Тоня Рагозинская двадцати одного года в своей деятельности попыталась превзойти Засулич, игнорируя ее официальное заявление об отказе от террора. Узнав о том, что заключенные подвергаются телесным наказаниям, она пришла в петербургский штаб Охранки с 13 фунтами динамита, спрятанными в одежде, и застрелила тюремщика. К этому ее подтолкнула любовь к человечеству. «Я сделала то, что смогла, — написала она своей семье, — и это придает мне спокойствие и мужество… На этот шаг меня подтолкнул лишь высший долг. Нет, даже не долг, а любовь, великая любовь к человечеству. Ради нее я пожертвовала всем, что имела. Как это прекрасно любить людей. Как много сил придает эта любовь». Бестужевка и большевичка Лидия Стуре помогала отряду боевиков готовить убийство министра юстиции Щегловитова (факт, который частично объясняет ее последующее отношение к проблеме женских прав). Прежде чем ее повесили, она попросила своего отца ежемесячно присылать по 10 рублей в стипендиальный фонд Бестужевских курсов. Именно Стуре стала прототипом андреевской Муси из «Рассказа о семи повешенных»[562].
Над всеми этими женщинами возвышается фигура Марии Спиридоновой — происходившей из довольно богатой тамбовской семьи. Она присоединилась к эсерам, когда ей еще не исполнилось и 20 лет, увидев в этой партии воплощение «социальной троицы» — крестьян, рабочих и интеллектуалов. По просьбе местного партийного комитета она разработала план убийства генерала Луженовского, который в 1905 г. руководил карательной экспедицией в губернии. На железнодорожной станции Борисоглебска она выстрелила ему в лицо из револьвера, серебряную копию которого впоследствии преподнесли ей ее поклонники. Разъяренные солдаты протащили ее лицом по каменным ступеням, тушили об ее грудь сигареты, вырывали волосы, били хлыстом и допытывались сколько у нее любовников. После этого истязания она совершенно забыла французский язык. Когда стали известны подробности ее задержания, в русском обществе произошел взрыв общественного негодования и акции протеста докатились даже до Трафальгарской площади в Лондоне. Союз равноправия женщин восхищался ее мужеством. Жертву террористического акта все позабыли. Спиридонова избежала смертной казни и с триумфом, под аплодисменты поклонников, отправилась в сибирскую ссылку. Спустя десять лет она вновь с триумфом проделала тот же путь обратно, оставляя позади себя руины взорванных тюрем[563].
Количество женщин — политических заключенных настолько возросло, что правительство было вынуждено построить на Выборгской стороне новую женскую тюрьму, Была проведена реформа уголовного права. Отныне заключенных женщин не могли заковывать в кандалы — новшество, которое подтолкнуло начальника царского управления тюрьмами объяснять в Думе: «Практика показывает, что женщины, с точки зрения политической преступности, способности и наклонности к побегу, едва ли отличаются от мужчин». К 1908 г. партия эсеров не прекратила свою деятельность, но многих женщин-бойцов уже не было — одни умерли, другие изнывали в тюрьме или в далеком сибирском поселении. В одном из таких каторжных поселений в Мальцеве Спиридонова и ее товарищи создали «коммуну», в которую входили около 70 сосланных женщин, в основном эсерок и анархисток. Они вместе жили, планировали побеги и читали друг другу вслух, но не Спенсера, Дарвина, Маркса или Лаврова, а Библию, индийскую философию, Паскаля, Ницше, Достоевского, Соловьева, Мережковского и даже Маха и Авенариуса. Члены коммуны вели себя в соответствии с культом нравственной чистоты, настолько возвышенным, что некоторые усмотрели в нем нездоровый дух чрезмерного самокопания. В 1918 г. две женщины, которые много лет провели в этом поселении, пережили драматические моменты своей жизни. Эсерку и убийцу генерала Сахарова Анастасию Биценко не впечатлил культ Мальцевской коммуны; впоследствии она примкнула к большевикам и сильно удивила немецких чиновников, появившись в Брест-Литовске среди мирной делегации как представительница работниц. Другой женщиной была Фейга Ройдман — анархистка, арестованная за изготовление в киевской лаборатории бомб. Ее склонность к политическому убийству на короткий промежуток времени (август 1918 г.) поставит ее в центр внимания всего мира, под именем Фанни Каплан, стрелявшей и ранившей Ленина, которую потом предадут забвению[564].
Женщины были представлены и в первых социал-демократических кружках, которые в 1890-х гг. конкурировали с народниками. В них будущие большевики, меньшевики и «экономисты» работали сообща в свободной и дружеской атмосфере. В дружках процветали революционные романы; а когда начались расколы, то жены, как правило, следовали за мужьями. Типичной парой, вышедшей из этой среды, были Крупская и Ленин. Сестры Невзоровы (врач-стоматолог, учительница и аптекарша) сочетали радикализм с профессиональными знаниями, начав свою политическую карьеру с преподавания необразованным рабочим с марксистских позиций того, что сами знали по антропологии, истории и экономике. От организации крошечных кружков в вечерних смоленских классах они перешли к агитационной работе на фабриках; затем последовали арест, ссылка и эмиграция. Вокруг них группировались более взрослые и осторожные деятельницы, как например Давыдова и Калмыкова, выступившие в качестве первых покровительниц легального марксизма[565].
Создание в начале века газеты «Искра» и общероссийской социал-демократической партии привело к появлению нового типа женщины-революционерки, известного как «искровка», — хорошо одетая молодая дама, которая проделывала путь из Польши или Финляндии в Россию, перевозя в своих пышных юбках нелегальные газеты. Самой известной представительницей этого типа была Елена Стасова (1873–1966) — образец «профессиональной» радикалки. Ее дядя был знаменитым музыкальным критиком, а тетя — основательницей русского феминизма. Семейная квартира на Фурштадской улице (недалеко от старого здания американского посольства) была центром культуры, благотворительности и радикализма, взлелеянного матерью Елены, типичной «культурницей» 1890-х гг., и ее отцом, либерально настроенным адвокатом. Отличаясь некоторым мальчишеством и обладая практическим складом характера, Елена некоторое время изучала медицину, а затем преподавала в вечерних смоленских классах в Петербурге. В 1896 г. она стала работать в партии в качестве архивариуса, в 1898 г. стала членом партии, а два года спустя работала уже как агент «Искры», постоянно переезжая из города в город, пересекая границу туда и сюда. Ее воспоминания изобилуют подробностями, описывающими подпольную конспирацию, секретные коды, методы маскировки и контрабанды. Но, что более важно, они раскрывают особенности личности революционерки Стасовой. Здесь мы не встретим ни блестящего ума, ни возвышенных душевных порывов, а только предусмотрительность, аккуратность, исключительную надежность, благоговейное внимание к деталям, тонкую наблюдательность и культ пунктуальности. Она была идеальным агентом, в полной мере заслужившим партийное прозвище Товарищ Абсолют[566].
Женщины в партии меньшевиков, как правило, были более интеллектуальными и более умеренными в плане революционного мировоззрения и личных качеств. Среди них было много евреек. Лучший пример — это Ева Бройдо. Она родилась в процветавшей еврейской семье в Виленской губернии, изучала фармакологию и читала Писарева, который, по ее словам, «произвел переворот во всех моих представлениях о жизни». Еще до того, как она стала участвовать в политической деятельности, она почувствовала «озабоченность идеями свободы… смутной мечтой об идеальной стране, населенной совершенными мужчинами и женщинами, жаждой знаний, которые укажут путь к лучшему и более славному будущему». В берлинском книжном магазине, торговавшем социал-демократической литературой, она нашла работу Бебеля «Женщина и социализм», которая произвела на нее «огромное впечатление», превратив в социалистку. Впоследствии она перевела эту книгу на русский язык. В Петербурге Бройдо разрывалась между аптекарским делом и нелегальной агитацией на фабриках. Личные связи определили ее выбор между большевиками и меньшевиками (она вышла замуж за меньшевика Марка Бройдо). Она отмечала, что руководство в организации меньшевиков в Баку всегда выбиралось на демократической основе без «диктаторов». В своих воспоминаниях Бройдо предстает перед нами не только как честная и искренняя социалистка, но отчасти и как неуравновешенная личность, подверженная частым обморокам и приступам депрессии, которые иногда приводили ее на грань нервного срыва. Во всем социал-демократическом движении вряд ли можно найти более значительный контраст между личностями, чем различия между нервной и самоотверженной Бройдо и жесткой и самоуверенной Стасовой[567].
События 1905 г. превратили множество образованных женщин во временных «революционерок». Актрисы, учительницы, школьницы и даже балерины (как Павлова и Карсавина) нашли свои причины присоединиться к широкомасштабному забастовочному движению. Это явление было настолько всеобщим, что некоторые современники шутили, что беременные женщины откажутся рожать до тех пор, пока не будет принята конституция. Наиболее активными были студентки, которые в феврале участвовали в забастовках, а в октябре 1905 г. создали пункты первой помощи раненым. Две бестужевки, сами не принадлежавшие ни к одной партии, помогали городской боевой группе большевиков готовить вооруженное восстание в Кронштадте. Обе они были расстреляны, несмотря на то что одна из них была беременной. В Иваново-Вознесенске большевичка Ольга Генкина была буквально разорвана черносотенцами на куски, когда ее поймали с чемоданом оружия. Для некоторых большевичек 1905 г. стал испытанием сил. Московскую студентку Варвару Яковлеву вытащили из первомайской демонстрации здоровенные вооруженные мужчины, которые прыгали у нее на груди, что привело к туберкулезу. Двенадцать лет спустя Яковлева стала знаменитостью в петроградском ЧК. Розалия Залкинд (Землячка), дочь богатого киевского еврея-торговца, была «искровкой», занимала ответственные посты в партии большевиков и выполняла трудные задания. Помимо этого она помогала руководить московским восстанием в декабре 1905 г. и осуществлять «чистку» в московской организации после его поражения. То, как она разворачивала трамваи на улицах Москвы, стало маленькой репетицией тех дней, когда она в качестве комиссара в годы Гражданской войны, командовала бронепоездами и военными дивизиями