Но время идет. Светлые промежутки между схватками все короче, сокращения все сильнее и дольше. Со всех сторон на нее сыплются советы врача и акушерки: «Зови схваточку, чем сильнее она будет, тем быстрей родишь» и «Дыши, дыши!» И вот уже она плохо понимает, где они, эти светлые промежутки, и весь процесс превращается в одну большую мучительную боль, у которой нет ни конца, ни избавленья.
Я хорошо помню, как две мои нерожавшие подруги позвонили мне, когда я переживала схватки. Из добрых побуждений, чтобы помочь мне и отвлечь меня от мучительного процесса, одна советовала мне посмотреть какой-нибудь добрый фильм, а вторая пыталась поговорить со мной. О, знали бы они, насколько это невозможно! Спасибо им за сочувствие и попытку помощи, но это мне не помогло. Все мысли, чувства, волевые усилия роженицы сосредоточены на родовой деятельности. Отвлекающие маневры только заставляют ее расходовать силы и энергетические ресурсы, что истощает женщину. А ведь ей нужны силы для того, чтобы сконцентрироваться на самом главном: потугах! Напрячься, потужиться и родить долгожданного ребенка!
Но это просто короткое, поверхностное и довольно лубочное описание того, что происходит в родзале! Внутренние же переживания самой женщины могут сопровождаться самыми разнообразными реакциями.
Женщины кричат.
Да, я слышала, что в Азии, где по-прежнему сильны традиции, где рожают много и часто, женщины производят потомство легко и беззвучно, практически как кошки. Дескать, традиция у них такая — все терпеть.
Возможно, европейки более крикливы. Но ведь это больно! И женщины кричат.
Обычный лейтмотив женских стонов во время родовой схватки — это обвинения в мучениях ребенка и мужа.
Начинается все с простых стонов, попыток молиться и просьб о помощи. Когда уже? Долго еще? Кто же ответит на этот вопрос? До обеда родишь? А сколько это, до обеда — пара часов или полдня? Да и что такое пара часов, когда схватка длится уже целую минуту, а светлый промежуток — двадцать секунд? И никакого облегчения.
Сделайте что-то, чтобы унять мою боль. Уберите этого ребенка. Я не хочу рожать. Я не хочу его. Я не хочу терпеть боль. Порежьте меня, выньте ребенка!
Вариации этого находятся в строгой зависимости от воспитания женщины. Это могут быть и жалобные причитания, и истерический визг, и грубая площадная брань, и демонстрация самых непристойных реакций. Это может быть отказ дышать в кислородную подушку, попытки членовредительства и прочие признаки помутнения рассудка.
Наконец, начинаются обвинения мужа. Да чтоб я еще когда дала. Да все вы рогатые животные, низменные создания, земляные червяки и очень плохие люди. И вообще это не твой ребенок, и чтоб ты провалился. Брань, визг — кто во что горазд.
Очень мало мужчин, способных понять, что сгоряча, в мучительных пытках, в состоянии аффекта женщины сами не знают, что говорят. Такое запоминается на всю жизнь. Многие не в состоянии переступить через это и простить жен. Есть и такие, которые не прощают никогда.
И тут наступает второй период родов — потуги и изгнание плода.
Интенсивность схваток нарастает, становится максимальной, боль полностью поглощает чувства и сознание женщины. Короткие светлые периоды воспринимаются как желанное избавление, практически забытье. Длятся они считаные секунды, и как только женщине кажется, что это какое-то счастливое освобождение, как новая схватка овладевает ею.
«Ой, она рожает у нас! Дыши-дыши! Не тужься! Переходи вот сюда, на эту кровать!» Начинается потужной период.
И хотя он длится в норме всего несколько минут, по эмоциональной и физической вовлеченности он превосходит все другие родовые испытания. Тут требуются максимальная собранность и концентрация на результате. Вот здесь-то и проявляется умение женщины владеть собой в экстремальных ситуациях, ее выдержка, эффективность ее родовой доминанты и желание довести дело до конца.
Случаются разнообразные состояния, в которых женщина тужиться не может: физическая усталость и моральное истощение женщины после схваток, чисто психологическая неспособность сконцентрироваться на командах медработников. При переизбытке эпидуральных анестетиков случается и неспособность прочувствовать и пережить потугу. И тут начинается самое неприятное, то, что потом не любят вспоминать акушеры, считая своим фиаско и нежелательным осложнением. Во время потуг вся дежурная бригада может наваливаться такой женщине на живот и выталкивать ребенка вместе с потугой. Самые неблагоприятные случаи заканчиваются накладыванием щипцов.
Я считаю, что потужной период — это то, чего не должен видеть никто кроме специалистов, чье образование позволяет им пребывать возле рожающей женщины в родзале.
Во время потуг женщина может кричать благим матом, опорожняться, истекать кровью, ее ткани могут рваться, как бумага. Ребенок, такой желанный, рождается синим, слабым и похожим на лягушонка. Все это настолько некрасиво, страшно, а иногда отталкивающе, что я не пожелаю никакому отцу созерцать это зрелище. Буквально через несколько мгновений розовенький умиротворенный ребенок будет сосать материнскую грудь, получая самые ценные, концентрированные вещества вместе с молозивом, а мать будет плакать от переполняющих ее счастья, избавления и удовлетворения. Ей вытрут кровь и ненужные выделения, ушьют разрывы, если они осложнили роды, приведут в порядок и поздравят с новорожденным. В то же мгновение забудутся и боль, и мука, и страдания. Вот оно, начало! Вот она, новая жизнь и новая энергия!
Но как быть с чувствами мужчины, который не пережил ни физически, ни эмоционально эту трансформацию и возрождение, а только наблюдал весь этот процесс как шокированный зритель? Он видел рвущуюся ткань промежности, ее чудовищное расширение до разверстой дыры, из которой показался вдруг сине-фиолетовый склизкий ребенок. Как ему забыть это чувство беспомощности, когда он видит, что любимая женщина безвинно страдает и он ничем не может облегчить эту боль? Как забыть эти страшные картины?
Помните, еще Некрасов писал, что
Мы любим сестру, и жену, и отца,
Но в муках мы мать вспоминаем…[2]
Это глубинные воспоминания на клеточном уровне вызывают уважение к матери, трепет перед ее страданиями, чувство вины и благодарности. И даже некую отстраненность, ведь мы не можем причаститься ее страданий, значит, не можем быть близки ей.
Чувство уважения и благодарности, вины и отстраненности, что мужчина испытывает к женщине после родов, больше похоже на преклонение перед матерью, чем перед женой. Многие до конца своих дней не в состоянии перешагнуть через это отношение к жене — не как к сексуальному объекту, а как к матери.
Дорогие девушки, милые дамы. Если вы не хотите, чтобы ваши мужья видели в вас матерей, чтобы ваши гениталии навечно не ассоциировались у них с образом родов, чтобы они сохранили к вам сексуальное чувство, замешанное на влечении и попытке разгадать женскую тайну, — не позволяйте им видеть, как вы рожаете.
Когда-то бабушка сказала мне народную мудрость: «Мужу, псу не показывай попу всю». Приметливый народ знал, как легко в долгосрочных отношениях потерять влечение. Чтобы не рисковать мужским желанием, не стоит обнажаться полностью, выворачивать наизнанку всю правду о своей физиологии. А тут — целые роды. Хотите показать их мужу — рискуете потерей его влечения.
Есть еще общественная идея, что наблюдение за родами ребенка пробуждает в отцах родительский инстинкт, усиливает привязанность к младенцу и пробуждает в них чувство заботы и ответственности.
Как многоопытная женщина, мать троих детей и врач со знанием психофизиологии возьму на себя смелость развенчать этот миф.
С точки зрения биологического назначения для выживания младенца требуется только мать. Она будет заботиться о ребенке, чтобы он не погиб от холода и голода в первые годы жизни. Двух матерей для выживания ребенку не надо. У отца другие функции: обеспечивать семье пищу и безопасность. Исторически отец воспринимает ребенка как кусочек мяса, досадливо хнычущий в самый неподходящий момент. Со временем, когда подрастающему ребенку потребуется помощь в социализации, примеры, наставничества, роль отца становится более заметной. Отцы вдруг обнаруживают свою нужность и открывают для себя собственных детей. Это происходит под влиянием не инстинкта, а родительских чувств в целом.
Идея, что присутствовавший при родах отец никогда не бросит ребенка и его мать, сильно отдает манипуляцией. В самом деле, если роды затеваются как предприятие, имеющее целью покрепче привязать папашу, такое средство не гарантирует мамочке ничего, кроме расстройства. В Европе число разводов среди пар, которые пережили партнерские роды, выше, чем в парах, где мать рожала по старинке. Уж не загубленный ли половой инстинкт мужчины всему виной?
Но скорее всего, первично желание иметь рычаг давления на мужчину. На мой взгляд, это все объясняет.
Есть как минимум несколько способов манипулировать мужчиной после партнерских родов.
Первый — манипуляция здоровьем жены и ребенка. «Ты же видел, какие мы муки пережили! Как можешь ты быть таким бесчувственным болваном и не соглашаться, что…»
Второй — манипуляция половым влечением мужа. Дело не только в том, что мужское влечение пострадало. Дело также в том, что женщина имеет легитимную возможность закатить глаза в ответ на притязания мужа исполнить супружеский долг, указать пальчиком на низ живота и намекнуть, что она еще помнит, каково это — рожать, и что «там» еще не зажило и продолжает отзываться адской болью. А если он, равнодушное животное, забыл, в каких муках она рожала ему ребенка, то это лишний раз доказывает, какое муж — низменное существо.
Хотя, если честно, для тех, у кого первичное глубинное желание — манипулировать, необязательно искать такие экзотические способы для этого, как партнерские роды. Можно с тем же успехом заболеть мигренью или фиброзно-кистозной мастопатией, или, что еще более действенно, «заболеть» ребенка каким-нибудь трудно диагностируемым неврологическим расстройством и всячески винить в этом бедного мужа. У манипуляторов в невротических союзах воистину богатая фантазия, нет ни стыда, ни совести, а есть только окружение, обслуживающее их невроз. А там, где неврозы, там нет партнерства.