Беляйкин стал озираться.
– А где раздеться, Сергей Михалыч? Тут есть раздевалка?
– Нет. На диван вон вещи сложи. Ты че, меня, мужика, стесняешься? В баню никогда не ходил? Ты че, девчонка?
Одноклассник отбросил ложный стыд, отбросил сомнения. Быстро разделся и, прикрывая причинное место руками, заскочил в душевую кабину. Послышался шум воды. Через щель мы наблюдали, как наш физрук неторопливо достает из пакета аккуратно сложенное полотенце, мочалку, какую-то баночку. Раздевается сам. Брезгливо отодвинув ком майки и штанов Санька, укладывает на диван армейской стопочкой свою одежду. И абсолютно голым направляется к душевой кабине.
– Саш! Возьми мочалку!
Намыленная рука Санька высовывается из кабинки.
– Да ты ж ничего не видишь! Давай помогу, спину потру. А то кто так моется, как ты? Халтура какая-то. Я же объяснял. Ты должен слушаться беспрекословно. Только на таких условиях я согласился с тобой заниматься… – С этими словами физрук полез к Саньку в душевую.
Вот тут нам стало страшно. Я одеревенела, Вадик тоже. Мы переглянулись. Вадим явно не верил в происходящее и смотрел на меня настолько ошарашенными глазами, что я не сдержалась и высказалась шепотом:
– Ну что? Такая же индивидуальная тренировка у тебя завтра с Сергеем Михайловичем намечается? Не педофил, говоришь? Кобелек не захочет, кобель не вскочит?
Прочие сентенции выдать мне не удалось: крепкая ладонь Вадима плотно запечатала мне рот. От того, что губы распухли и саднили страшно, а ладонь вдобавок была мозолистой и шероховатой, я не выдержала и заорала от боли. Или от ужаса – ведь ситуация в душевой стремительно развивалась не в пользу Санька. Слава богу, рот у меня был заткнут крепко. Да и в кабинке было не до нас. Там шла борьба.
Похоже, для Беляйкина такие требования наставника тоже стали сюрпризом.
Он судорожно пытался отбиваться, плачущим голосом повторяя, как заведенный:
– Сергей Михайлович! Не надо! Я не хочу! Отпустите меня! Сергей Михайлович! Отпустите, пожалуйста! Я никому не скажу! Честно-честно! Ну не надо! Сергей Михайлович!
Возгласы Санька становились все истеричнее, а его сопротивление, наоборот, слабело. Силы Беляйкина иссякли, но мы ничем не могли ему помочь. Если б выяснилось, что у происходящего есть свидетели, физрук со своими связями в криминальном мире вывез бы в лес и закопал всех троих. Оставалось терпеть и молить бога не сойти с ума от ужаса происходящего. И вот, когда возгласы из душевой достигли апогея и перешли в крик, мы с Вадиком не выдержали, одновременно присели и закрыли уши руками. Старый шкаф тоже не выдержал такого двойного напора на свое днище и начал разваливаться, как карточный домик. Происходил полный апокалипсис. Мы, как были на корточках, так и рухнули вниз. Боковые стенки попадали, одна задела ведро, и то покатилось звеня. С остатков шкафа в тусклом свете ламп летали клочья пыли.
Звук воды в кабинке прекратился. Замолчал и Беляйкин.
Дверь медленно открылась. На пороге стоял абсолютно голый физрук с абсолютно рабочим состоянием девайса и смотрел на наши две сгорбленные фигуры посреди разгрома.
– Вадим?
– Сергей Михайлович?
Но шкаф спас нас. Грохот разбудил жителей не только первого, но и второго этажа. Подумав про взрыв газа в подвале, обеспокоенные жильцы вызвали милицию, пожарку и службу газа. И кто в чем стали собираться у входа в «качалку».
Педофил сориентировался быстро, даром что физрук. Оделся за пять секунд, как в армии. Кинул одежду Беляйкину, еще ничего не соображающему и не отошедшему от шока. Пока тот одевался, физрук уже шел открывать дверь встревоженным жильцам дома и подъезжающим службам. Он уже был абсолютно спокоен и любезен. Отперев замок, запустил в качалку любопытных и толкнул речь с извинениями.
– Уважаемые! Прошу прощения за то беспокойство, что доставили вам среди ночи! Все в порядке! Занимался с группой школьников, – он показал театральным жестом на нас троих. – Замечу, что занимался абсолютно бесплатно и на общественных началах. И тут этот шкаф, который давно пора выкинуть, вдруг начал рассыпаться от старости. Прямо на глазах… Мы ничего не успели сделать. Меня чуть самого не придавило дверью. Очень-очень извиняюсь, но сами понимаете, дело житейское. Обещаю, такое больше не повторится! Готов компенсировать беспокойство. Но я – школьный учитель. Зарплата копеечная, поэтому много пообещать не смогу.
Даже самые въедливые и подозрительные, облазив все уголки подвала, не обнаружили ничего предосудительного. Газовщики с пожарными тоже ничего не нашли, пожали Сергею Михайловичу руку и отчалили дальше играть в домино и гадать кроссворды.
Лишь один задал вопрос:
– А что это вы с детьми в такое позднее время занимаетесь?
– Да сами же знаете – тут на тренажерах весь день занято. Либо надо платить за аренду, либо свободные окна в расписании искать. Не могу же с детей деньги брать? А у самого нет таких возможностей. Родители в курсе. Сами их отпускают. Так что все у нас хорошо.
Бабушки расчувствовались – ай, какой хороший! Учитель в школе! С детками бесплатно занимается. Свое время тратит!
Когда подъехали милиционеры и толпа начала расходиться, мы сочли, что теперь самое время бежать. Не погонится же за нами физрук и не будет убивать на глазах у людей в погонах?
Мы, не сговариваясь, практически одновременно выпрыгнули из подвала и как зайцы бросились врассыпную. Уже забежав за угол, я обернулась и увидела, как менты пожимают руку физруку, получают от него какую-то благодарность в денежном эквиваленте и, довольные, садятся в патрульную машину.
Но чемпионом по бегу на скорость все же оказалась не я. Когда я набирала код на своем подъезде, из кустов вылез трясущийся Вадим.
– Пст… Ленка! Только тихо! Давай быстрее в подъезд! Заходим! Он за тобой не увязался?
Мы быстро взлетели на второй этаж.
– В общем, слушай. Я решил. Домой нельзя, Михалыч знает, где живу. Небось уже у дома караулит. И про гараж тоже знает… – пригорюнился Олин брат. – У тебя ночь перекантуюсь, а утром пойду в военкомат. Пусть отправляют подальше. На Дальний Восток. Там точно не достанет. Ждать меня будешь?
Я глотала воздух от шока. А Вадик как ни в чем не бывало продолжал:
– Сейчас твоя помощь нужна. Беги ко мне домой, проси мать и Ольгу, чтоб утром к военкомату мне вещи и документы принесли. Сейчас продиктую список, запомнишь?
– Слушай, дорогой! А ты не прихренел ли часом? Ты посылаешь меня к себе домой, туда, где, по твоим подозрениям, рыскает физрук с целью найти и убрать свидетелей. А ты не догадываешься, что я тоже была в том спортзале, и тоже в опасности, а? И тоже боюсь? Как у тебя хватает наглости еще такое мне предлагать? Прости, мне надоел твой инфантилизм! Делай что хочешь, я иду спать! Утром все расскажу отцу, и пусть он решает, что делать.
Олин брат взвился до небес.
– Никому ничего не говори! Ничего не докажем, а тут уже верная смерть! У Сергей Михайловича знаешь какие связи? Меня тогда и на Дальнем Востоке найдут. Пойми, Беляйкин будет молчать, я его знаю. И я буду молчать, жить-то охота. Ты себя одна дурой выставишь и подставишь уже по полной… Никто в ментовке не поверит. Зато сразу вычислят, что за девчонка там была. Пойми! Ты вообще сейчас в безопасности. Новенькая, в школе он и не видел тебя толком. Тем более с такими губами. Сейчас спадут – и все. И совсем другое лицо. Физрук тебя не в жисть не опознает!
В словах Вадима был некий резон.
– Ладно. Промолчу. Все, давай. Я спать. Пока все не уляжется, недельку посижу дома. К тому же и ОРВИ у меня. А тебе счастливо отслужить!
Вадик взвыл.
– Ленка! Ну что ж ты, зараза такая, ну помоги!
– Ладно, – сжалилась я, – давай вот как сделаем. Ты во сколько хочешь в военкомат идти?
– Да прям к открытию.
– А мать твоя в саду рано начинает работу? Знаешь, какой телефон в садике? Позвоню ей утром, попрошу, чтоб отпросилась с работы и искала тебя в военкомате. Договорились? Ну еще могу вынести тебе на лестничную клетку плед, подушку, а коврик возьмешь под любой дверью. Прости, к себе не зову. Родители точно не так поймут. Пойдет? Матери твоей скажем, что мы вообще не были в спортзале. Ты заходил, но у меня температура. Без меня не было смысла идти – кто ж убираться будет? По пути обратно встретил военкома с повесткой. Ну и как честный человек после его исполненной патриотизма лекции проникся. Решил не откладывать свой долг Родине в долгий ящик и начать отдавать его прямо со следующего дня. Ночь провел в гараже. Утром забежал ко мне. Попросил позвонить, сам боялся маме в лицо говорить. Договорились?
– Ты человек, Ленка. Ты человек! – просиял Вадим. – Будешь мне писать в армию? А фотку свою с собой дашь?
– Эй, животное! Не перегибай палку. Все. Жди плед, подушку. И только из уважения к твоей сестре!
Ночь прошла тяжело. Снился туннель с белым светом в глубине, гоняющийся за мной по туннелю голый физрук с пистолетом. И бутылки из-под кефира, которыми в него кидалась, пытаясь попасть по маленькой коротко стриженной голове.
В семь утра, открыв дверь квартиры, я увидела на пороге сложенный плед, подушку и букет цветов с соседской клумбы.
Мать Вадика по телефону ничего не поняла. Но я особо и не объясняла. Просто сказала, что сын ждет ее в военкомате. А сама напилась чаю с малиной, таблеток и легла досыпать до прихода участкового педиатра.
Ольга пришла навестить меня после уроков.
Рассказала последние новости, которые шокировали ее до потери пульса.
Брат пошел в армию! Мать в истерике. Всю первую половину дня ходила под воротами военкомата, а потом побежала к экстрасенсу с просьбами повлиять на мозги сына с помощью тонких материй. Отец тоже рвет и мечет. Поехал к армейским друзьям, искать выходы на военкома.
В школе тоже сегодня полный кавардак. Физрук прямо с утра уволился! Послал директора на фиг с отработкой, чем поставил его в неловкое положение в конце года.
Так и прошла неделя моего ОРВИ. Таблетки, чай с малиной, мазь для лечения синяка вокруг губ. Когда я вернулась на учебу, то сильно порадовалась известию, что урод Беляйкин отчалил из школы вслед за физруком. Несколько дней не ходил на занятия, а потом пришла его мама, забрала документы и сказала, что сын решил не шарабаниться без дел