Еще сто лет назад материнская смертность была настолько высокой, что многие женщины не переживали свои первые роды. Я заглянула в статистику специально для этой главы и пришла в ужас. Женщины умирали в родах повсеместно от Лондона до Санкт-Петербурга. Цифры смертности разные, но колеблются от 10 до 15 %.
Если взять официальную статистику по России за прошлый год, то данные о материнской смертности — 9 в городе и 13 в сельской местности на 100 000 матерей. Это означает, что каждая десятитысячная женщина умирает в родах. Женская участь улучшилась в тысячу раз! Колоссальные цифры. Да, роды по-прежнему смертельно опасное предприятие, и не каждая женщина выйдет из них живой и невредимой. Но шансы на благополучный исход существенно повысились.
В XIX веке такие осложнения, как эклампсия, отслойка плаценты или неправильное положение плода, кончались неминуемой гибелью женщины. Повитухи не располагали методами лечения этих акушерских трудностей.
Достаточно вспомнить литературный пример, изображающий участь всех женщин: судьбу маленькой княжны, Лизы Болконской.
Что делала Лиза, или Лизавета Карловна, всю свою жизнь? Резвилась, радовалась жизни, умиляла общество своей детской непосредственностью. Ее замужняя жизнь мало отличалась от девичества. Она была кротким инфантильным существом, рожденным для любви и счастья. Она не собиралась испытывать страдания и муки. Она никому не делала зла, да и не было нужды ей, живущей в любви и достатке, строить козни и испытывать разрушительные эмоции. И вот Лиза не вынесла родовых мук и умерла, даже не поняв, что с ней происходит. Замучена в родах заживо. Конечно, Лев Толстой не описывает тонкости клинической картины, мы можем только догадываться, от чего умерла княжна. Он скорее противопоставляет детскость несмышленой души Лизы и высокую духовность Марьи.
Лиза, рожденная для неги и развлечений, не смогла вынести обычного для любой женщины испытания. Но как описана ее смерть! «Я никому не делала зла, зачем же вы так со мной?» Как будто роды — это не «естественный физиологический акт», как утверждают медицинские книги, а какая-то изуверская пытка, издевательство над женщиной, мука, заведомо превосходящая человеческие возможности.
Трагичность ситуации еще и в том, что все домочадцы присутствуют при страданиях маленькой княжны, сочувствуют ей, но не могут облегчить ее участь, помочь ей, объяснить происходящее с разумной точки зрения.
Конечно, самое логичное толкование эпизода — это раскрытие всего женского предназначения, родовой муки, страданий материнства, к которому каждая девочка должна готовиться с малых лет. Ведь женская судьба — не только терпеть родовую боль. Дети рождались в муках, которые вскоре искупались бы радостями материнства.
Но женщины рожали в среднем по десять-двенадцать детей, из которых выживали двое-трое. Женщины в страданиях и муках рожали, тяжело трудились над бытом семьи, выхаживали младенцев и вскоре их хоронили. Вот где настоящие боль и страдание, противоречие и непереносимая мука.
Но родовые страдания так не подходили для маленькой княжны, рожденной для балов и гостиных! И Толстой описывает ее кончину как поучительную историю для всех барышень, которые заботятся только о развлечениях плоти и не желают укреплять дух. А ведь судьба Лизы Болконской служит отражением судьбы всех женщин своего времени: короткий женский век, родовая мука и смерть во цвете лет. Каждая десятая женщина повторяла ее участь, и только в уютной гостиной княжеского дома смерть юной, очаровательной женщины казалась нонсенсом. А для всего населения такая развязка была нормой жизни.
Что изменилось с тех пор? Кроме сухих цифр статистики — ничего! Ведь для женщины в родах исход неизвестен. Все, что ее волнует здесь и сейчас, — это боль, с которой она не в силах совладать и которую должна вынести. Болевой порог и сила терпения у разных женщин разнятся. Для кого-то родовая мука — это тягостные схватки, а для кого-то — настоящая пытка. Сто лет назад смертельный исход родов был вполне обычным делом, а для многих страдалиц — вероятно, еще и желанным исходом. Смерть прекращала боль, вынести которую было выше человеческих сил.
Сейчас роды — это по-прежнему страшно, больно, неизвестно, и надлежит выстрадать вне зависимости от того, жизнь ждет после родов или смерть. Роды — это неотвратимая участь, и ничего с этим поделать нельзя. Но, безусловно, тысячекратное увеличение числа выживших женщин обусловлено достижениями современной медицины. Теперь стало возможно контролировать такие опасные для жизни матери и плода состояния, как эклампсия, отслойка плаценты и кровотечение, неправильное положение плода.
Что предложил женщинам XXI век, так это расширение показаний к кесареву сечению (в том числе и за счет коммерческого решения) и безопасное обезболивание (я имею в виду эпидуральную анестезию).
Партнерские роды
Испокон веков роды — это таинственный процесс перехода женщины из одного состояния в другое. Наши языческие предки воспринимали кровь и боль, которые сопровождают зарождение новой жизни, как естественных спутников мистического перехода. Все родовспоможение сводилось к ритуальному ускорению родовой деятельности и «отворению» врат — например, удалению всех запоров на дверях, сундуках, шкатулках, чтобы помочь раскрытию шейки матки. В эпоху христианства сюда прибавилась молитва Богу. В XIX веке в акушерство вошло некоторое понятие об асептике и антисептике и… все.
Итак, во все времена события и явления, неподвластные воле человека, неподконтрольные человеческому сознанию и деятельности, вызывали благоговейный трепет и необъяснимый страх. Поэтому ритуал родов был связан с половым разделением. В тех культурах, где хозяйство делилось на мужское и женское, роды происходили на женской половине. Там, где этого не было, женщина рожала на супружеской кровати, к которой допускались только акушерка и ее помощницы. На Руси чаще всего роды проходили в бане, так как это было самое чистое место.
Доступ к телу роженицы был ограничен. Зеваки, сочувствующие, жаждущие зрелищ, зрители и прочие непричастные к родовой деятельности лица не допускались к комнате, где совершалось действо. Да и что это за блажь! Ни родить за женщину, ни помочь ей родственники не могут. А зачем тогда им присутствовать?
Задача роженицы — родить здорового ребенка и, по возможности, сохранить свое здоровье. Эмоциональная близость с отцом ребенка, сочувственные рукопожатия и попытка «разделить свои чувства» в эти задачи не входят. Идея о том, что отец тоже имеет право видеть, как рождается его ребенок, не выдерживает критики. Все роды проходят одинаково. Включи научно-популярное видео и посмотри. А путаться под ногами в родильном зале, где все направлено на обеспечение родовой деятельности и нет ничего лишнего, отвлекать внимание медицинского персонала на свои обмороки и сердечные приступы — это не нужно и, безусловно, для роженицы вредно.
Есть и еще множество препятствий.
Например, «чувства» и «переживания» женщины. Слащавые сайты, где в гламурных тонах описаны счастливые пары, которые встретили своего малыша вместе и не разлучались даже в родах, конечно, используют гениальный рекламный ход.
Как же на самом деле происходят роды? И нужен ли в этом процессе папа, он же — мужчина, муж этой женщины, с которым она собирается коротать свои дни до глубокой старости?
Приведу ряд некрасивых иллюстраций.
Начинаются роды с клизмы. Да-да, той самой ведерной клизмы, когда женщине в кишечник вводится довольно большое количество охлажденной воды для полного промывания. Для чего это делается? Ну, во-первых, сокращение кишечника ускоряет родовую деятельность. Во-вторых, в потужной период, когда женщина будет тужиться и непроизвольно извергать из себя все, что может быть выделено, клизма предотвращает выделение каловых масс из кишечника. Явление не очень эстетичное, а в родзале, где чистоте и стерильности уделяют особое внимание, еще и вредное, ведь каловые массы примерно на две трети состоят из разного рода кишечных бактерий и при неблагоприятных обстоятельствах могут вызвать инфекционные осложнения. И наконец, родовой процесс в любой момент может потребовать наркоза и развертывания операционной. Наркоз сопровождается полным расслаблением всех сфинктеров организма и, соответственно, непроизвольным актом мочеиспускания и дефекации.
Вот поэтому и назначается клизма. Помимо того, что клизма вызывает негативные эмоции, так сказать, подклизменного, это еще и неприятный с физической точки зрения акт. Ведь сначала в роженицу заливают несколько литров холодной жидкости, которую она чувствует как некую чужеродную массу внутри живота. Анальный сфинктер еле сдерживает коктейль холодной жижи и содержимого кишечника, предательская струйка мерзкой жидкости ощущается на внутренней поверхности бедра, и… схватка! Женщина не знает, как справиться с этими ощущениями — то ли сфинктер контролировать, то ли схватку продыхивать. Это и больно, и неприятно, а акушерка равнодушно говорит: «Теперь идите в палату, опорожните кишечник, помойтесь и переоденьтесь вот в эту одежду». И она, превозмогая боль и сильнейший позыв опорожниться, сжимая между ног пеленку (остатки околоплодных вод продолжают вытекать), семенящими шажками бежит в палату. Ну, скажите, зачем здесь муж? Чтобы она стеснялась своих реакций, мучительно переживала и всю жизнь потом думала, видел он эту струйку или нет? А даже если он не присутствует при самом процессе, он все равно же знает, что с ней сейчас делают. Не очень приятно знать, что в его сознании соединились такие святыни, как жена и рождение долгожданного ребенка — и клизма.
После того, как женщина пережила клизму и ее последствия, переоделась и собрала последние вещички, ей надлежит продефилировать вдоль предродового отделения, на глазах у ожидающих своего срока беременных женщин, чтобы оказаться в родильном отделении. Она хорошо держится, отвечает на пожелания удачи, способна стоять с выпрямленной спиной и улыбаться в ответ, потому что промежутки между схватками еще довольно длительные — от пяти до двух минут — и этого достаточно, чтобы восстанавливать силы и держать лицо. Да и схватки еще не очень сильные, и она прекрасно контролирует себя во время сокращений матки.