– Да знаешь ли ты, Генриетта Стэкпол, куда тебя несет? – спросила Изабелла, в точности повторяя интонацию, с которой ее подруга произнесла ту же фразу вчера.
– Еще бы. На высокий пост. На пост Королевы американской прессы. Я не я буду, если все наши газеты не перепечатают мое следующее письмо.
Она договорилась пойти с мисс Клаймер – с той самой молодой особой, которая была взыскана таким вниманием в Европе, а теперь покидала восточное полушарие, где ее по крайней мере оценили по заслугам, – за прощальными покупками и, не мешкая, отбыла на Джермин-стрит. Не успела она уйти, как слуга доложил о Ральфе Тачите, и, едва тот вошел, Изабелла по выражению его лица догадалась, что он чем-то удручен. Ральф почти сразу объяснил кузине, в чем дело: от матери пришла телеграмма, сообщавшая, что с отцом приключился тяжелый приступ его давнишней болезни; она крайне обеспокоена и просит Ральфа немедленно вернуться в Гарденкорт. Во всяком случае, в данных обстоятельствах любовь миссис Тачит к телеграфу не давала повода для возражений.
– Я решил первым делом снестись с сэром Мэтью Хоупом, крупнейшим лондонским врачом, – сказал Ральф. – К счастью, он оказался в городе. Он назначил мне прийти в половине первого, и я буду просить его поехать в Гарденкорт, в чем он, конечно, не откажет, – он уже не раз пользовал отца и в Лондоне, и там. Я отправлюсь скорым поездом в два сорок пять. А вы – как пожелаете – хотите, едем вместе, хотите, останьтесь здесь еще на несколько дней.
– Я, разумеется, поеду с вами, – ответила Изабелла. – Не знаю, смогу ли я быть чем-нибудь полезной дяде, но, если он болен, я хочу быть рядом с ним.
– Стало быть, вы полюбили его, – сказал Ральф, и лицо его осветилось тихой радостью. – Вы оценили его по достоинству, а это мало кто сумел сделать. Слишком он тонкий человек.
– Я просто его боготворю, – сказала Изабелла, помолчав.
– Как это хорошо! Мой отец самый горячий ваш поклонник, если не считать его сына.
Изабелла с удовольствием выслушала эти уверения и втайне облегченно вздохнула при мысли, что мистер Тачит принадлежит к числу тех ее поклонников, которые не станут претендовать на ее руку и сердце. Однако вслух она этого не сказала, а объяснила Ральфу, что есть еще ряд причин, побуждающих ее поспешить с отъездом из Лондона. Город ее утомил, и у нее нет охоты оставаться тут, к тому же и Генриетта собирается уехать – собирается погостить в Бедфордшире.
– В Бедфордшире?
– У леди Пензл, сестры мистера Бентлинга, – он попросил ее прислать приглашение.
Несмотря на всю свою тревогу, Ральф не смог удержаться от смеха. Но внезапно снова принял серьезный вид.
– Бентлингу не откажешь в храбрости. А что если приглашение затеряется в пути?
– Но британская почта, кажется, безупречна.
– И на солнце есть пятна, – сказал Ральф. – Впрочем, – продолжал он чуть веселее, – на Бентлинге их нет, и, что бы ни случилось, он позаботится о Генриетте.
Ральф ушел на прием к сэру Мэтью Хоупу, а Изабелла принялась собираться к отъезду. Опасный недуг дяди сильно ее встревожил; она стояла у раскрытого чемодана и растерянно оглядывала комнату, соображая, что следует уложить в него, а глаза ее то и дело наполнялись слезами. Пожалуй, именно поэтому в два часа, когда вернулся Ральф, чтобы везти ее на вокзал, она еще не была готова. В гостиной Ральф застал мисс Стэкпол, которая только что кончила завтракать, и эта леди не замедлила выразить ему свое сочувствие по поводу болезни его отца.
– Такой великолепный старик! – воскликнула она. – Верен себе до конца. И если это конец – простите, что я так прямо говорю, но вы, несомненно, не раз уже думали о таком исходе, – мне бесконечно жаль, что я буду вдали от Гарденкорта.
– Вам будет куда веселее в Бедфордшире.
– Какое веселье в таких обстоятельствах, – как и приличествовало, сказала Генриетта, но тут же добавила: – Как жаль, что я не смогу запечатлеть эти прощальные минуты.
– Мой отец, дай бог, еще поживет, – только и сказал на это Ральф и, тут же перейдя к более радужным предметам, осведомился у мисс Стэкпол, каковы ее планы на будущее.
Теперь, когда на Ральфа свалилась беда, Генриетта сочла возможным сменить гнев на милость и выразила ему признательность за то, что он познакомил ее с мистером Бентлингом.
– Он рассказал мне именно то, что я хотела узнать, – заявила она.
– Рассказал о всех здешних обычаях, о королевской семье. Не уверена, что его рассказы делают ей честь, но, как говорит мистер Бентлинг, у меня на такие вещи своеобразный взгляд. Пусть так. Мне бы только получить от него факты. Были бы факты, а уж связать их я и сама сумею.
И она добавила, что мистер Бентлинг любезно обещал вывезти ее вечером в свет.
– Куда именно? – осмелился спросить Ральф.
– В Букингемский дворец.[54] Он хочет показать мне дворец, чтобы я получила представление, как они там живут.
– Ну, мы оставляем вас в хороших руках и, наверно, в ближайшее время услышим, что вы приглашены в Виндзор,[55] – сказал Ральф.
– Что ж, я непременно пойду, если меня позовут. Страшен только первый шаг, а там уже я не боюсь. Но все-таки, – добавила Генриетта, – не могу сказать, чтобы я всем была довольна. Мне очень тревожно за Изабеллу.
– Что она еще натворила?
– Ну, поскольку я уже ввела вас в курс дела, не беда, если расскажу вам еще кое-что. Уж если я берусь за тему, то довожу ее до конца. Вчера здесь был мистер Гудвуд.
У Ральфа округлились глаза, он даже покраснел немного – верный признак глубокого волнения. Он вспомнил, как вчера, прощаясь с ним, Изабелла отвергла высказанное им предположение, будто она торопится покинуть Уинчестер-сквер, потому что ждет кого-то в гостинице Прэтта, и теперь его больно кольнула мысль о ее двоедушии. «Но, с другой стороны, – поспешил он сказать себе, – почему она должна была сообщать мне, что назначила кому-то свидание? Испокон века девушки окружали такие свидания тайной, и это всегда считалось только естественным». И Ральф дал мисс Стэкпол весьма дипломатический ответ.
– А я-то думал, что при тех взглядах, какие вы излагали мне на днях, это должно было вас только порадовать.
– Что Гудвуд виделся с ней? Конечно. Я сама все и подстроила: сначала сообщила ему, что мы в Лондоне, а когда оказалось, что я проведу вечер в гостях, отправила ему еще одно письмецо – умный да разумеет. Я надеялась, что он застанет ее одну, хотя, признаться, боялась, как бы вы не увязались провожать ее. Вот он и явился сюда, но мог с тем же успехом остаться дома.
– Изабелла дурно обошлась с ним? – Лицо Ральфа просветлело, для него было большим облегчением узнать, что Изабелла не повинна в двоедушии.
– Не знаю в точности, что между ними произошло, только ничего хорошего она ему не сказала и отослала прочь, обратно в Америку.
– Бедный мистер Гудвуд, – вздохнул Ральф.
– Она, по-видимому, только и думает, как бы избавиться от него.
– Бедный мистер Гудвуд, – повторил Ральф. Слова эти, по правде говоря, произносились им машинально и никак не выражали его мыслей, которые текли совсем в ином направлении.
– Говорите вы одно, а чувствуете другое. Вам, полагаю, нисколько его не жаль.
– Ах, – отвечал Ральф, – соблаговолите вспомнить, что ваш замечательный друг мне вовсе незнаком – я ни разу его даже не видел.
– Зато я вскоре его увижу и скажу ему: не отступайтесь! Я уверена, что Изабелла опомнится, – добавила мисс Стэкпол, – иначе сама отступлюсь. Я хочу сказать – от нее.
18
Полагая, что в сложившихся обстоятельствах прощание подруг может выйти несколько натянутым, Ральф спустился к выходу, не дожидаясь кузины, которая присоединилась к нему немного времени спустя; мысленно – так по крайней мере ему казалось – она все еще возражала на брошенный ей упрек. Путь до Гарденкорта прошел почти в полном молчании: встретивший путешественников на станции слуга не порадовал их добрыми известиями о самочувствии мистера Тачита, и Ральф благословил судьбу, что заручился обещанием сэра Мэтью Хоупа прибыть вслед за ними пятичасовым поездом и остаться в Гарденкорте на ночь. Миссис Тачит, как доложили Ральфу по приезде домой, неотлучно находилась при больном, сейчас тоже она дежурила у его постели, и, услышав это, он подумал, что его матери недоставало только повода проявить себя. Истинно благородные натуры сказываются в дни испытаний. Изабелла прошла к себе; она не могла не обратить внимания на царившую в доме гнетущую тишину – предвестницу несчастья. Подождав около часа, она решила спуститься вниз, разыскать тетушку и расспросить ее о состоянии мистера Тачита. В библиотеке, куда она прежде всего направилась, никого не оказалось, а так как погода, и без того сырая и холодная, теперь совсем испортилась, вряд ли можно было предположить, что миссис Тачит отправилась на свою обычную прогулку в парк. Изабелла протянула было руку к звонку, чтобы послать на половину миссис Тачит служанку, когда слуха ее коснулся неожиданный звук – вернее, звуки негромкой музыки, доносившиеся, по-видимому, из гостиной. Изабелла не помнила, чтобы тетушка когда-нибудь открывала фортепьяно, – стало быть, играл скорее всего Ральф, иногда музицировавший для собственного удовольствия. И если в такую минуту он позволил себе развлечься, это могло означать только одно – он уже не страшился за жизнь отца, и наша героиня, сразу же повеселев, устремилась к источнику гармонии. Под гостиную в Гарденкорте была отведена просторная зала, фортепьяно стояло в конце, противоположном от двери, в которую вошла Изабелла, и сидевшая за инструментом особа не заметила ее появления: оказалось, это не Ральф и не его мать, а какая-то дама, совершенно ей незнакомая, как сразу же определила Изабелла, хотя та и сидела к ней спиной. Несколько мгновений Изабелла с удивлением взирала на эту спину – плотную и облеченную в красивое платье. Несомненно, она принадлежала какой-то гостье, которая прибыла в Гарденкорт во время отсутствия Изабеллы и о которой никто из слуг – в том числе и тетушкина горничная, прислуживавшая ей после приезда, – не сказал ни слова. Впрочем, Изабелла уже усвоила, что неукоснительное исполнение чужих приказаний может сочетаться с глубокой сдержанностью, а тетушкина горничная, к чьим рукам Изабелла питала некоторое недоверие, хотя, может быть, именно по этой причине они доводили ее нарядное оперение до полного блеска, держалась с нею – Изабелла ощущала это на каждом шагу – особенно сухо. Появление гостьи само по себе нисколько не огорчило Изабеллу, так как она еще не утратила свойственной юным существам веры, что