Изабелла, неожиданно для себя, улыбнулась вместе с ним.
– Осмонд хорошо меня знает и не ждал, что я стану побуждать его светлость. Полагаю, он и сам не думал его торопить. Оправданий мне искать не придется! – беззаботно заявила она.
На миг маска спала, однако Изабелла, к бескрайнему разочарованию Ральфа, поспешила вернуть ее на место. Он лишь мельком увидал ее истинное лицо и теперь отчаянно желал разглядеть его. Он мало не отчаянно жаждал услышать жалобы на мужа – услышать от Изабеллы, что это она виновата в неудаче лорда Уорбертона. Ральф не сомневался в том, какое у нее положение, инстинктивно, заранее знал, какую форму примет неудовольствие Осмонда. Форма та могла быть лишь наигнуснейшей и наизлейшей. Ральф, может, и рад был бы предупредить Изабеллу, показать ход мыслей, откуда такие выводы. И неважно, что Изабелла сама все знает. Ральф не ей, а самому себе стремился доказать, что его не провести. Он раз за разом подбивал Изабеллу на предательство Осмонда и, поступая так, ощущал себя хладнокровным, жестоким, едва ли не бесчестным. Однако это едва ли имело значение, ведь он терпел неудачи. Ради чего же она тогда пришла и почему, как ему казалось, чуть ли не предлагает возможность нарушить молчаливое соглашение? Зачем просила у него совета, раз запрещала отвечать? Как могли они говорить о ее семейных неурядицах – ее же собственные, насмешливые слова, – когда главное было не упоминать их? Противоречия сии, сами по себе, служили просто указанием на то, какая у нее беда, но недавний крик о помощи единственный привлек внимание Ральфа.
– Так и или иначе ссоры вам не избежать, – сказал он сразу же, а потом, когда она не ответила и сделала непонимающий вид, продолжил: – Вы еще передумаете, вот увидите.
– Такое запросто могло случиться в любой, даже самой крепкой паре! – Изабелла подхватила зонтик; она нервничала в ожидании того, что может сказать кузен. – Впрочем, по такому вопросу мы вряд ли рассорились бы, – прибавила она. – Ибо почти весь интерес исходит от Осмонда. Вполне естественно, в конце концов, ведь Пэнси его дочь, не моя.
И она протянула Ральфу на прощание руку.
Ральф мысленно пообещал себе, что не отпустит ее, не дав понять, что знает обо всем: жаль было не использовать шикарную возможность.
– Знаете, что этот самый интерес понудит его сказать? – спросил он. Кузина покачала головой, скорее сухо, чем непонимающе, и он продолжил: – Осмонд скажет, что ваш недостаток рвения – плод ревности.
Он ненадолго замолчал, испугавшись выражения ее лица.
– Ревности?
– К его дочери.
Изабелла густо покраснела, а потом вскинула голову.
– Вы жестоки, – сказала она таким тоном, какого он прежде от нее не слышал.
– Будьте откровенны со мной и сами увидите, – предложил тогда Ральф.
Она ничего не ответила, только отняла руку и быстро покинула номер. Изабелла решила поговорить с Пэнси и тем же днем воспользовалась возможностью, заглянув к девочке в комнату перед ужином.
Пэнси была уже одета – она всегда все делала заранее, – словно бы иллюстрируя собственные умилительную терпеливость и изящную неподвижность, с которыми ждала урочного часа. Сейчас она сидела в свежем наряде у спального камина; завершив туалет, из бережливой привычки, в согласии с которой ее растили и которую она блюла сейчас как никогда рачительно, задула свечи. Посему комнату освещала всего пара поленьев в очаге. Комнаты в Палаццо Рокканера были многочисленны и просторны, и девичья спальня Пэнси представляла собой огромную палату с темным, обшитым деревом потолком. Миниатюрная хозяйка в ее недрах казалась песчинкой плоти, а когда она почтительно и быстро поднялась, дабы поприветствовать Изабеллу, та как никогда поразилась ее непорочной застенчивости.
Задача Изабелле предстояла тяжелая, и единственное, что она могла поделать, это провернуть все как можно проще. Она чувствовала горечь и злость, но предостерегла себя от того, чтобы выдать гнев. Ей страшно было даже показаться слишком мрачной или хотя бы чересчур строгой; она боялась вызвать тревогу падчерицы. Впрочем, Пэнси, похоже, догадалась, что Изабелла пришла, более или менее, как исповедник; ибо когда она подвинула стул, на котором до того сидела, ближе к огню, и когда Изабелла присела на него, то встала коленями на подушечку и положила сцепленные ладони на колени мачехе, взглянула на нее снизу вверх. Чего Изабелле хотелось услышать из ее уст, так это того, что ее мысли не заняты лордом Уорбертоном; однако, как бы она ни ждала этих заверений, не в ее воле было подталкивать к ним девочку. Ее отец бы счел подобное гнусной изменой. Изабелла и правда знала, что если Пэнси выкажет хоть бы малейшую каплю расположенности к тому, чтобы обнадежить лорда Уорбертона, ее собственным долгом будет держать язык за зубами. Вмешаться так, будто у нее нет никаких предположений, было трудно; превосходная простота Пэнси, невинность, всю полноту которых Изабелла видела только сейчас, уступили место самому робкому вопросу, по воздействию схожему с упреком. Стоя на коленях в слабом свете камина, в милом и тускло поблескивающем платьице, сложив руки наполовину просительно, наполовину покорно, она неотрывно глядела на мачеху нежными глазами, полными понимания серьезности ситуации, словно ребенок-мученик, облаченный для закланья и не позволяющий себе надеяться его избежать.
Когда Изабелла напомнила Пэнси, что они так до сих пор и не обговорили вопрос ее замужества, – хотя ее молчание не показывало безразличия или незнания, а лишь следовало из стремления предоставить девочке свободу, – Пэнси подалась вперед и с негромким вздохом, который, очевидно, выражал глубокую тоску, ответила, дескать, сама желает поговорить сейчас и просит совета.
– Мне тяжело тебе советовать, – ответила Изабелла. – Не знаю как. Это дело твоего папеньки, тебе надо просить совета у него и, самое главное, действовать в соответствии с его волей.
Тут Пэнси опустила взгляд и некоторое время помолчала.
– Думаю, вашего совета мне хочется услышать больше, – заметила она потом.
– Так быть не должно, – холодно произнесла Изабелла. – Я очень тебя люблю, но папенька любит тебя больше.
– Дело не в том, что вы меня любите, а в том, что вы леди, – проговорила девочка, как бы указывая на очевидное. – Леди посоветует девице лучше, чем мужчина.
– Тогда советую тебе проявить наибольшее уважение к желаниям папеньки.
– Ах да, – с готовностью ответило дитя. – Это мой долг.
– Ежели я сейчас и говорю с тобой о замужестве, то не ради себя, а ради тебя, – продолжала Изабелла. – Ежели попытаюсь выяснить, чего ты ждешь, чего желаешь, то лишь затем, чтобы действовать соответственно.
Пэнси уставилась на нее, а потом очень быстро спросила:
– Вы сделаете все, чего я хочу?
– Прежде чем согласиться, я должна знать, о чем речь.
И тогда Пэнси ответила, что единственное, чего она желает, это выйти замуж за мистера Розье. Он сделал ей предложение, и она ответила, что выйдет за него, ежели на то будет дозволенье папеньки. Однако папенька не дозволял.
– Что ж, тогда это невозможно, – констатировала Изабелла.
– Да, невозможно, – согласилась Пэнси, не вздыхая и сохранив на ясном личике все то же выражение пристального внимания.
– Придумай нечто иное, – продолжала Изабелла; однако Пэнси, теперь уже вздохнув, поведала, что пыталась совершить сей подвиг, но без малейшего успеха.
– Вы думаете о тех, кто думает о вас, – слабо улыбнувшись, сказала она. – Я знаю, что мистер Розье думает обо мне.
– Ему следует перестать, – надменно предостерегла Изабелла. – Твой папенька подчеркнуто попросил его о том.
– Он ничего не может с собой поделать, зная, что я думаю о НЕМ.
– Тебе не стоит думать о нем. У него еще, возможно, есть оправдание, но у тебя – нет.
– Вот бы вы нашли мне таковое! – истово воскликнула девочка, словно молясь Богородице.
– Мне было бы жаль браться за это, – с несвойственной ей холодностью ответила Богородица. – Знай ты, что кто-то еще думает о тебе, ты бы стала думать о нем?
– Никто не сможет думать обо мне так, как мистер Розье. У других права на это нет.
– Ах, так ведь я не признаю права и за мистером Розье! – лицемерно вскрикнула Изабелла.
Пэнси взглянула на нее, сильно озадаченная, и Изабелла, воспользовавшись тем, принялась расписывать безотрадные последствия ослушания отца. Тогда Пэнси остановила ее, заверив, что никогда не ослушается родителя, не выйдет ни за кого без его согласия. Прибавила затем безмятежнейшим, простейшим тоном, что, пусть она, возможно, никогда не выйдет за мистера Розье, думать о нем не перестанет. Она словно бы приняла мысль о вечном одиночестве; однако Изабелла легко предположила, что истинного его значения девочка даже не ведает. Пэнси говорила совершенно искренне, была и правда готова позабыть возлюбленного. Она как будто сделала важный шаг, за которым следовал еще один; впрочем, Пэнси в том направлении не шла: не держала обиды на отца; горечи в ее сердце не было, только сладостная верность Эдварду Розье, а еще странное, деликатное ощущение, что она проявит себя лучшим образом, ежели останется одна, чем если даже выйдет за него.
– Папенька хотел бы устроить для тебя удачный брак, – напомнила Изабелла. – Состояние мистера Розье не такое уж и большое.
– В каком смысле «удачный»? Достаточно хороший? У меня и самой мало денег, так зачем искать состояния?
– Именно затем, что у тебя мало денег. – Тут Изабелла порадовалась тусклому свету в комнате; чувство было, что на лице ее отразилась чудовищная неискренность. Но ведь она так поступала ради Осмонда, и это было верно! Пэнси же смущала Изабеллу, глядя на нее полными скорби глазами. Изабелла стыдилась того, что столь небрежно относится к предпочтениям девочки.
– Так как мне поступить? – тихо, но требовательно спросила собеседница.
То был ужасный вопрос, и Изабелла нашла спасение в боязливой уклончивости.
– Помнить, какую радость в твоих силах доставить папеньке.