Коллективизация не испытывала недостатка в женских кадрах. Полмиллиона подготовленных женотделами уполномоченных, женщины-председатели сельсоветов, около 5000 женщин, работавших заместителями начальника политотделов МТС, женсектор агитмассотделовских женских бригад ударниц, включая женщин-участниц движения пятисот, получавших по пятьсот центнеров сахарной свеклы с гектара, и, наконец, женщины-трактористки, чей прототип Паша Ангелина символизировала союз отсталого человечества с самодвижущимся металлом — все они принимали в ней активное участие в стремительном и тщательно организованном движении к экономической модернизации[837]. Как крестьянки воспринимали коллективизацию? Если не считать миллионов тех, кто вместе с мужьями и детьми был раскулачен во время насильственной коллективизации или умер от голода, который был непременным ее спутником, русские женщины в целом, кажется, без особой враждебности приняли новый порядок. Деревенские женщины теперь по закону получили равные права на имущество и свободу распоряжаться своим заработком. Эти изменения в законодательстве наряду с льготами матерям предоставили крестьянке до некоторой степени экономическую независимость, не прибегая при этом к ненавистным коммунам, которые, как она боялась, могли лишить ее семьи, огорода и добродетели. Но в целом о крестьянке заботились мало, перегружая ее непосильным трудом, а та роль, которая когда-то предназначалась ей в общественной жизни, постепенно поблекла, хотя и не была совсем забыта[838].
После того как во время коллективизации крестьянки получили право на самостоятельный заработок, полное равноправие перед лицом закона, систему социального обеспечения и возможность получения профессионального образования, мало что изменилось в их статусе. В середине 1960-х гг. 83 % сельских женщин занимались низкоквалифицированным трудом в полях и на фермах, выполняя при этом всю домашнюю работу. Занятия лишь немногих из них были связаны с техникой. После Второй мировой войны легендарная трактористка Паша Ангелина перестала символизировать женский труд в деревне. В деревне нет такой специализации труда как в городе, и здесь по-прежнему доминирует мужская точка зрения, что именно мужчины должны занимать наиболее ответственные посты. Это особенно заметно в колхозной администрации. В 1961 г. газета «Известия» отмечала, что, «как оказалось, мужчины управляют, а женщины работают»[839].
Несбалансированные экономические отношения порождают неравенство в частной сфере и наоборот. Сельские девушки даже до замужества значительно менее свободны в своем поведении, чем городские, и деревенские ревнительницы нравственности до сих пор готовы вымазать дегтем ворота дома, дающего приют «бесстыднице». С трудом отмирающие традиции приводят к стремлению возродить прежнее отношение к ухаживанию и браку. Так, например, молодежный клуб безуспешно старается вытеснить «улицу» — милый, но слегка сексистский вариант ярмарки невест, а пары молодоженов после посещения унылого деревенского ЗАГСа обязательно совершают прогулку вокруг местной церкви. В доме муж продолжает быть «хозяином», даже по официальному определению, выступая, как в свое время всемогущий «большак», в качестве ответственного представителя семьи. Известное советское этнографическое исследование «Деревня Вырятино» правдиво описывает жену как «хозяйку, воспитательницу детей и организатора повседневной жизни». Вряд ли можно ожидать в ближайшем будущем серьезных изменений в данной ситуации, учитывая циклический и стабильный характер сельской жизни, низкий уровень капиталовложений в сельскохозяйственный сектор и недостаток рабочей силы в сельском хозяйстве[840].
У городских женщин, которые получили значительно больше преимуществ от коммунистической программы эмансипации, проблемы другого плана. Обладая большей мобильностью, лучшим образованием и более широкими возможностями для выбора профессии, чем их сельские сестры, они, по иронии судьбы, практически не имеют времени для использования этих возможностей настолько, чтобы превратить в реальность декларированное равенство. Для огромного количества так называемых «семейных женщин», тех, у кого есть мужья, дети и родственники, о которых нужно заботиться, самым главным препятствием для достижения равенства является так называемая «двойная нагрузка», подразумевающая, что средняя советская женщина отработав полный рабочий день в учреждении или на фабрике, сразу после его окончания должна выполнять свои домашние обязанности, связанные с хождением по магазинам, работой по дому, уходом за детьми, в результате чего количество ее рабочих часов по сравнению с теми, кто не обременен этими обязанностями, удваивается. По этому поводу несколько лет назад Бетт Ставракис написала: «Советы не просто опровергли теорию о том, что место женщины в доме, они трансформировали ее в другую теорию, утверждающую, что место женщины и на работе, и дома»[841].
Эта двойная нагрузка не фиксируется в социалистической теории, которая всегда учила, что в домашней работе и воспитании детей жене частично будут помогать коммунальные службы и частично муж. Идеи Бебеля, Энгельса и Коллонтай повторялись в советских декларациях по этому вопросу вплоть до середины 1930-х гг. Вторая партийная программа предлагала уничтожить «ярмо домашней экономики путем учреждения жилищных коммун». «Азбука коммунизма» (1920) вопрошала, как женщина-труженица «сможет осуществлять свои права, когда она должна вести дом, хозяйство, ходить на рынок, стоять в очередях, стирать, смотреть за детьми, нести тяжелый крест этого домашнего хозяйства»? Во время первой пятилетки жалобы и воззвания достигли наивысшей точки. «Долой кухню!» — восклицал педагог периода индустриализации Ильин. «Мы уничтожим эту тюрьму! Мы освободим миллионы женщин от домашнего хозяйства. Они, так же как и все мы, хотят работать. На фабрике-кухне один человек сможет приготовить от пятидесяти до ста обедов в день. Мы заставим машины чистить картошку, мыть посуду, резать хлеб, мешать суп, делать мороженое». Лозунги типа «Кастрюля — враг партийной ячейки» или «Долой горшки и сковородки» стали ключевыми в экономической и политической агитации[842].
Эти лозунги не были просто декларацией. И во время, и после Гражданской войны организовывались широкие кампании и затрачивались большие усилия на то, чтобы по соседству с каждой открывающейся фабрикой находилась столовая. Но общественные кухни и столовые в жилых домах так и не прижились, и в 1936 г. редакционная статья «Правды» осуждала проект жилого дома без индивидуальных кухонь как «левый уклон» и попытку «искусственного насаждения коммунального образа жизни». Дома-коммуны так никогда и не появились в городах, а в период коллективизации и сельские коммуны были заменены более индивидуалистическими колхозами. Несмотря на то, что полное общественное обеспечение сохранилось как идеал, общая тенденция развития общества уводила все дальше от того, чтобы сообща питаться, жить и вести хозяйство. В последнее время наблюдается необратимая тенденция замены коммунальных квартир, или «коммуналок», являвшихся удобным сочетанием социалистических принципов с решением проблемы дефицита жилья, отдельными квартирами. Тихое и постепенное отмирание коммунального образа жизни частично связано с партийным решением укрепить нуклеарную семью, частично — с недостатком энтузиазма со стороны большинства россиян в отношении этой специфической черты классического социализма[843].
Аналогичной была участь идеи коллективного воспитания детей. Мечта Коллонтай, которую сейчас разделяет известный экономист академик С. Г. Струмилин, о воспитании всех детей в круглосуточных яслях, никогда не была претворена в жизнь. Также никогда не был законодательно оформлен вопрос о том, какую часть обязанностей по воспитанию детей возьмет на себя государство, хотя оно всегда лелеяло задачу создания полной сети дошкольных учреждений, дающих женщинам возможность работать. Эта сеть стала создаваться сразу после революции, когда ясли еще были редким явлением, и стала постепенно разрастаться в 1920-е годы, совершив резкий скачок в развитии во время первой пятилетки. Она сократилась в середине 30-х и продолжала уменьшаться в соответствии с реальными нуждами во время и после Второй мировой войны. В настоящее время только около 10 % детей до двух и около 20 % от трех до семи лет, причем в основном городские, посещают ясли и детские сады. И хотя плата за пребывание ребенка в этих учреждениях невысока и по карману семье, многие женщины предпочитают не отдавать туда маленьких детей и более склонны доверить уход за ними бабушке, если таковая имеется. Тем не менее спрос на ясли и детские сады превышает предложение, что приводит к тому, что многие женщины, которые не могут пользоваться этими службами, выпадают из экономической жизни или вынуждены выполнять работу, не соответствующую их профессиональному уровню[844].
Женщина продолжает нести основную ответственность за воспитание детей и за выполнение домашней работы, независимо от того пользуется ли она услугами детского сада или нет. Официальная идеология провозглашает, что для мужчины помогать в выполнении домашних обязанностей и воспитании детей является его социалистическим долгом в укреплении равенства полов. Согласно недавнему опросу 75 % молодых мужчин и женщин считает, что муж должен принимать участие в домашней работе. С другой стороны, исследование, проведенное в Ленинграде, показало, что 81,5 % опрошенных замужних женщин сами выполняют всю работу по дому. В книге 1962 г. издания помещена карикатура, изображающая жену, занятую уборкой, в то время ка