Феминистки, по-видимому, были единодушны в оказании всесторонней помощи своим странам во время войны в надежде на то, что в результате они получат награду в виде избирательных прав. В январе 1915 г. Шабанова представила в Петроградскую городскую думу внушительный список задач, решенных женщинами с начала войны, а также просьбу о предоставлении женщинам права голоса на городских выборах. Этот перечень впечатлил отцов города, и в принципе они согласились с просьбой Шабановой. Дело оставалось за одобрением Министерством внутренних дел. Лига обратилась и в само министерство. Все феминистские группы продолжали искать расположения думских депутатов, которых они приглашали на свои собрания. Однако на все просьбы о женском избирательном праве (городском, окружном или национальном) правительство отвечало, что подобная мера введена в небольшом количестве стран и что в любом случае нестабильность и неустойчивость российского электората такова, что наделение в данный момент женщин правом голоса приведет к обострению политических противоречий[583].
До Февральской революции феминистки были вынуждены довольствоваться достижениями в сфере образования и занятости, которые были достаточно впечатляющими. Здесь феминистки наконец-то нашли себе сторонника в лице министра просвещения графа Игнатьева. До своей отставки в 1916 г. он расширил для выпускниц возможности преподавания и даже, в ответ на давление со стороны Лиги, предоставил женщинам свободный допуск в университеты, однако только на места, не занятые мужчинами-преподавателями. В то время настолько возросла потребность в инженерах на железнодорожном и водном транспорте, что по ходатайству Министерства путей сообщения Министерство народного просвещения предоставило право выпускницам Женских политехнических курсов работать в качестве полноправных инженеров. Тысячи женщин влились в разного рода добровольные организации; сама Шишкина-Явейн пошла волонтеркой в военный госпиталь. Во время войны меньшевичка Вера Александрова (будущая жена Соломона Шварца) работала на двух рабочих местах — в комитете Военной промышленности и в газете, по ночам посещая университетские курсы, и в одночасье изменила свою жизнь, уехав сестрой милосердия на фронт. Отныне образованная женщина могла оставаться праздной, только если она сама того хотела. Эту мысль журнал «Женское дело» выразил в послании к брошенной жене: сейчас так много работы, что женщине нет необходимости после неудачного замужества с отчаянием ожидать, что принесет будущее. И хотя среди дам высших слоев продолжали наблюдаться праздность и апатия, было ясно, что война дала интеллигенткам, не придерживавшимся радикальных убеждений, такую возможность проявить свои таланты, которой еще не было в русской социальной истории. Интересно, если бы не было революции, то продолжилась ли бы эта тенденция после войны[584]?
Война 1914 г. в еще большей степени раздробила европейское социалистическое движение, которое к тому времени уже значительно различалось по социальной базе, структуре, характеру и теории. В это время на сцене появились шовинисты, оборонцы, пораженцы, интернационалисты, «циммервальдцы» различных сортов, торговавшие оптом и в розницу своим идеологическим товаром. Мнение многих социалистов старшего поколения, которые не желали видеть Россию, побежденную прусскими юнкерами, выразила Вера Засулич. Победа Германии, сказала она, лишь ослабит западную демократию и станет угрозой пролетариату. Меньшевички Александрова и Дубнова вспоминают, как в начале военного конфликта их захватила волна патриотического энтузиазма, и как затем эта война вызвала у них отвращение[585]. У находившихся в Европе будущих коммунисток Цеткин, Балабановой и Коллонтай отвращение вызывала не только война, но и националистические настроения многих бывших товарищей. Запланированная на лето в Вене Международная конференция социалисток была отменена, а Международный женский секретариат, лишенный руководства из-за тяжелой болезни Цеткин, находился в смятении. Создавшийся вакуум заполнил Ленин и группа женщин, основавших годом раньше журнал «Работница». Предвосхищая более известные конференции, которые пройдут в Циммервальде и Кинтале, он предложил Арманд и Крупской созвать Международную конференцию социалисток в Берне с тем, чтобы склонить женщин на свою сторону антивоенной пропагандой. Это положило начало так называемому «циммервальдскому движению».
Арманд и Крупская хотели пригласить лишь левых социалисток, которые вполне определенно выступали против войны, но поскольку организационную работу они предложили Цеткин, то последняя настояла на более широком составе участниц, чтобы произвести впечатление на общественное мнение. В подготовке конференции Цеткин помогала русско-итальянская социалистка Анжелика Балабанова. Открытие конференции состоялось в Берне 26 марта 1915 г. В ее работе приняли участие более двадцати делегаток из четырех основных воюющих стран и несколько из более мелких нейтральных государств. В этом отношении конференция вряд ли оправдала ожидания ее организаторов. Ход ее работы был неровным, но результаты вполне очевидны. Было сформулировано три основные позиции в отношении войны. Российская делегация (четыре большевички и две меньшевички) во главе с Арманд и Крупской, управляемая из близлежащего кафе Лениным, высказалась за безоговорочное осуждение войны и выступила с призывом ко всем рабочим поднять революционную борьбу против своих правительств. Умеренная английская делегация предпочла просто осудить войну без каких-либо призывов к политическим действиям. Больная Цеткин, стремившаяся к единому мнению, просила Ленина пойти на компромисс. В результате по ее инициативе была принята бессодержательная антивоенная резолюция, вызвавшая насмешку у Ленина, который потребовал принятия своего варианта. Заключительные слова резолюции принадлежали русским женщинам: «Мы отвергаем ее на том основании, что она не является завершенной и достаточной, но мы не исключаем будущего сотрудничества…»[586]
Однако основная цель конференции — сделать видимой женскую оппозицию войне — отчасти была достигнута. Луиза Сомоню (руководительница «Комитета действия социалисток за мир и против шовинизма»), возвратившись с конференции, начала антивоенную пропаганду и была арестована; впоследствии она стала коммунисткой. Ее русская подруга Серафима Гопнер распространяла пацифистские листовки среди эмигрантов из России, воюющих во французской армии. Созданное после бернской конференции левыми социалистками, выступавшими против войны, «циммервальдское движение» попыталось вовлечь женщин в свою орбиту. В наброске листовки 1916 г. «От французских женщин немецким женщинам» говорилось о «содружестве скорби», объединившим две нации, и содержалось страстное воззвание к женщинам Германии объединиться с француженками, чтобы положить конец этой войне. В свою очередь, Клара Цеткин в листовке «Женщины рабочего народа, где ваши мужья? где ваши сыновья?» противопоставила международный заговор капитала международному сообществу рабочих и работниц. Весной 1915 г. немецкие женщины устроили демонстрацию перед рейхстагом, а в следующем году волна беспорядков и забастовок прокатилась по Австрии и Франции. Итальянские пацифистки еще до того, как их страна вступила в войну, продемонстрировали свое отрицательное отношение к этому намерению, улегшись на железнодорожные пути[587].
Среди русских женщин наиболее решительно антивоенную пропаганду вела Коллонтай. Объявление войны застало ее в Берлине, однако она сразу же направилась в Швецию, где и была арестована за социалистическую антивоенную агитацию. После освобождения из-под ареста (и «изгнания навеки» из Швеции), она уехала в Данию, но там также подвергалась преследованиям полиции и переехала в Норвегию. Несмотря на то что Коллонтай являлась членом Международного женского секретариата и ярой противницей войны, она не смогла присутствовать на конференции в Берне. Биография Коллонтай в достаточно полной мере объясняет ее обращение к большевизму. Помимо всего прочего, сыграли свою роль и ее неприязнь к европейским социал-демократам, и отчуждение, и разорванные дружеские связи, и призывы Ленина. К середине 1915 г. она уже была убежденной левой «циммервальдкой» и ленинцем. Благодаря своим связям и знанию языков она стала поверенным Ленина в Скандинавии, привезла скандинавскую делегацию на конференцию в Циммервальд и распространяла ленинские идеи по всей Норвегии и Швеции. В конце 1915 — начале 1916 г. она по приглашению группы социалисток-эмигранток совершила поездку по 80 американским городам, где на четырех языках произносила речи, яростно осуждавшие войну. Ее нападки на оборонцев были настолько едкими, что некоторые сочли ее немецким агентом. По возвращению Коллонтай сделала ряд замечаний в адрес американского феминизма, продемонстрировавших ее враждебность по отношению к буржуазным женским движениям[588].
Высказывания Коллонтай по поводу войны апеллировали скорее к эмоциям, чем к разуму. Двумя годами раньше, в Базеле, она верила в международную солидарность рабочего класса и его неотступную враждебность к войне; в 1914 г. она была готова признать, что правящие классы знают гораздо лучше, чем социалисты, насколько глубоко рабочие подвержены национализму, воспитанному семьей, школой, церковью и прессой. В противовес эйфории феминисток Коллонтай чувствовала разочарование и отчаяние по поводу раздробленности международного пролетариата, уничтожения производительных сил и человеческих жизней. «Нам нужны эти жизни, — говорила она, — чтобы создать ту армию, которая будет вести борьбу против империализма и капитализма». Вся испытанная Коллонтай горечь и жгучая ненависть к воюющим правительствам вылилась в ее главный антивоенный памфлет «Кому нужна война?», который заканчивался словами: «Наш враг в тылу». Это уже был традиционный ленинизм. Понятный всем язык и доступные темы жадности капиталистов и пролитой крови пролетариата привели к быстрому распространению памфлета. А его второе нелегальное издание в Петрограде в 1916 г. имело широкое хождение в столице