военной медсестрой, чтобы снять с себя подозрения. Она служила в санитарном поезде, перевозившим средства санитарии и лекарства для войск. Между Марией Романовой и Марией Ульяновой находилось огромное множество женщин практически из всех слоев общества, которые служили в качестве сестер милосердия: студентки, врачи, журналистки, писательницы и даже представительницы мира искусства, как например жена и дочери Шаляпина. Многие из них умерли на фронте; некоторые настрадались в немецком плену. Одна из медсестер была настолько предана своему делу, что даже не нашла времени посетить умирающую мать. «Родная, прости, не могу оставить солдат. Им нужны все мои силы». Подобная преданность была подвергнута жестокому испытанию со стороны различных служб, лени и взяточничества, которыми было пропитано военно-медицинское ведомство[576].
В 1915 г. автомобильная служба при Союзе земств открыла водительские курсы для женщин и с удивлением отметила, что женщины несколько уступают мужчинам в практике, но значительно выше их в теории и усердии. Все 58 женщин успешно окончили эти курсы, и отныне женщина-шофер стала вполне обычным явлением на фронте. Одной из них была бывшая бестужевка Е. П. Самсонова, которая в 1912 г. стала первой русской летчицей. Первоначально ее прошение стать военным пилотом было отклонено, и она решила стать медсестрой и шофером. Другой летчице княгине Е. М. Шаховской повезло больше, и она приступила к своим обязанностям сразу же после сдачи экзамена по авиации. Гораздо более многочисленными были женщины-солдаты. Первой стала Анна Красильникова, двадцатилетняя дочь шахтера, которая, не получив разрешения поступать на военную службу, переоделась в мужскую форму. Она приняла участие в 19 сражениях и была награждена крестом Святого Георгия четвертой степени. По ее пути пошли и другие девушки. В большинстве своем они были необразованными и занимали низкое общественное положение. У правительства не было последовательной политики в отношении воевавших женщин. Между тем в русских журналах продолжали появляться новые имена участниц сражений[577].
Самой известной из женщин-солдат была Мария Бочкарева — основательница женских батальонов в 1917 г. Дочь бывшего крепостного из Новгородской губернии, она начала работать в 8 лет. В 15 лет она была совращена, а ее последующая любовная жизнь послужила материалом для вереницы дешевых фильмов. Избитая одним любовником, преданная другим, проданная в бордель, соблазненная сибирским губернатором, в 25 лет (1914) она очутилась в петле (один из мужей пытался ее повесить). В своих вызывающих доверие воспоминаниях Бочкарева предстает перед нами как наивная, набожная, патриотически настроенная, суеверная, амбициозная и иногда жестокая женщина. К жизни ее вернули новости о войне. «Мной овладел дух жертвоприношения, — вспоминала она, — моя страна позвала меня. Непреодолимая внутренняя сила толкнула меня…» Несмотря на то что внешне мужеподобная Бочкарева вполне могла сойти за мужчину, она все-таки получила разрешение записаться на военную службу как женщина. Презирая сестер милосердия и женщин из других вспомогательных служб, она бросилась в гущу событий и вскоре стала настоящей героиней, награжденной знаками отличия, которая под огнем вражеских пулеметов спасала раненых товарищей. Сочетание чувства отвращения к пораженческим настроениям в среде рядового состава и желания быть замеченной петроградскими политиками привело к тому, что в 1917 г. она покидает фронт, но вскоре опять туда возвращается[578].
В тылу в помощь фронту работало еще большее количество женщин. В 1916 г. Союз земств принял на работу 30 000 женщин, а Союз городов и Красный Крест — 10 000. Женщины преобладали и в московском комитете экстренной помощи беженцам. Рабочие места на ведущих предприятиях и на транспорте, покинутые мужчинами-призывниками, теперь были заняты женщинами. Из 1 250 служащих московских телеграфных станций было 700 женщин. Трамвайные линии, открытые за пять лет до войны, рассматривались как предназначенные «явно не для женщин», пока не наступил 1914 г. Отныне женщины работали кондукторами, билетершами и контролерами. Излюбленный стереотип западных представлений о равноправии женщин при коммунизме — кондукторша в трамвае — был широко распространенным явлением в двух столицах за несколько лет до установления Советской власти. Женщины заменили мобилизованных извозчиков, дворников и сторожей. Количество женщин в московских конторах возросло до 80 %. Безусловно, это явление было характерно не только для России. В воевавших странах феминистки и другие авторы публиковали отчеты о работе женщин в тылу и на фронте[579].
С 28 по 30 апреля 1915 г. в Гааге состоялся Международный конгресс женщин за мир, на котором сразу же бросилось в глаза отсутствие представительниц английского, французского, немецкого и русского феминизма. Женщины постоянно заявляли, что женское политическое равноправие положит конец военным бедствиям, однако доказать это удалось лишь одной из них — Жанетт Ранкин (Jeanette Rankin), которая, будучи первой американкой, избранной в Конгресс, проголосовала против вступления Америки в войну. В 1913 г. пункт о мире входил в программы феминисток наряду с пунктами о нравственной чистоте и трезвости. На съезде Международного женского совета, который состоялся в Риме за несколько месяцев до начала войны, француженка Мари Верон и немка Регина Дейч закончили свои выступления обещанием придерживаться политики мира, а затем пересекли платформу и обнялись под оглушительные аплодисменты. До конца 1914 г. все основные феминистские объединения воюющих сторон дали новое обещание — поддерживать свои правительства. В Англии воинственно настроенные суфражетки превзошли в своем патриотизме умеренных феминисток, когда стали обвинять в трусости тех, кто уклонялся от военного призыва.
В России еще в 1899 г. у Женский комитет Российской лиги мира, который был недолговечным предприятием Шабановой и Философовой, обещал проявить твердость в «гуманном деле» мира. В 1904 г. феминистки в духе своего движения отказались поддержать непопулярную войну с Японией. После боснийского кризиса 1908 г. и последовавшей за ним угрозы войны Тыркова написала статью, в которой обвинила милитаризм со всем его смертоносным вооружением в бессмысленной растрате человеческих мозгов и талантов, в уничтожении жизней, данных женщинами. Чего это стоило, стало ясно лишь в 1912 г. Вера Кирсанова, часто писавшая для «Женского дела», объяснила на его страницах, что хотя женщины и выступают принципиально против войны, они тем не менее должны поддержать славянские государства в войне на Балканах, так как для них война является делом самозащиты[580]!
Когда началась война, Анна Шабанова, лидер Взаимноблаготворительного общества сразу же развернула деятельность по оказанию помощи фронту. Меньше чем за год она установила связи с различными организациями и создала ряд учреждений, для помощи жертвам войны, беженцам, покинутым детям и русским военнопленным. Кроме того, Шабанова сотрудничала с Военно-промышленным комитетом, готовившим женщин для помощи фронту. Наверное, не было такой сферы деятельности, в которой она не принимала бы участие. «Позвольте нам самим доказать, что мы заслуживаем гражданских прав», — сказала женщинам во время войны Милисент Фосетт. Шабанова в своем отчете перед отделом избирательных прав Взаимноблаготворительного общества ясно заявила, что по крайней мере частично ее действия исходят из надежды на то, что они в будущем вознаградятся предоставлением женщинам права голоса. Она заявила также, что благородная и необходимая на данный момент патриотическая деятельность женщин все же отвлекает их от женского дела. В то же время, доказывала она, женщинам не имеет смысла так много делать, если они не могут принимать участие в решении своих собственных проблем, и им не следует ждать ни благодарности, ни автоматического предоставления избирательного права до тех пор, пока они не увяжут свой вклад в дело войны с перспективой получения права голоса[581].
Подобных взглядов придерживалась и руководительница Лиги равноправия женщин Шишкина-Явейн. Патриотическая деятельность этой организации велась параллельно с деятельностью Взаимноблаготворительного общества. В изданном в августе 1915 г. призыве к «дочерям России» говорилось: «Мы, женщины, должны объединиться: и каждая из нас, забыв о личных неудачах и страданиях, должна выйти из узких семейных границ и посвятить свою энергию, ум и знания нашей стране. В этом наш долг перед отечеством, и это даст нам право участвовать в новой жизни победоносной России наравне с мужчинами». Лига призвала к «мобилизации женщин», как это пыталась сделать в Англии Кристабель Панкхерст, то есть развернуть кампанию по привлечению в какую-либо отрасль военной деятельности всех русских женщин. Все это дополнялось постоянными обращениями и петициями в Думу, в особенности в адрес «прогрессистов», которых обвиняли в игнорировании деятельности женщин в военное время. «Неужели действительно возможно, — спрашивалось в одном из обращений, — что русская женщина, сделавшая так много для своей страны, может быть забыта?» Тех же позиций придерживался и журнал Покровской «Женский вестник», выражавший мнение Женской прогрессивной партии. Идея феминистского патриотизма была решительно выражена в первом выпуске нового журнала «Женщина и война», издаваемого москвичкой А. И. Яковлевой. Передовые статьи журнала назвали войну освободительным моментом и благоприятным случаем для женщин. Яковлева предупреждала, что мужчины, не смотря на продемонстрированные женщинами возможности, попытаются отказать им в правах; поэтому женщины впоследствии должны будут держаться за места, полученные во время войны