[820]. В Советском Союзе для женщины, когда она решает проблему работать ей или нет, это означает свободу в выборе работы, на Западе этот выбор, как правило, означает свободу остаться дома. Возникают еще два вопроса. Может ли женщина быть независимой психологически, если она не является экономически независимой? Может ли она быть действительно экономически независимой, если деньги, которые она тратит, зарабатывает кто-то другой?
«Народы, чьи женщины вынуждены выполнять более тяжелый труд, чем это принято у нас, — писал Энгельс, — часто испытывают значительно больше уважения к своим женщинам, чем мы, европейцы, к своим»[821]. И хотя было бы глупо утверждать, что это утверждение Энгельса универсально, к российскому обществу оно применимо. В культурах, где мужчины захватили все наиболее важные виды деятельности и имеют монополию на власть, женщины вынуждены, часто не осознавая этого, определять себя, ориентируясь на представления другого — деятеля, производителя, кормильца, другими словами, мужчины. Женщины, которые в таких обществах выполняют высококвалифицированную работу, под давлением существующей в них системы ценностей ощущают себя аномалией. Только в обществах, где женский труд и женские достижения являются общепринятой нормой, женщина обладает тем непринужденным чувством собственного достоинства, которое веками считалось прерогативой мужчины. Американские и английские жены, также как и большинство европейских замужних женщин, представляются как миссис такая-то или жена доктора такого-то. Подтекст здесь таков: вы должны знать моего мужа, он тот-то; а я всего лишь его жена. Русские замужние женщины редко представляют себя, ссылаясь на своих мужей. Советская женщина имеет своих собственных друзей, как женского, так и мужского пола, свой круг общения, в который муж не обязательно входит, не потому что он «выше» этого, а потому, что он имеет свой собственный. В основе всего этого лежит то обстоятельство, что жена в большинстве случаев имеет свою собственную работу и свою идентичность.
Эта традиция в целом разделяется мужчинами, так как в противном случае у нее было бы мало шансов на существование. Конечно, в советском обществе существуют мужчины, которые открыто демонстрируют свое грубое и пренебрежительное отношение к женщине, так же как и те, которые скрывают его под маской показного уважения. Но в сравнении с другими обществами их удивительно мало. Недавно снятый фильм о Гражданской войне под названием «Белое солнце пустыни» (1972) представляет героя-большевика, который, будучи назначен опекать гарем из десяти[822] жен местного бая, сразу же помещает их в «Первое общежитие освобожденных женщин Востока», над входом которого висит плакат «Женщина тоже человек»[823]. Нетрудно представить, какой фильм сняли бы на этом сюжете западные кинематографисты, ориентирующиеся на вкусы своей зрительской аудитории. Без сомнения, этот фильм благоговейно воспроизводит официальный имидж большевика, но он также отражает широко распространенное отношение советских мужчин, унаследованное от русской интеллигенции и тиражированное средствами массовой информации. Уважение к личности женщины, возможно, частично объясняется сохраняющейся памятью о той роли, которую женщины играли в революции и двух великих войнах. Но это уважение не сохранилось бы надолго (как показал западный опыт отношения к женской службе во время войны и после нее), если бы женщины не стали играть существенную роль в национальной экономике и управлении. Галантность американского или английского генерала по отношению к женщине заметно отличается от того сдержанного уважения, которое генерал Красной Армии проявляет по отношению к острой на язык сотруднице высокой квалификации.
Некоторые обозреватели и критики, ссылаясь на эту психологическую связь между мужской и женской индивидуальностью, пишут о пуританстве советского общества. В действительности же советское отношение к сексу не является ни пуританским (то есть негативным по отношению к сексу), ни викторианским (то есть невежественным или притворяющимся невежественным в отношении него). Современные советские взгляды на любовь и секс достаточно полнокровны, хотя это можно сказать скорее о частной жизни, чем о публичных высказываниях. Для них, тем не менее, характерна открытая враждебность к порнографии, и выразителей этих взглядов можно считать духовными наследниками тех поразительных представителей русской интеллигенции, которые яростно боролись против распространения санинизма за много десятилетий до этого. Антипорнографическая традиция интеллигенции восходит даже к еще более ранним временам. «Порнографические книги, — писал А. Н. Радищев в 1790 г., - полные двусмысленных описаний, выставляющие порок, каждая страница и строка которых зияют неприкрытой наготой, наносят вред юношеству и неокрепшим душам. Поощряя уже и без того воспаленное любопытство, возбуждая тайные чувства и пробуждая мирно спящее сердце, они ведут к преждевременному половому созреванию, обманывают юношеские чувства по поводу их кажущейся выносливости и приводят их к преждевременному истощению»[824]. Искусственная стимуляция чувственности при помощи женской наготы с советской точки зрения одинаково вредна как для наблюдателя, так и для объекта наблюдения и способствует возбуждению страстей, которые не так легко удовлетворить.
Официальная позиция в отношении секса гласит, что воздержание не наносит ущерба здоровью, что в сексуальные отношения лучше вступать по достижении психологической и физиологической зрелости, и что беспорядочные и добрачные половые связи одинаково вредны как для мальчиков, так и для девочек. Некоторые даже склонны вспоминать Домострой, когда «попирается самое святое в жизни женщины»[825]. Но сохранение девственности до брака не является таким же важным моментом для советской супружеской пары, каким это было еще несколько лет назад в странах с жесткими пуританскими и викторианскими традициями. Секс до брака не одобряется, но не прямо. Например, Юрий Гагарин, вторя Ленину, дает наказ подрастающему поколению готовить себя к строительству коммунизма, успевая в учебе, занимаясь спортом и помогая по дому[826].
Жизнь в Советском Союзе, точно так же как и в других странах, не соответствует официальному этосу. Добрачные связи — достаточно обычная вещь среди молодых советских женщин, причем они не окружаются такой секретностью и не сопровождаются чувствами вины и стыда, как это было еще совсем недавно у американских девушек. Многие пары живут вместе, не регистрируя брак; трудности у них возникают скорее из-за юридических проблем, нежели из-за общественного мнения. Термидорианское бичевание беспорядочных и безответственных сексуальных связей никогда серьезно не покушалось в России на свободу поведения. Вероятно, режиссер Лариса Шепитько выразила в 1969 г. отношение молодого поколения к этому вопросу, сказав: «Всякое вмешательство общества в личную жизнь взрослых людей крайне опасно до тех пор, пока само общество не станет идеальным. Но в идеальном обществе не будет необходимости вмешательства в личную жизнь». Хотя, с другой стороны, найдется мало российских граждан, которых бы не шокировали западные радикальные идеи в области сексуальных отношений, как например предложение датской феминистки-философа Ирен ван дер Витеринг о том, что все девочки должны приобретать сексуальный опыт сразу после достижения половой зрелости, и что они не должны выходить замуж, не приобретя сексуального опыта. Девушкам-комсомолкам подобные вещи, так же как и рассказы о сборищах нудистов, групповом сексе, шведских семьях и обмене женами кажутся не только отвратительными, но и невероятными[827].
Семья и брак по-прежнему остаются нормами советской жизни и целью, хотя и не единственной, для большинства женщин. Такое отношение к этим институтам, по-видимому, сохраняется повсюду, несмотря на волны сексуального бунта, которые, впрочем, не раз разбивались о них в течение этого века. Социологи, как на Западе, так и на Востоке, до сих пор едины во мнении о том, что семья — один из наиболее стабильных общественных институтов. Один из них, М. Янг, предсказывал, что в 1984 г. произойдет очень много изменений в нашем образе жизни, «все мелкие инструменты будут визгливо исполнять новые мелодии, но в басовой партии семьи мы услышим ту же тему, что и теперь»[828]. Оглядываясь на прошлое, можно сказать, что сексуальная и семейная революции в Советской России 1920-х гг. не была просто следствием Октябрьской революции или утопическим экспериментированием. Они скорее были частью более широкого феномена подгонки социальных и сексуальных отношений под требования индустриализации, которая достигла своего пика в 1920-х гг. в Германии, Англии, США и других странах. Последующие компаративные исследования без сомнения обнаружат большее, чем это принято думать сейчас, сходство между западным и советским опытом. Во всех странах мира семья и брак подвергались нападкам, хотя эти атаки в англо-саксонских странах не носили такой идеологической окраски, как на континенте. Во всех случаях, впрочем, включая и наиболее опасный советский вариант, жертва этих нападок — семья, выжила, хотя и в несколько измененном виде.
Новое семейно-брачное законодательство 1968 г., принятое пятьдесят лет спустя после первого семейного кодекса, разрушило баланс между радикальными преобразованиями 1916–1926 гг. и контр-преобразованиями 1936–1941 гг. Развод и аборты снова стали доступными, но de facto брак охранялся неюридическими методами. Заключению брака теперь предшествует месячное ожидание, или «помолвка», для предотвращения поспешных браков. Эта мера многими молодыми людьми воспринимается как оскорбительная, но при определенных обстоятельствах ее можно обойти. Если бракосочетание происходит в ЗАГСе, то достаточно простого предъявления документов и номинальной платы. Власть, однако, поощряет более сложную церемонию во Дворце бракосочетаний, что подразумевает предварительную запись, свадебное платье, свидетелей со стороны жениха и невесты, цветы, свадебный кортеж, марш Мендельсона и семейный банкет в завершение. В советском браке личные и имущественные права женщины сохранились без изменений. Раздельное проживание не поощряется, но и не запрещается, и некоторые пары, следуя старой традиции, полагают, что жить отдельно и встречаться только во время праздников и отпусков более романтично и соответствует их интересам. Советский брак разнообразен, так же как и всюду и было бы глупо рассуждать о специфичности советского семейного образа жизни или о взглядах на брак типичной советской женщины. И еще одна короткая иллюстрация, подводящая итог многому из того, что я слышал на этот предмет. Молодая женщина объясняет читателям, что и она, и муж имеют одинаковое образование и одинаковую заработную плату, хотя она много читает, а ее муж проводит свое время на футболе и хоккее. «Почему, — спрашивает она, — он должен заслуживать больше уважения, чем я?»