[710]. Успех Женотдела в деле повышения уровня сознания бедных и отсталых женщин послужил достаточным доказательством того, что для дела женского освобождения необходимо было нечто большее, нежели просто право голоса. В то же время упразднение Женотдела доказало, что без политического обеспечения равноправия «общее дело», за которое боролись женщины трех поколений, всегда будет определяться мужчинами.
Основные черты послереволюционного освобождения прояснились в первое десятилетие существования нового режима. Не сбиваясь с ритма истории, большевички, помогавшие устанавливать Советскую власть, во время Гражданской войны отправились на ее защиту. В период войны и несколько лет после нее некоторые из этих женщин принимали участие в высших партийных советах и имели при новом строе определенное влияние, в то время как другие посвятили себя делу освобождения и мобилизации своих менее сознательных сестер в среде работниц и крестьянок. К 1930 г. управлявшийся женщинами механизм освобождения — Женотдел — был ликвидирован, и женский вопрос официально стал считаться «решенным». Еще задолго до 1930 г. женщины, хотя и продолжали занимать видные посты в партии и правительстве, в большинстве были отстранены от реальной власти. Впредь все основные изменения в статусе женщин производились исключительно мужчинами, в соответствии с тем, что они понимали под «широкими» государственными задачами — в индустриализации, обороне и реконструкции. Эти изменения, итог которым будет подведен в заключительной главе данной книги, были весьма существенными и долговременными, хотя и не всегда удачными по способу их внедрения. Они больше не являлись результатом сознательного и независимого женского движения. Данные изменения были результатом политики масштабных изменений в советском экономическом, военном и политическом курсе, который определялся мужчинами. Между тем взлеты и падения независимого женского движения в первые годы Советской власти сопровождала сексуальная революция, оказавшая глубочайшее воздействие на решение женского вопроса в России.
Глава XIСЕКСУАЛЬНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Мы думаем, что грядущий век будет эрой глубоких столкновений между религиозной, священной сутью брака и нашей цивилизацией, которая является типично атеистической и бесполой.
Поскольку крайности в сексуальном морали в 1920-х гг. зачастую восходили к личному примеру Коллонтай и ее теориям, то их необходимо рассмотреть более подробно. В этом отношении западные авторы (за редким исключением), повторяющие лишь расхожие заблуждения, не окажут нам никакой помощи. Одним из первых, кто охарактеризовал Александру Коллонтай, был Питирим Сорокин (в 1917 г. он был еще русским гражданином). «Без сомнения, — писал он в дневнике, — ее революционный энтузиазм является не чем иным, как стремлением удовлетворить свои сексуальные потребности. И, несмотря на своих многочисленных „мужей“, Коллонтай, первоначально жена офицера, а затем любовница дюжины мужчин, все еще не насытилась. Она ищет новые формы сексуального садизма». Современные авторы, хотя и не в таких жестких выражениях, мало что сделали для изменения этого ошибочного представления о Коллонтай. К примеру, Андре Пьер утверждает, что Коллонтай проповедовала идею о том, что «отношения между полами должны быть чисто биологическими». Теодор фон Лауэ совмещает все ее убеждения в одном слове «распущенность», добавляя, что «для нее материнский инстинкт был просто буржуазным пережитком». Георг фон Рауш просто называет ее «великой проповедницей свободной любви», а Роберт Дэниелс представляет ее как «любовницу Шляпникова (помимо других, так как она практиковала свободную любовь, которую и проповедовала)». Старейшина среди британских историков, изучавших Россию, Э. Карр едва скрывает свою враждебность по отношению к Коллонтай, когда пишет, что она «проповедовала ничем не сдерживаемое удовлетворение сексуальных импульсов, предполагая, что о последствиях должно заботиться государство». Это всего лишь несколько примеров, дающих возможность почувствовать сладострастное удовольствие обнаружения в революции элемента сексуальности или же праведного осуждения женщины, которая «практиковала то, что проповедовала»[711].
Так что же Коллонтай практиковала? Ее работы по вопросам секса нельзя понять в полной мере вне контекста ее личной жизни как до, так и после революции. Многие авторы с иронией, прибереженной специально для женщин, намекали на ее многочисленных любовников. Но даже самые пристрастные свидетельства в совокупности с собственными воспоминаниями Коллонтай говорят о том, что в жизни у Коллонтай было не больше четырех мужчин: два мужа и два любовника. Мужьями были Коллонтай и Дыбенко, любовниками — Шляпников и не установленный мужчина, бывший с ней в эмиграции. О последнем упоминает сама Коллонтай, не называя однако его имени. По-видимому, им был меньшевик и экономист П. П. Маслов (хотя это не доказано), который фигурирует в полуавтобиографическом рассказе Коллонтай «Большая любовь» (1923) в качестве Сени или С. С. Но более важной, нежели его личность, представляется реакция автора на отношения с ним, сложившиеся около 1910–1911 гг. Героиня рассказа Наташа (Коллонтай) всю себя отдала своему возлюбленному, желая при этом, чтобы ее уважали как интеллектуалку, товарища и партийную работницу; Сеня же, слабовольный и эгоистичный женатый мужчина, относился к ней главным образом как к сексуальному объекту. Она разрывает с ним отношения и возвращается к политической работе. Реакцией именно на эту связь и стали самые значительные довоенные статьи Коллонтай по вопросам секса[712].
В отношениях Коллонтай со Шляпниковым нет никакой тайны: они жили вместе в Норвегии во время Первой мировой войны и вновь стали близки в 1920–1922 гг., годы деятельности в рабочей оппозиции[713]. В бурные годы революции и Гражданской войны, которые служат рубежом между этими двумя периодами, расцвел знаменитый роман Коллонтай и матроса Павла Дыбенко. Будучи старше его на 17 лет, она была зачарована его былинной силой и революционной энергией, а он, по-видимому, ее женственностью и политической грамотностью. Первоначально они отказались от официальной регистрации брака, но затем под давлением общественного мнения поженились. Лидеры партии не были в восторге от романа Коллонтай во время революции, и они еще больше разочаровались, когда Коллонтай попыталась воспрепятствовать приговору партийного трибунала, осудившего Дыбенко за различные нарушения дисциплины и неверно принимаемые им решения на посту комиссара по военно-морским делам. И Коллонтай, и Дыбенко оба резко выступали против Брест-Литовского мира, и оба покинули свои правительственные должности. Позже они были направлены на Украину для ведения военной пропаганды: Коллонтай выступала в роли идеологической наставницы Дыбенко, а также его жены. Они колесили по Украине на агитпоезде, но в конце концов война их разлучила. После Гражданской войны до Коллонтай стали доходить слухи о пирушках Дыбенко с молоденькими девушками. Это причиняло ей сильную боль, совпав по времени с наиболее серьезным политическим кризисом в ее жизни — разгромом рабочей оппозиции, приближающимся разрывом с Лениным и ее последующим отходом от оппозиции. Так к 1923 г. закончилось ее второе замужество. Коллонтай было 50 лет. Ее любовь осталась позади, а основные идеи по этому поводу были ею уже высказаны[714].
Подростковая любовь, ранний неудачный брак, серьезный любовный роман в тридцать и еще один в сорок лет, второе замужество в 46 лет — такова любовная карьера Александры Коллонтай. Развратная? Ненормальная? В сравнении с другими европейскими женщинами (и не только континентальными) такого же происхождения, образования и мировоззрения, поведение Коллонтай вряд ли можно назвать скандальным, хотя, возможно, оно было в большей степени на виду у всех. По отзывам современников, она была привлекательной и чувственной женщиной, полной жизни, которая нуждалась в любви, но не держалась за нее, если та ее угнетала. В конечном счете ее противников ужасал не тот факт, что она практиковала то, что проповедовала, а скорее, что она проповедовала то, что практиковала.
Точная датировка работ Коллонтай необходима для понимания ее высказываний и того, что под ними подразумевалось. Взгляды, которые высказывала Коллонтай в довоенных работах на будущее сексуальных взаимоотношений, были сформулированы ею еще ранее. Однако поскольку Коллонтай посчитала возможным вновь опубликовать их вместе после революции под вводящим в заблуждение общим названием «Новая мораль», и поскольку эта работа имела широкое хождение и часто цитировалась, то вполне целесообразно рассматривать входившие в нее три статьи как основную часть сексуальной доктрины Коллонтай на момент их повторного опубликования, помня при этом, что первая из статей была написана семью годами раньше. Впоследствии «Новая мораль» вызвала широкую дискуссию, в том числе и из-за того, что психологический образ одной из самых известных работ Коллонтай по вопросам секса советского периода «Дорогу крылатому Эросу!» в значительной степени позаимствован из ее ранних работ. Новаторские элементы, присутствующие в этих статьях, раскрывают психологию эротической техники и являются решительным призывом к женской независимости от рабских любовных отношений.
Первая идея была разработана в рецензии на работу Греты Мейзел-Хесс «Сексуальный кризис» (1910). Родившаяся в Вене, но проживавшая в Берлине, Мейзел-Хесс до Первой мировой войны и во время ее писала небольшие брошюрки, в которых нападала на буржуазное лицемерие в браке и двойной стандарт в морали. Ее работы были вполне серьезны и на то время оригинальны; она была одной из первых в длинной череде мыслителей, попытавшихся связать венский психоанализ с социалистическими учениями. Коллонтай, туманно упоминая о необходимых исправлениях и изменениях теории Мейзел-Хесс, в общем приняла ее основные идеи, назвав книгу «нитью Ариадны» в лабиринте современных сексуальных проблем. По мнению Мейзел-Хесс, нерасторжимый брак не может учесть все случаи супружеской совместимости или несовместимости и, заманивая людей в ловушку постоянной близости, уничтожает существовавшую в начале нежность между партнерами. Проституция же еще более бесчеловечна. Комментируя это мнение, Коллонтай использует образ «крылатого Эроса»: «Простит