Инесса Арманд умерла от холеры в 1920 г. После Коллонтай она была второй женщиной на политическом небосклоне страны. Помимо руководства созданного ею женотдела Инесса занимала важные посты в партийных и советских органах, а также экономических учреждениях Московской губернии. Кроме того, она помогла создать международное коммунистическое движение, объединив сторонников большевиков на западе в III Интернационале. Ее известность как политической деятельницы безусловно усилилась благодаря исключительно близким отношениям с Лениным (и Крупской). Представление о том, что Инесса была любовницей Ленина, разделяемое многими западными учеными, не имеет никакого отношения к вопросу о ее политической значимости, а доказательства, которые приводят в поддержку этого мнения, неубедительны[662].
Анжелика Балабанова, которую мы иногда упоминали в связи с Первой мировой войной, являлась образцом русской радикалки. Несмотря на детство, проведенное в роскоши огромной украинской помещичьей усадьбы, у нее рано стало формироваться революционное сознание, после того как она поняла «разницу между теми, кто мог дать, и теми, кто вынужден получать». «Моим страстным желанием, — вспоминала она, — было убежать из традиционной и эгоистичной обстановки, чтобы посвятить всю себя делу, которым я смогла бы жить и умереть. Это было не самоотречение, а желание прожить жизнь, которая сделала бы меня полезной страдающим массам». «Побег» привел ее сначала в Брюссель, а затем в Италию, где она стала ключевой фигурой социалистического движения, работая одно время секретарем Муссолини. После 1917 г. она вернулась в Россию, где занимала такие посты, как министр иностранных дел Украины и секретарь Коминтерна. Однако ее ревностное служение режиму большевиков не помешало ей отречься от него, когда он не оправдал ее ожиданий. «Деформация Октябрьской революции, — писала она, — прогрессирует в тех же пропорциях, в которых личность приходит на смену массам. Эта замена, в начале осуществляемая из добрых побуждений, со временем неизбежно приводит к деградации». В 1921 г. Балабанова сложила с себя все полномочия и навсегда покинула Советскую Россию[663].
Из всех большевичек той эпохи Коллонтай была самой активной и разносторонней. Будучи в момент свержения Временного правительства членом Центрального Комитета большевиков, она вскоре была назначена наркомом государственного призрения. Во время краткого пребывания на этом посту Коллонтай проявила некоторые административные колебания. Вначале она неохотно применяла силу в отношении оставшихся непокорными чиновников царской России. Ленин с упреком спрашивал ее: неужели она думает, что революцию можно сделать в белых перчатках. Однако, когда Коллонтай предприняла несколько решительных действий против православной церкви, он предупредил ее, что в отношении религиозных чувств нужно проявлять больше такта. Между тем ее брак с молодым революционным матросом Павлом Дыбенко (романтические аспекты которого мы рассмотрим позднее) подорвал доверие к ней лидеров партии. Связь с ним, его непредсказуемое и сумасбродное поведение подрывали политическую репутацию Коллонтай. «Я не поручусь за надежность и стойкость в борьбе тех женщин, — сказал несколько лет спустя Ленин, — у которых личный роман переплетается с политикой». Однако это ни в коем случае не означало, что революционная карьера Коллонтай на этом завершилась. Она работала комиссаром по пропаганде на Украине, путешествовала вместе с Дыбенко по фронту на агитпоезде и возглавляла женотдел[664].
Уход Коллонтай с политической арены состоялся в 1922 г. в связи с ее деятельностью в Рабочей оппозиции, которую возглавлял ее бывший возлюбленный Шляпников. В 1921 г. Коллонтай собственноручно написала проект программы этой группы и распространила его среди членов партии. Программа была результатом ее веры в созидательную силу пролетариата, впервые сформулированной в работе «Социальные основы женского вопроса в России». Для борьбы с центризмом, авторитаризмом и бюрократизмом, завладевшими партией во время Гражданской войны, она предложила «коллективные, созидательные усилия самих рабочих». Ее основная идея заключалась в том, что коллективистские, межличностные отношения между производителями в значительной степени повысят производительность труда, которая снизилась из-за появления чиновников — «начальников и бюрократов». Предложенная Коллонтай форма синдикализма, которую разделяли многие участники русского рабочего движения, была воспринята Лениным и другими как угроза единству и дисциплине партии. Со всей яростью, на какую он был только способен, Ленин отстоял свое мнение на судьбоносном десятом съезде партии, а так как Коллонтай упорно продолжала распространять свои идеи, ее сняли со всех постов и отправили с малозначительной дипломатической миссией в Норвегию. В конце концов, она дослужилась до поста советского посла в Швеции, однако ее карьера политического лидера большевистской партии закончилась[665].
Крупская была ключевой фигурой в организации большевистского движения в эмиграции не только как жена Ленина, но благодаря созданной ею сети переписки с агентами в России. Однако после возвращения Ленина и Крупской в революционную Россию не она, а Стасова была назначена руководительницей партийного секретариата, располагавшегося во дворце Кшесинской. Основными и постоянными заботами Крупской до и после смерти Ленина были агитация и образование. По собственному признанию, высокая политика не представляла большого интереса для нее, и Центральный Комитет часто делал ей замечания за систематические пропуски партийных заседаний. С другой стороны, она несомненно была намного больше, чем просто «первая дама великого Российского государства» (по благочестивому выражению Цеткин). Ее педагогическая и журналистская деятельность внесла немалый вклад в дело обучения и освобождения женщин. После ее хорошо известного конфликта со Сталиным во время болезни Ленина она превратилась в потенциальный центр объединения оппозиционных элементов, однако к 1925 г. все было решено, и Крупская стала понимать, насколько далека она от того, чтобы стать достойным противником коварному Сталину[666].
В 1924 г. английский журналист Ланцелот Лоутон отметил, что в Советском Союзе больше нет великих женщин-руководительниц[667]. Традиция, отводившая женщинам в революционном движении второе место, оказалась более сильной нежели стремление ввести полное равенство полов[668]. Советам никогда не удавалось соединить образовательное и экономическое равенство полов с политическим равноправием на каком бы то ни было уровне. Прекрасный пример тому — роль женщин в коммунистической партии. До Октябрьской революции в высшие партийные структуры входили лишь три женщины. В 1912 г. Стасова стала кандидатом в члены Центрального Комитета. В августе 1917 г. она была переизбрана вместе с Яковлевой. В это же время Коллонтай становится первой женщиной — полноправным членом ЦК, однако в начале следующего года она выходит из Комитета. С 1918 г. и до смерти Ленина в 1924 г. в центральных органах власти (ЦК, Оргбюро, Политбюро, Секретариат) не было ни одной женщины, за исключением Стасовой, которая в 1918–1919 гг. заседала в Центральном Комитете. В 1924–1939 гг. членами ЦК были всего лишь четыре женщины: руководительницы Женотдела Николаева (три раза) и Артюхина (дважды), Крупская (три раза) и бывшая ткачиха Анна Калугина (один раз). Типичные соотношения мужчин и женщин в ЦК — 1:50, 1:63, 1:70 и 1:71. Артюхина также несколько раз заседала в Оргбюро и была кандидатом в секретари. До 1956 г. в высших политических органах власти — Политбюро и Президиуме — не было ни одной женщины[669].
На низших партийных уровнях ситуация отличалась незначительно. К 1930-м гг. женщины занимали около 1/6 административных постов; некоторые поднимались и выше. До 1939 г. количество делегаток партийных съездов никогда не превышало 10 % от общего числа. В 1930-е гг. наблюдался даже некоторый спад числа женщин на ответственных партийных постах. Рядовой состав партии также оставался преимущественно мужским. В 1924 г., после семи лет советской власти, в партии было всего лишь 8,2 % женщин. К 1932 г. эта цифра удвоилась, но последующий прирост был уже незначительным. Даже после кровавых событий 1936–1945 гг., сокративших мужское население на 10 %, женщин в партии было 17 % — на один процент больше, чем в 1932 г. Примечательной чертой женского элемента в партии в первые годы существования советской власти было то, что женщины в большей мере, нежели мужчины, представляли городское население (85 % женщин и 75 % мужчин), хотя в последующие годы это различие постепенно ослабло. В этническом отношении разницы практически не было: доминировали русские женщины и представительницы западных приграничных районов (полячки, прибалтки и еврейки). 60 % коммунисток в других республиках (в особенности на Советском Востоке) не играли в партии заметной роли[670].
В большей степени, нежели в партии женщины были заметны в управлении. Никто никогда не подвергал сомнению, что в новом государстве женщинам будет предоставлено полное гражданское, юридическое и избирательное равноправие. Это нашло отражение в декрете, изданном в январе 1918 г., а затем закреплено в конституции. Однако на деле в управлении государственным механизмом было мало равноправия. Ни одна женщина никогда не занимала пост председателя Верховного Совета (чисто декоративная должность) или председателя Совнаркома, хотя Землячка одно время являлась заместителем председателя. Первым наркомом из женщин была Коллонтай, потерявшая этот пост через несколько месяцев; и вплоть до 1956 г. больше ни одна женщина не занимала похожее положение. Ряд женщин были комиссарами в Совете Республик. Но в