговор, но ненадолго задержалась, огляделась и, видимо, вспомнила, что еще можно сказать. Изабелла это поняла и даже как будто бы увидела, в каком направлении думает приятельница; однако имела определенные причины не облегчать ей задачу.
– Ежели вы ему так и сказали, он наверняка порадовался, – улыбаясь, ответила она.
– Разумеется, я ему сказала и как могла ободрила. Велела запастись терпением, сказала, что его дело не совсем безнадежно, ежели он только сумеет держать язык за зубами. К несчастью, он вбил в себе в голову, что вправе ревновать.
– Ревновать?
– К лорду Уорбертону, который, по его словам, здесь поселился.
Изабелла утомилась и потому сидела, однако, услышав это, тоже встала.
– Ах! – воскликнула она, приближаясь к камину. Мадам Мерль проводила ее взглядом до каминной полки, встав у которой Изабелла посмотрелась в зеркало и убрала на место выбившуюся прядь.