— Ясно, мой фюрер. На ошибках учимся. Штаб люфтваффе собирает силы 2-го воздушного флота, временно усиленного авиацией с Запада. Воздушные налеты на Москву скоро начнутся. Кроме того, в середине июля к российской столице из состава находящегося во Франции 3-го воздушного флота перебрасываются шесть бомбардировочных авиагрупп.
Вместе с тем в бомбардировке Москвы будет задействована эскадра из состава 2-го авиакорпуса Второго воздушного флота, две авиагруппы 5-го авиакорпуса Четвертого воздушного флота, две группы из 2-го авиакорпуса 2-го ВФ, одна группа из 8-го авиакорпуса 2-го ВФ…
Гитлеру надоело слушать голые цифры перечисления воздушных сил и он прервал Геринга:
— Силы немалые, но нужен конечный результат, Герман. И он крайне необходим, как можно скорее. Скорее…
— Успех скоро будет, я больше чем уверен.
— Знаешь, что, Герман Геринг, — Гитлер перешел на официоз, — уверенность: то, что мы чувствуем, прежде чем успеем оценить ситуацию. Мы абсолютно уверенны только в том, чего не понимаем.
Снова фюрер закрутил философскую загогулину.
— Мы всё просчитали…
— Ну, тогда свободны.
Герман не любил подолгу общаться с фюрером, когда того точил червь сомнения. Но легко освободиться из кресла ему не удалось. Широкий таз с мясистыми ягодицами рейхсминистра перевесил при вставании, и он снова шлепнулся в нагретый его телом мягкий и черный хром широкого кресла.
Гитлер улыбнулся, но ничего не сказал. Геринг легко встал со второй попытки, упершись массивными икрами в переднюю кромку сидения кресла, и пулей выскочил из кабинета фюрера. Началась лихорадочная подготовка к авиационному налету люфтваффе на Москву.
Что касается тактики, то она ничем не отличалась от налетов на Лондон и другие крупнейшие города Великобритании.
Для наведения самолетов 100-й бомбардировочной группы, оборудованных радионавигационной аппаратурой «Х-Gerat», создавались радиомаяки в районе Орши. Эти бомбардировщики, выполнявшие роль лидеров, выводились в створ радиолуча Орша — Москва и следовали строго определенным курсом, который не должны были менять, даже попадая в световые поля и под обстрел зенитной артиллерии. Экипажам самолетов определялись конкретные цели, на которые предполагалось сбросить осветительные, зажигательные и фугасные авиабомбы. Наиболее опытные экипажи брали на борт новейшие бомбы массой 2500 кг.
20 июля командующий Вторым воздушным флотом генерал-фельдмаршал авиации Альберт Кессельринг собрал подчиненных и провел с ними совещание.
— Гордость флота, генералы и офицеры, завтра вы сдаете экзамен на зрелость. Условия трудные, но на то вы и асы, чтобы выполнить приказ фюрера. Русская авиация разгромлена и поэтому не сможет оказать вам серьёзного сопротивления, — призывал своих подчинен-104 ных командующий с улыбкой на устах. Недаром же у него было прозвище «улыбчивый дядя Альберт».
Но за теплотой улыбки стояла железная хватка воздушного пирата, участника двух войн, дважды проявившегося в бомбардировках европейских столиц, Царской и Красной армий.
Надо отметить, что Ставка Верховного Командования СССР правильно определила московское направление как главное для удара противника, удара, нацеленного к центру страны.
Из глубокого тыла, с Урала и Сибири, на Западный фронт подтягивались резервы, в том числе и авиационные. Потери первых месяцев войны удалось скоро восполнить, так как активно работала авиационная промышленность за Уралом.
В то время, когда совещание проводил Кессельринг, в Москве был вызван к Сталину авиационный полковник Николай Александрович Сбытов — командующий ВВС Московского военного округа и Московской зоны обороны. Его вызвали для доклада о состоянии истребительной авиации. После доклада командующего Сталин спросил:
— Товарищ полковник, какое количество надо истребителей, чтобы прикрыть Москву?
Сбытов назвал цифру. Верховный Главнокомандующий внимательно посмотрел на полковника, пригладил усы и заметил:
— Самолетов нужно гораздо больше, чем вы назвали, но сейчас для этого нет возможностей. И всё же увеличение состава истребительной авиации мы скоро почувствуем. Дадим и вам боевые машины, но без моего разрешения никуда ни одного самолета не отдавать. Вы меня поняли?
— Так точно, товарищ Сталин, — смело ответил молодой командующий.
Как известно, первый массированный налет на советскую столицу фашисты предприняли только через месяц после начала войны. Объяснялось это не каким-либо особым замыслом гитлеровцев, — просто духу не хватило.
Дело в том, что бомбардировочная авиация противника не могла дотянуться до Москвы из элементарных тактико-технических соображений. Полетный радиус не позволял сразу же отбомбиться. И только тогда, когда фашистские войска захватили часть советской территории, в частности Белоруссию и Прибалтику, они смогли начать воздушные атаки на Москву.
И вот первый налет 21 июля 1941 года начался. Он продолжался с 22 часов 25 минут до 3 часов 25 минут следующих суток.
Туча гудящей моторами черно-белой саранчи люфтваффе подалась на Москву. На подступах к ней она расчленилась для удобного бомбометания. Появилось несколько групп. Но неожиданно немецких ассов дружно встретили наши самолеты истребительной авиации и стволы зенитной артиллерии, рассеявшие стройные ряды первого эшелона противника. Только одиночным машинам Кессельринга удалось добраться до города. Лучи прожекторов выхватывали вражеские самолеты из темноты и вели их для удобства прицельного огня по ним зенитчиков или атаки из темноты наших истребителей. Как правило, немцы первым эшелоном налета бросали зажигательные бомбы для того, чтобы вызвать пожары для ориентиров других самолетов…
Второй и третий эшелоны немцы проводили грамотнее: группы бомбардировщиков забирались на высоты недосягаемости наших зениток, это, как правило, 2000 — 3000 метров, и производили бомбометание с горизонтального полета зажигательными, но больше фугасными бомбами.
Были и дневные налеты, поэтому Москва маскировала профессионально городские строения, в том числе заводы и исторические объекты с привлечением в качестве консультантов опытных архитекторов. Эти мероприятия мешали летчикам противника ориентироваться. Даже опытные асы люфтваффе, участвовавшие в бомбежках Лондона, Парижа, Белграда и других городов, терялись в намеченных целях для бомбометания.
Город был полностью затемнен. Строго соблюдалась светомаскировка транспорта и окон жилых домов и учреждений. На площадях возводили ложные постройки или разрисовывали асфальт площадей так, что сверху казалось, что они застроены зданиями. Маскировочные сети совершенно изменяли силуэты строений. Кое-где на крышах для дезориентации летчиков противника устанавливали даже пруды и фонтаны.
Интересные были ложные цели. Строились ангары, сооружения, арсеналы с умышленным ухудшением светомаскировки. Туда летели, как в прорву, бомбы противника.
Несмотря на недостаток истребителей из-за потерь в июле-августе сорок первого года, к сентябрю благодаря стараниям как вышестоящего командования, так и командующего ВВС МВО и Московской зоны обороны полковника, вскоре ставшего генерал-майором авиации Н.А. Сбытова, истребительный парк быстро пополнялся. Беседа у Сталина и его обещания помогли развязать этот узел.
Первые налеты показали, что не так страшен черт, как его малевали фашисты и доморощенные паникеры. Молодые «сталинские соколы», как тогда величали летунов, смело вступали в единоборство с противником.
МОБИЛИЗАЦИЯ
В середине осени обстановка в Москве стала критическая. Запаниковала столица. Лида вместе с другими студентами принимала активное участие в тушении пожаров, предварительно ещё раз прослушав лекцию о зажигательных бомбах. Она теперь была осведомлена, что противник, как правило, применяет электронно-термитные бомбы. Они состояли из электрона — сплава магния, алюминия и других химических элементов. При горении температура достигала до трех тысяч градусов. Самые опасные были те, которые застревали в деревянных стропилах, ригелях, подкосах, стойках, обрешетке и других деталях крыши.
Надо отметить, что москвичи начали подготовку к защите родного города с первого дня войны. Приказом начальника МПВО г. Москвы № 1 от 22 июня 1941 года в городе и области было объявлено угрожаемое положение.
Дежурили на жестяных покатых московских крышах. Холодные порывы ветра порой пронизывали до костей, сбивали с ног, но руки в армейских рукавицах крепко держали огромные клещи для переноса упавших и разгорающихся зажигалок.
Однажды после объявления очередной воздушной тревоги их группу быстро доставили в район Полянки. Спасателей разделили на три части по интерпретации студентов: крышевики, чердачники и фундаменталисты. Крышевики дежурили на крышах, чердачники — на чердаках, а фундаменталисты — на земле у стен дома с бочками, наполненными водой.
Быстро взобравшись на чердак одного из старинных домов с подругами-однокурсницами, Лида, освещая путь фонариком, подошла к небольшой лесенке. Верхним концом она лежала на узком подоконнике вентиляционного окошка, а нижним упиралась в засыпанный шлаком пол.
«Наверное, его наносили сюда ещё строители для утепления потолков квартир последних этажей и с противопожарных соображений, — размышляла Лида, ничего не понимающая в строительном деле. — А может им можно потушить зажигалку. Но ведь нас учили это делать песком или водой. А где они здесь?»
Осветив чердачное помещение, наполненное бельевыми веревками, деревянными стропилами и распорками, она, наконец, заметила ящики с сухим сыпучим песком, бочки с водой и теперь успокоилась. Четверо студенток стали взбираться наверх. Лида полезла первой.
— Подашь мне щипцы и шесты, как только заберусь, — попросила она свою сокурсницу Машу Егорову, готовящуюся выбраться из чердака за ней.
— Подам, подам, — недовольно буркнула себе под нос девушка.
Оказавшись на крыше высокого дома, уже привыкшие глаза к чердачной темноте зафиксировали непривычно затемненную панораму ночной столицы. Прямо перед Лидой виднелись очертания Кремля, Болотной площади, свинцовые воды Яузы и Москвы-реки. На крыше соседнего дома стояло то ли зенитное орудие, то ли крупнокалиберный многоствольный пулемет, а вокруг копошились воины, что-то налаживая и приделывая у вращающего сидения стрелка. Рядом лежали ящики с боекомплектом.