похожий на тот, который только что был возложен на голову Доброди. Добродея прочла надпись по-гречески – императрицу звали Зоей, так же как и ее теперь. И киевская княжна со страхом подумала, что ей потребуется немалая твердость духа, чтобы не потерять себя, не раствориться в этой чужой, торжественной и блестящей жизни.
Император и императрица. Византийская миниатюра
После венчания во дворце в честь Зои-Добродеи был устроен роскошный пир для знати, а по всему городу – угощение и увеселения для народа.
Дни пошли за днями. Зоя-Добродея постепенно привыкала к новому окружению. Знание греческого языка позволило ей без труда общаться со всеми, с кем ей хотелось, и вскоре у нее появилась близкая подруга – Ирина, жена Андроника, младшего брата ее мужа.
Ирина была прекрасно образованна, интересовалась историей и литературой, во дворце вокруг нее сложился кружок ученых и поэтов.
Среди поэтов особенно выделялся своим талантом и вздорным характером один, по имени Федор Продром. В стихах и в прозе он постоянно жаловался на все и на всех – на свою бедность, на козни завистников, на злую жену, искал себе сильных покровителей, сочиняя в их честь хвалебные вирши, просил у них денег и, хотя был еще достаточно молод, потребовал от Ирины обещания, что, когда он состарится, она определит его в хорошую богадельню. При этом стихи его были действительно хороши, причем он был первым среди поэтов, кто наряду с принятым тогда в поэзии высоким слогом начал использовать живой, разговорный язык, воспроизводя с его помощью колоритные сценки из обычной жизни.
Однажды он явился во дворец с подвязанной щекой, и когда дамы спросили, что с ним произошло, прочел трагикомическое стихотворение под названием «Палач или врач», о своем посещении зубного врача. Все посмеялись и заговорили о медицине и о том, что среди врачей встречается немало шарлатанов, которые ничему не учились, но выдают себя за ученых-лекарей. И тут Добродея обмолвилась, что уже давно записывает рецепты снадобий и способы лечения различных болезней.
Ирина одобрительно сказала:
– Ты делаешь нужное дело. Подобные записи могут быть полезными для врачей.
Добродея задумалась. До сих пор она собирала рецепты лишь для удовлетворения своего собственного любопытства, но теперь подумала, что ее труд и впрямь может принести пользу.
С новым рвением начала она пополнять свои записи, делая выписки из книг по медицине, которые нашла в императорской библиотеке, расспрашивая знающих людей – как ученых-врачей, так и лекарей-самоучек. Через некоторое время она собрала свои разрозненные записи, разложила их по порядку и обнаружила, что больше всего среди них средств для наружного применения. Поэтому она решила назвать свой трактат «Алимма», что по-гречески означает «Мази».
Император Иоанн из четверых своих сыновей больше всего любил младшего – Мануила и не скрывал, что хотел бы видеть своим соправителем и наследником его, а не Алексея. Супруг Зои-Добродеи уже давно вызывал неудовольствие отца тем, что часто хворал и не отличался силой характера, подобающей правителю.
Однажды, когда все императорское семейство собралось за обедом, Иоанн сказал жене:
– Нынче мне приснился сон. Будто сын наш Алексей едет верхом на льве, но с трудом удерживается на его спине, ухватив царственного зверя за уши. Что может означать этот сон?
– Не знаю, государь, – ответила императрица.
– Я думаю, – продолжал император, – это означает, что Алексею не суждено взойти на престол после моей смерти.
Алексей, побледнев от обиды, опустил голову и промолчал.
Раздражение старого императора вызывало еще и то, что в семье старшего сына никак не рождался наследник. Со времени его женитьбы прошло уже несколько лет, а Зоя-Добродея никак не беременела. Придворные шептались, что она неплодна, и Добродея уже начала отчаиваться, но вдруг почувствовала себя в тягости.
Счастливая, погрузилась она в новые для себя ощущения. Все месяцы ожидания ребенка Добродея внимательно наблюдала за своим состоянием, неукоснительно следовала указаниям приставленных к ней врачей и повивальных бабок, не забывая пополнять свой трактат проверенными на собственном опыте советами для беременных женщин.
Наконец долгожданный ребенок родился, но, к разочарованию императора, оказался девочкой.
Добродея горячо полюбила свою маленькую дочку, которую назвали Марией. Император же еще более явно стал выказывать свое предпочтение Мануилу.
Однажды Мануил рассказал, что ему приснился сон: женщина в черной одежде принесла ему красные башмаки, принадлежавшие его старшему брату, а лазоревые, которые носил он сам, унесла прочь.
– Мне кажется, – задумчиво проговорил царевич, – этой женщиной была госпожа Зоя.
– Странный сон, – сказал император.
А Добродея подумала, что сон этот не к добру, и у нее сжалось сердце.
Вскоре император собрался в военный поход против турок. Все четверо сыновей – Алексей, Андроник, Исаак и Мануил – сопровождали отца. Поход оказался долгим и тяжелым. От зноя и дурной воды в войске началась эпидемия гнилой лихорадки, и двое старших царевичей – Алексей и Андроник – заболели и скончались один за другим. Добродея и Ирина в одночасье стали вдовами.
Они облачились в глубокий траур, и Добродея сказала Ирине:
– Видишь, сон, приснившийся Мануилу, оказался вещим: я – в черной одежде, и башмаки моего супруга достанутся теперь его младшему брату вместе с императорским троном.
– Нет, – возразила Ирина. – Ведь Исаак старше Мануила, и престол должен унаследовать он.
– Это так, – согласилась Добродея, – но мне кажется, что сон Мануила должен сбыться до конца.
Прошел год, и император Иоанн, охотясь на дикого кабана, нечаянно поранил руку об отравленную стрелу. Чувствуя приближение смерти, он собрал государственный совет и сказал:
– Я одинаково люблю обоих своих сыновей. Но Исаак вспыльчив, он не умеет обуздывать свой гнев, и ему будет трудно управлять государством, поэтому я завещаю престол Мануилу.
После чего император призвал к себе младшего сына и сам возложил ему на голову императорскую корону, накинул на плечи пурпурную мантию, а затем слуги обули царевича в красные башмаки. Едва это свершилось, старый император умер.
Мануил отпраздновал свое вступление на престол, пожертвовав большую сумму денег церкви и приказав выдать из казны каждому домовладельцу в Константинополе по две золотые монеты. А затем начал строить для себя новый дворец, превосходящий роскошью все дотоле виданные постройки.
Дворец стоял на берегу бухты Золотой Рог, один его фасад был обращен к морю, второй – к городу, перед третьим расстилались поля. Внутренние покои были отделаны мрамором, золотом и серебром и украшены огромными мозаичными картинами, изображающими военные подвиги самого Мануила и его предков. «Я не знаю, – писал современник, – что в этом дворце заслуживает большего восхищения: красота, искусство строителей или роскошь материалов». Над золотым императорским троном на золотых цепях висела корона, украшения жемчугом и алмазами, сверкавшими ярче свечей, озарявших тронный зал.
Дворец молодого императора называли восьмым чудом света, и единственное, чего в нем не хватало, – так это хозяйки. Мануил задумал жениться. В жены себе он избрал юную Берту, свояченицу германского короля Конрада III.
Начались приготовления к встрече невесты. Город был богато украшен, всем его жителям было приказано нарядиться в праздничные одежды, придворный поэт Федор Продром сочинил стихи, воспевающие красоту и добродетели немецкой принцессы.
Добродея и Ирина с детьми по-прежнему жили в старом дворце. Накануне приезда Берты Мануил пришел в их покои и попросил, чтобы ради первой встречи с новой родственницей они сменили свой вдовий траур на цветные наряды.
– Я не хочу, – сказал Мануил, – чтобы даже тень печали омрачила моей невесте этот радостный день.
– Хорошо, – ответила Добродея за себя и за подругу. – Мы исполним твою просьбу.
Они принялись выбирать наряды. Ирина облачилась в шелковое платье серебристого цвета с жемчужной отделкой, а Добродея в темно-голубое, расшитое пурпуром и золотом. Но когда они вышли навстречу будущей императрице, платье Добродеи на ярком свету показалось Берте черным, и она боязливо спросила:
– Кто эта пышно одетая монахиня?
Немецкой принцессе тут же разъяснили ее ошибку, но все подумали, что это недобрый знак и замужество вряд ли будет счастливым.
Справили роскошную свадьбу, и молодая императрица водворилась в новом дворце.
Добродея, глядя на то, как пытается Берта приноровиться к незнакомому для нее быту, вспоминала себя в первое время после приезда в Константинополь и старалась по возможности ей помочь.
Для Берты Зоя-Добродея и Ирина стали идеалом истинно византийских дам и образцом для подражания. Поскольку Добродея и Ирина были хорошо образованны, Берта тоже начала учиться. По ее просьбе один из придворных ученых, Иоанн Цец, написал для нее «Аллегории на „Илиаду“», где пересказывал содержание великой поэмы Гомера, изъяснял ее смысл, а также сообщал сведения о ее создателе. В посвящении он называл Берту «дамой, весьма увлеченной Гомером». Однако вскоре между императрицей и ученым возникло недопонимание. Цец, желая, чтобы его рукопись выглядела более эффектно, писал на листах большого формата и, когда дело дошло до оплаты, которая была ему обещана исходя из количества страниц, получил гораздо меньше, чем рассчитывал. Обиженный ученый покинул двор императрицы, и увлечение Берты Гомером на этом закончилось.
Столь же неудачной оказалась попытка молодой императрицы перенять греческие моды: ей казался странным обычай византийских красавиц белиться, румяниться и подводить глаза, она избегала подобных ухищрений, что было воспринято окружающими как нежелание заботиться о своей наружности. «Она хотела блистать только блеском своих добродетелей», – писал о ней один из придворных льстецов, и в этих похвальных словах явно слышалось осуждение.