[264]; однако со своей семьей он вел себя как офицер и чиновник, изводя жену тем, что она недостаточно «разговорчива». Маленькая Соня, любила свою мать до безумия, но боялась и не любила отца, что еще в раннем возрасте способствовало развитию у нее отвращения к мужчинам, продолжавшегося достаточно долго. Детство, проведенное в подобной атмосфере, может объяснить развившуюся позднее враждебность Перовской к аристократическому обществу и жгучую ненависть к царскому режиму.
Плохие времена наступили для семьи в 1866 г., когда ее отца понизили в должности из-за дела Каракозова и из-за того, что брат Сони, Василий, оказался замешанным в студенческих беспорядках. С этого времени брат и сестра перестали ладить с остальными членами семьи. Брат был единственным мужчиной, который оказывал на нее влияние, и именно благодаря ему она познакомилась с миром «толстых журналов». От чтения работ Писарева остался один шаг до желания «вступить» куда-нибудь. В 1869 г. открылись Аларчинские курсы, и Перовская, которой не было и 16 лет, начала там учиться. Ее подругами стали сестры Корниловы, а позднее через них она познакомилась со Шлейснер и «чайковцами». Отец с помощью полиции попытался вернуть свою заблудшую дочь, но безрезультатно — его мнение ничего для нее не значило. На курсах Перовская обнаружила способности к математике и была одной из наиболее прилежных студенток; однако по мере того, как она лучше узнавала жизнь и знакомилась с людскими страданиями, ее самосознание росло. Перовская отметила позднее, что присоединилась к социалистическому кружку «с тем, чтобы сделать возможным совершенствование людей» — замечание столь же психологически сильное, сколь и идеологически аморфное[265].
Перовская, казалось, обладала всем, что только могло восхищать членов кружка Чайковского — скромностью, любовью к угнетенным, ненавистью к угнетателям, стоицизмом — лучшими качествами революционерки 1870-х гг. Личные взаимоотношения внутри кружка строились на основе полного равноправия, теплого, неформального, товарищеского духа. В вопросах секса, если верить свидетельству Перовской, главенствовали пуританизм и «серьезность». В обществе, которое боготворило сурового героя-аскета Рахметова из романа Н. Чернышевского, Перовская была самой строгой или, как однажды назвал ее Тихомиров, «спокойной из спокойных». Поэтому Перовская была наиболее влиятельна в вопросах об исключении какого-либо члена группы (мужчины) вследствие его «распущенной жизни»; подобных представителей мужского пола она считала «дамскими угодниками»[266].
Первым нелегальным мероприятием «чайковцев» была «книжная работа» — распространение в среде столичной молодежи идей Маркса, Лассаля, Лаврова и Берви. Эта деятельность привела к первому столкновению Перовской с полицией — аресту, поверхностному расследованию и освобождению за отсутствием состава преступления. После этого она провела лето в приволжских деревнях, распространяя революционные идеи среди крестьян — ранний вариант «хождения в народ». Знакомство с тем, как в действительности живут русские люди, явилось для нее шоком. Под впечатлением от увиденного, под влиянием идеи Лаврова о «раскаявшихся аристократах», вдохновленная аскетизмом Рахметова, она путешествовала пешком и спала на голом полу. Возвратившись в Петербург, Перовская включилась вместе со своими товарищами в пропагандистскую работу на фабриках, и вела очень непритязательный образ жизни. Однако вскоре полиция арестовала большинство участников кружка Чайковского, положив, таким образом, конец его существованию. Перовскую отослали к матери. Так закончился первый этап ее революционной карьеры[267].
Менее значительные группы, существовавшие одновременно с «чайковцами», также вовлекали женщин в революционное движение. Однако более многочисленная и более известная группа русских радикалок начала 70-х годов XIX в. сложилась в Цюрихе. Со времен Сусловой русские женщины, не имея возможности продолжить свое обучение на родине, отправлялись для получения высшего образования, чаще всего медицинского, за границу. С 1864 по 1874 г. примерно 118 русских женщин (вдвое больше, чем мужчин) поступили в Цюрихский университет. Большинство из них действительно приехали для серьезных занятий, хотя медицина зачастую рассматривалась как способ служения «народу» и установления связи с ним, а не просто как наука или профессия. Политически активные женщины приехали для знакомства с радикальным сообществом и для того, чтобы вкусить сладкий запах политической свободы. Для них это несомненно было серьезным поступком, так как в те дни было далеко непросто молодой русской женщине получить паспорт и отправиться в путешествие. Некоторые из них извлекли выгоду из страхов своих матерей, опасавшихся, что дома их дочери заразятся нечаевскими идеями; другие для получения свободы прибегли к широко распространенному способу — заключению фиктивного брака как пути к свободе[268].
Среди русских, которые накаляли политическую атмосферу в Швейцарии, были ветераны подпольных кружков 1860-х гг., члены Первого Интернационала и эмигрировавшие участники Парижской Коммуны. Во всех этих группах присутствовали и женщины, имевшие незначительное влияние вне этих кружков. Четверо русских женщин принимали участие в Коммуне. Из них только Елизавета Дмитриева внесла существенный вклад в политическую борьбу во время этого кровавого эпизода истории. Дмитриева была незаконнорожденным дворянским ребенком, выросшим в привилегированных условиях. В детстве она брала уроки игры на фортепьяно у своего «бедного кузена» Мусоргского, а с другим кузеном, Куропаткиным, обдумывала планы финансирования социалистических кружков. Проделав путь от нигилизма к марксизму, Дмитриева стала одной из наиболее активных сторонниц Маркса в Первом Интернационале. В двадцатилетнем возрасте, полная сил, она отправилась из Швейцарии в Париж, где вместе с Л. Мишель основала клубы для женщин-работниц, союзы медсестер и, наконец, Женский батальон. Известная среди участников Парижской Коммуны как Мадам X., она появлялась на баррикадах, одетая в запачканное кровью платье с красной лентой, перетянутой вокруг груди, подобно «Свободе на баррикадах» Делакруа[269].
Слухи о Коммуне докатились и до русских женщин в Цюрихе, но атмосфера бунта, порожденная Лавровым и Бакуниным, воздействовала на них сильнее слухов. Бакунин во время своего пребывания в Цюрихе летом 1872 г., попытался обратить в свою веру небольшую, но преданную группу последователей, состоявшую в основном из женщин, которых швейцарские студенты прозвали «казачьими пони». Однако проблема состояла в том, что влияние Бакунина в значительной степени было личного и харизматического характера и быстро исчезло, после его отъезда. Несмотря на свой радикализм в отношении женской эмансипации, Бакунин однажды поразил своих последовательниц, заявив, что не выносит вида пьющей или курящей женщины. Хотя Лавров был менее колоритной фигурой по сравнению с Бакуниным, он имел гораздо большее влияние на умы молодых женщин в Цюрихе. Его защита женских прав выражалась гораздо больше на деле, чем на словах, так как он об этом никогда много не писал. В Швейцарии он развивал революционное сознание женщин привлекая их в свои кружки и предоставляя работу в своих журналах; и в Швейцарии, и в самой России его этическое революционное учение имело на женщин огромное влияние[270].
Среди многочисленных женских кружков, объединений и клубов чтения, которые как грибы возникли в районе Оберштрассе, три представляют особый интерес. Женский Клуб Логической Мысли прожил короткую, но бурную жизнь. Он был создан Розалией Идельсон, еврейской студенткой-медичкой, которая приехала в Швейцарию благодаря фиктивному браку для того, чтобы жить со своим возлюбленным нееврейского происхождения. Она, как и множество молодых, еще не сложившихся радикалок, стремившихся к интеллектуальному сотрудничеству с мужчинами, находилась на том уровне феминистского сознания, когда для обретения уверенности в своих силах еще необходимо было более комфортное общество других женщин. Так был создан клуб «Женский Ферейн», состоявший только из женщин, которые хотели отшлифовывать в дискуссиях свои ораторские способности и подвергать проверке свои убеждения без угрожающего присутствия мужчин. Некоторые женщины старшего поколения ошибочно видели в нем проявление антимужской тенденции, однако молодежь приняла клуб с энтузиазмом. Но, будучи неподготовленными к искусству «рассудительных дискуссий», члены клуба быстро скатились до личных оскорблений уже на третьем упражнении по малопонятному вопросу о том, что должно случиться с плодами цивилизации после революции. Женщины покинули собрание, крича на спящих улицах Цюриха: «Мы уничтожим их» или «Мы сохраним их». Несколько недель спустя клуб прекратил свое существование, без сомнения, научив некоторых женщин бесплодному мастерству соревноваться с мужчинами в постановке подобных вопросов[271].
Кружок «сен-жебунистов» состоял из пяти мужчин и трех женщин, которые держались в стороне от других политических групп университета, посвятив себя глубокому изучению идей французских утопистов. Название кружка — каламбур, составленный из фамилии братьев Жебуневых, основавших его, и термина «сенсимонисты», возникло из-за склонности братьев к экзальтированным дискуссиям, которые зачастую также заканчивались обмороками, как это случалось и с учениками Анфантена в Менильмонтане. Наиболее заметным членом кружка была Анна Розенштейн, которая, подобно большинству своих подруг, была дочерью состоятельного еврея-выкреста. Наделенная красотой и умом, проведя счастливое детство, она в шестнадцатилетнем возрасте с отличием окончила симферопольскую гимназию и прямиком направилась в Цюрих заниматься наукой. Там она присоединилась к кружку «сен-жебунистов», и, когда два года спустя, ее встретил Лавров, она была уже «пламенной анархисткой». После возвращения членов кружка в Россию для работы в деревне, все, кроме Анны, были арестованы. Сама она уже в более зрелом, двадцатилетием возрасте стала членом экстремистской группы, действующей в южной России. После разгрома этой группы она вернулась в Европу, где, в конце концов, вышла замуж за Филиппо Турати и стала одной из первых руководительниц марксистского движения в Италии и редактором «