Женское освободительное движение в России. Феминизм, нигилизм и большевизм. 1860-1930 — страница 63 из 124

и закона 1914 г., поддержанного Обществом, об отмене паспортных ограничений для замужних женщин, что положило конец одному из самых обременительных положений российского семейного кодекса. Отныне это стало источником гордости и уверенности в себе для независимых женщин, в особенности имевших специальность. Теперь они могли жить отдельно от мужей, искать работу без их разрешения и даже подписывать векселя — все было под защитой их собственного «вида на жительство». И опять же большинство работниц из менее авторитарных семей, чьи мужья не были склонны к сутяжничеству, вероятно, извлекли гораздо меньше выгоды из этого закона, нежели женщины высших слоев[474].


Война феминисток с проституцией, хотя и проигранная, имела самые разнообразные формы. Официальная позиция властей основывалась на том, что эффективен только силовой подход, хотя на деле они прекрасно понимали, что это не так. С другой стороны социалистки считали, что исчезновение проституции возможно лишь с исчезновением капитализма и наемного труда. Промежуточную позицию занимали феминистки, предложившие три различных способа решения проблемы: благотворительность, упразднение государственного регулирования проституции и политическое равноправие. И только на фоне многообразия и тщетности усилий феминисток можно адекватно оценить теории социалистов до революции и успешность действий советского режима после нее.

Благотворительность имела давнюю традицию создания приютов для падших женщин с тем, чтобы оторвать их от своей профессии. Это было главной сферой деятельности Российского общества защиты женщин, созданного по августейшей инициативе, которое еще долго, после того как феминистки нашли другие методы работы, оставалось верным консервативному, аполитичному образу действий. Общество поддерживало связи как с международными конференциями по проблемам белого рабства, так и имперскими министерствами. Общество получило ответ от министра внутренних дел, что в ближайшее время проблема не может быть решена, вследствие сложности ее «санитарных и административных аспектов». Кроме того, Общество сумело разработать и ряд новых методов борьбы с проституцией. В 1909 г. Общество добилось того, чтобы узаконенный возраст девушек, работавших в публичных домах, был поднят с 18 до 21 года, а также получило разрешение беседовать с предполагаемыми проститутками прежде, чем они зарегистрируются, чтобы отсоветовать им заниматься этим. Общество отправляло полицейских и нанимаемых им женщин на железнодорожные станции, чтобы они встречали приезжающих девушек, предлагали им помощь и уберегали тем самым от агентов публичных домов, которые также встречали поезда. Однако в течение 1913 г. таким образом удавалось отговорить не более одной девушки в день. Еще менее впечатляющими были результаты работы в провинции. Поэтому не стоит удивляться язвительным словам Дмитрия Философова (сына феминистки), который уподобил эти методы борьбы с проституцией домашнему лечению: «психологически успокаивать пациента, но не лечить его»[475].

Более решительно настроенные феминистки стремились к упразднению системы лицензированных государством публичных домов. В Англии (несмотря на протесты военных) эта мера была претворена в жизнь в начале 1880-х гг.; но в остальных странах Европы все оставалось по-прежнему. После 1900 г. американским феминисткам удалось провалить правительственный план по внедрению подобной системы на Гавайях и Филиппинах (опять-таки для военных). Основные аргументы, приводимые повсеместно феминистками, заключались в том, что данная система не смогла сдержать рост количества заболеваний, была однобокой, поощряла двойной стандарт морали и возводила порок в ранг порядочности. В России сторонницей отмены этой системы в первую очередь была Покровская, которая развернула кампанию по публикации своей книги «Врачебно-полицейский надзор за проституцией, способствует вырождению народа». В этой работе, а также в бесчисленных речах и статьях она утверждала, что публичные дома являются источниками белого рабства. Именно Покровская или другие деятели, подобные ей, позволили Куприну саркастически изобразить в «Яме» женщину-врача, которая восклицала: «Ах, регламентация! Ах, отмена! Ах, живой товар! Рабство!» Покровская ответила автору резкой рецензией, в которой критиковала его взгляд на проституток как на «глупых, ленивых женщин, машин-клоак для избытка городского сладострастия». В основе деятельности Покровской за отмену регламентации проституции лежало ее глубокое убеждение в том, что причина проституции заключается в мужской похоти, что объясняло ее призыв ко всем женщинам объявить бойкот тем мужчинам, которые пользуются проституткам[476].

У феминисток, которые выступали против государственного регулирования проституции, была возможность выразить свои взгляды на первом Съезде по борьбе с торгом женщинами, организованным в 1910 г. Всероссийским обществом защиты женщин. На нем приверженцы существующей системы, представляя точку зрения Министерства внутренних дел, согласились, что нынешнее положение дел является «пародией на регулирование», но были не в состоянии предложить что-либо другое. Эта ситуация нашла свое отражение в принятой съездом резолюции, которая гласила, что «помимо иных средств борьбы с проституцией, съезд, в качестве источника силы для тех, кто вступил на путь безнравственности, признает христианское учение». С другой стороны, делегация работниц в традиционной марксистской манере увязала проблему проституции с капитализмом. Настойчивая Кальманович заявила представителю властей, что феминистки поддержат систему регламентации проституции, если медицинское освидетельствование будет обязательным для клиентов проституток, а социалисткам она посоветовала прекратить скакать от вчерашнего дня к завтрашнему, минуя день сегодняшний. Большинство феминисток поддержали идею упразднения государственного регулирования проституции. Наиболее практическим предложением, корнями уходившим, как и многое другое, в европейскую традицию, была идея Милюковой о создании сети бесплатных клиник по лечению венерических заболеваний. Однако реализоваться эта идея смогла лишь в советское время с учреждением системы вендиспансеров[477].

Помимо партии Покровской, наиболее решительным борцом за отмену государственного регламентирования проституции была Лига равноправия женщин. Шишкина-Явейн сама представила свой законопроект о мерах борьбы с проституцией на съезде Общества русских врачей в память Н. И. Пирогова — Российском имперском медицинском учреждении. Затем совместно с известным депутатом-кадетом, врачом Андреем Шингаревым, они его переработали. Снабженный тщательно разработанным и хорошо аргументированным предисловием, законопроект предусматривал проведение медицинской кампании против распространения венерических заболеваний, упразднение врачебно-полицейского инспекционного аппарата, закрытие всех публичных домов и тюремное наказание нарушителей этого закона. Однако, несмотря на то что в его поддержку Лигой была развернута необычайно мощная пропагандистская кампания, законопроект не стал законом, и система государственного контроля продолжала существовать вплоть до революции[478].

Смогло бы упразднение данной системы уменьшить случаи проституции или заболеваний до сколько-нибудь значимой степени? При тех условиях жизни русского общества, вероятно, нет. С другой стороны, вряд ли это привело бы к их увеличению. Однако, если бы все это сочеталось с адекватной политикой полиции (использованием сил и навыков, которые фактически растрачивались впустую), то безусловно уровень проституции, белого рабства и развращения детей снизился бы. К тому же, это освободило бы (во вред или на пользу) многих невольных узниц желтого билета. И феминисток не следует осуждать за то, что они пытались достичь этой цели.


Основное отличие русского феминистского движения от западного заключается в его масштабах. Например, такое небольшое европейское государство как Дания в 1899 г. имело около 80 000 членов Национального женского совета. В Соединенных Штатах численность основной (но не единственной) суфражистской организации — Национальной женской суфражистской ассоциации — выросла с 17 000 в 1905 г. до 100 000 в 1915 г. В России же не было ни Национального женского совета, ни какого иного органа, который выступал бы от лица всех женских организаций. Союз равноправия женщин, крупнейшее суфражистское объединение этого периода, достиг своего пика в 1905 г., когда существовало около 80 его отделений, насчитывавших (по самым оптимистическим подсчетам) всего лишь 8 000 членов, количество которых стало быстро уменьшаться после 1905 г. В 1911 г. Московское отделение лиги насчитывало менее 500 членов; сама Лига — около 1 000, а все ее отделения в целом вряд ли могли претендовать на большее. Еще меньшими по численности были Взаимноблаготворительное общество и Женская прогрессивная партия. Однако вплоть до революции продолжали появляться местные независимые группы, например украинская женская организация «Жиноча громада», затрудняя подсчет общего числа «организованных» женщин, которых можно было бы назвать феминистками[479].

Незначительный размах русского феминизма не вызовет удивления, если мы примем во внимание относительно низкий по сравнению с Западом уровень урбанизации России. Однако в других отношениях, прежде всего в деятельности организаций и поддержании связи друг с другом, российские феминистки походили на западных. Структура организаций была традиционной: общие собрания, центральный или исполнительный совет, специализированные комитеты. Все это зачастую было лишь декорациями, на фоне которых лидеры организаций принимали решения, кооптировали в них своих друзей, увековечивая свою власть, и лишь изредка эта практика оживлялась проявлениями демократии. На вооружение были взяты все общепринятые методы агитации и пропаганды, за исключением самых героических. Русские феминистки искали расположения чиновников, лоббировали в Думе и наводняли страну своей печатной продукцией. Они извели огромное количество бумаги на петиции, откровенно подражая «английскому способу» действий, и писали «случайные» письма за угнетенных женщин. Короче говоря, их захватила та же деятельная суматоха, что и их сестер на Западе. Кроме того, они предвосхитили некоторые методы большевистского женского движения.