тки, считала одни войны лучше других. Соратницы Коллонтай по работе во время Первой мировой войны, Балабанова и Крупская, решали те же задачи в идеологической работе среди красноармейцев. Последняя путешествовала по огромному камскому бассейну на агитпароходе[655].
Политическая работа в Красной Армии велась через «политотделы», существовавшие в каждом подразделении. Их деятельность координировалась агитационным отделом бюро Реввоенсовета в Москве, во главе которого стояла Варвара Каспарова — главный организатор политотделов. Обучавшиеся здесь или в школе агитаторов и инструкторов при ЦИК (также возглавляемой женщиной) женщины направлялись для руководства или укомплектования политотделов фронтов, армий или более мелких подразделений. Типичный политотдел представлял собой мобильную группу примерно из 20 человек, руководимую начальником или заведующим, за которой следовал фургон с политической литературой, подобранной в соответствии с солдатскими интересами. Команды агитаторов или отдельные инструкторы посещали фронтовые подразделения с лекциями, краткими беседами или наглядными материалами, рассказывающими о том, во имя чего сражаются мужчины и женщины Красной Армии. Политотделы использовались также с целью обсуждения политических вопросов с местным населением для его нейтрализации. Женщины, достигшие высоких постов в структуре политотделов, как правило, были давними участницами революционного движения и искусными агитаторами. В этом, как и во многих других отношениях, Гражданская война представлялась простым продолжением, только в более напряженном варианте, революционного движения. Традиция этой социально-политической борьбы сохранилась, когда в 1920-х гг. многие комиссары Гражданской войны заняли посты в женотделах. Так, война, которую исследователи, как ни странно, до сих пор не рассматривают как решающую стадию революционного процесса, явилась новым полем битвы для поколения подпольных борцов и школой для будущих социальных реформаторов[656].
Наиболее выдающейся женщиной-«комиссаром» (понятие, которое использовалось достаточно вольно; но здесь имеется в виду глава политотдела) была бывшая «искровка» и участница московского восстания 1905 г. Землячка. Во время Гражданской войны ей было уже 40 лет. Единственным напоминанием о ее буржуазном происхождении было пенсне, которое гротескно смотрелось в сочетании с короткой стрижкой, сапогами, брюками и кожаным пальто. Беспощадная к врагам Землячка, не моргнув глазом, приказала расстрелять одну из своих соратниц, уличенную в измене, а после освобождения Крыма вместе с Белой Куном и другими большевиками руководила казнью тысяч белогвардейских офицеров и представителей «буржуазии». Будучи комиссаром 8-й, а затем 9-й армий, она беспощадно относилась к некомпетентности, брани, коррупции, «узкопартийным» тенденциям и требовала, чтобы мужчины относились к ней как к равной. «За кого вы меня принимаете? За институтку: Кисейную барышню?» — спросила она однажды одного командира, который в ироничной манере продемонстрировал уничижительное отношение к ней. Землячка и такие, как она, были вынуждены бороться с двойной враждебностью: некоторые офицеры, еще со времен Керенского ненавидевшие «комиссаров», отныне стали испытывать ненависть и к женщинам, которые, по их мнению, лезли не в свое дело[657].
Некоторые женщины во время Гражданской войны работали в ЧК, хотя данные об этом весьма малочисленны и ненадежны. Имеется большое количество сведений о женщинах-чекистках в антикоммунистических публикациях того времени, но в большинстве своем они не соответствуют действительности. К примеру Валишевский сообщает, что некая Гребенникова, «с сигаретой во рту и огромным револьвером за поясом», заставляла красногвардейцев насиловать женщин и детей, прежде чем их казнить. Антибольшевистский (и антисемитский) английский журналист Ходгсон рассказывает историю о «молодой еврейской девушке, известной как Роза», которая стреляла своим жертвам поочередно в каждый сустав или же варила кожу, снятую с их рук (хорошо известная техника изготовления перчаток). Из статей, объективно освещающих события, можно сделать вывод что в советской историографии сохранилась память лишь об одной чекистке — Ксении Ге, повешенной в 1919 г. В конце 1918 г. петроградское отделение ЧК возглавляла соратница Землячки по восстанию 1905 г. — Варвара Яковлева. Хотя доказательства о ее зверствах отсутствуют, нет никакой причины не верить тому факту, что Яковлева (будущая жертва партийных чисток) непосредственно ответственна за огромное количество казней, осуществленных петроградским ЧК. Большевики не отрицали необходимость террора, вне зависимости от того, кто его осуществлял — мужчины или женщины[658].
Как много женщин сражалось в Гражданской войне? И кто они были? Цифры, если они верны, впечатляют, какими бы незначительными они не казались на фоне количества участвовавших в войне мужчин. По безусловно заниженным данным А. П. Богата на 1920 г., их было 73858, из них в списках погибших значилось 1854 (по подсчетам Коллонтай), и 55 — награжденных орденом Красного Знамени. Малочисленность сведений о набранных на военную службу женщинах, их социальном составе, осуществляемых функциях и происхождении, вновь указывают на то, что Гражданская война была той же революцией только в военном обличье. Женщины, находившиеся на высоких ответственных постах, в большинстве своем, были того же происхождения, что и игравшие ведущую роль в рабочем революционном движении: студентки, интеллигентки и политически подготовленные работницы, причем в первых двух группах было довольно много евреек. Рядовой женский состав состоял из работниц, прислуги, солдаток или вдов погибших. По сравнению с мужчинами женщины большей частью находились на среднем уровне армейской иерархии, осуществляли скорее материально-технические и политические функции, нежели боевые, а в качестве офицеров находились чаще при штабе, чем на передовой. В общих чертах это было характерно и для всего революционного движения с момента его существования. Легкость продвижения по службе, а также частые переводы в отдаленные места сделали русских женщин той эпохи более мобильными (как в социальном отношении, так и географическом смысле), нежели женщин всего остального мира[659].
В суровых испытаниях этой кровавой войны сохранился и еще более усилился образ революционерки с несгибаемой волей, которая ни в чем не уступает мужчине. «В те годы под счастьем, — вспоминала бывшая медсестра Уральского фронта, — понималось не хорошее платье, удачный брак или уютная квартира с граммофоном; счастьем была работа на фронте среди раненых и умирающих». Как мы заметим позже, сексуальная жизнь всецело не игнорировалась, однако элемент дефеминизации среди революционерок, берущий начало со времен нигилистов, отразился в стиле одежды и следовании воинским добродетелям. Когда боевые товарищи назвали молодую женщину, одетую в огромную папаху, кожаный плащ и вооруженную браунингом, «дивчиной», она с достоинством ответила: «Сейчас я не дивчина; я солдат Революции». Этих женщин возмущали разговоры об их женственности, и они решительно и успешно опровергали мужскую точку зрения о том, что военная служба — не женское дело. Личность большевистской «комиссарши», любопытно, но совершенно неверно представленная западными журналистами и режиссерами первых советских фильмов, была сформирована не столько Гражданской войной, сколько полувековым участием женщин в революционном движении[660].
Участие женщин в политической жизни страны в послереволюционные годы можно разделить на два этапа. В течение первого (приблизительно 1917–1923 гг.) небольшая, но заметная группа женщин занимала ответственное положение во время Гражданской войны и сразу же после нее. Второй этап начался после 1923–1925 гг., когда среди большевичек не осталось хотя бы сколько-нибудь выдающихся личностей. С того времени женщины лишились властных позиций, престижа и общественной значимости, однако именно тогда женщины из самых низких социальных страт начали, хотя и ограниченно, участвовать в политической жизни. А умеренное количество женщин надолго вошло в среднее звено политической и административной власти. «Главные» большевички несомненно были менее заметны в любом списке ведущих представителей партии большевиков, нежели мужчины. Однако среди них были те, кто выделялся среди остальных большевичек своей политической работой, известностью или тем и другим — Стасова, Арманд, Балабанова, Коллонтай и Крупская. Все они родились в период с 1869 по 1878 г., и все с конца века имели партийные билеты, хотя на звание старых большевичек могли претендовать только Крупская и Стасова.
В 1917 г. Елена Стасова находилась в самом центре событий, выполняя функции партийного секретаря как во время революции, так и сразу же после нее. Она получила эту работу благодаря своей репутации хранительницы партийных традиций. Но после переезда правительства в Москву Стасова осталась в стороне — в лице Якова Свердлова Ленин нашел более эффективного администратора, который к тому же имел способности к занятиям политикой. Когда в 1919 г. Свердлов умер, Стасова возобновила работу в Секретариате под тройным руководством со стороны Крестинского, Преображенского и Серебрякова. В 1920 г., когда проходила, реорганизация кадров, Стасова оставила этот пост и стала претендовать на руководство партийной канцелярией. Вместо этого Крестинский предложил ей работу в женотделе, которую она сразу же отвергла. Стасова, вероятно, была возмущена переводом ее на второстепенную работу, после того как она столько лет выполняла самую ответственную партийную работу. В конце концов она нашла приемлемый пост главы Международной красной помощи (МОПР), являвшейся Коминтерновским вариантом старого Красного Креста. С 1920 года, Стасова больше не оказывала влияния на советскую политическую жизнь. По сути дела, она была примером женщины, которая имела определенные административные таланты, но всегда была далека от теоретических проблем (по ее собственному признанию), и поэтому оказалась непригодной для высшего эшелона партийного руководства, по-прежнему состоявшего в основном из теоретиков