- Нет,— ответила миссис Гибсон, явно смущенная вопросом.— Конечно же, не хочу. Ты взяла и связала себя с Роджером Хэмли, очень достойным молодым человеком. Но никто не знает, где он сейчас, жив ли или мертв. А если и жив, то за душой у него не пенни.
- Прошу прощения. Я знаю, что он унаследовал некоторое состояние от своей матери. Оно может быть не столь большое, но он не без гроша. И он, без сомнения, достигнет славы и отличной репутации, а с этим у него будут деньги,— возразила Синтия.
- Ты связала себя с ним, и сделала нечто подобное с мистером Престоном, попав в такую запутанную ситуацию,— миссис Гибсон не сказала «беду», хотя слово было у нее на уме,— да так, что когда появляется по-настоящему подходящий человек, красивый, приятный и вполне джентльмен — с довольно большим состоянием в придачу, тебе приходится отказать ему. Ты кончишь, как старая дева, Синтия, и это разобьет мне сердце.
- Полагаю, так и будет,— тихо ответила Синтия.— Порой мне кажется, что я из того типа людей, из которых выходят старые девы!— она говорила серьезно и немного печально.
Миссис Гибсон снова начала: — Я не хочу знать твои секреты до тех пор, пока они остаются секретами, но когда весь город говорит о тебе, думаю, мне нужно их знать.
- Но, мама, я не знала, что представляю такую тему для разговоров, и даже теперь я не могу понять, откуда все узнали.
- Не более, чем я. Я только знаю, что говорят, будто бы ты была помолвлена с мистером Престоном, и должна была выйти за него, и что я ничего не могу поделать, раз ты предпочла не выходить за него, не больше, чем я могла бы предотвратить твой отказ мистеру Хендерсону. И все же меня постоянно винят в твоем дурном поведении. Думаю, это очень жестоко,— миссис Гибсон начала плакать. Как раз в этот момент вошел ее муж.
- Вы здесь, моя дорогая! Добро пожаловать домой,— произнес он, с учтивостью подходя к ней, и целуя ее в щеку.— Ну, в чем дело? Слезы?— и мистер Гибсон искренне пожелал снова уйти.
- Да!— сказала она, приподнимаясь, и хватаясь за сочувствие любого рода, чего бы оно ни стоило.— Я снова приехала домой и рассказываю Синтии, как леди Камнор была так сердита на меня, и все из-за нее. Вы знали, что она обручилась с мистером Престоном, а затем разорвала помолвку? Все говорят об этом, и слухи дошли до Тауэрса.
На мгновение он встретился взглядом с Молли и все понял. Он сложил губы словно для свиста, но не издал ни звука. Синтия совсем утратила свою дерзость, как только ее мать заговорила с мистером Гибсоном. Молли села рядом с ней.
- Синтия!— произнес он очень серьезно.
- Да!— ответила она мягко.
- Это правда? Я что-то слышал из этого прежде… немного. Но сплетен достаточно, и тебе желательно иметь для себя какого-нибудь защитника… некоего друга, который бы знал всю правду.
Ответа не было. Наконец, она сказала:
- Молли знает все.
Благоговейный страх перед строгостью мужа заставил миссис Гибсон замолчать, ей не нравилось давать выход ревности, хотя в душе она ревновала к тому, что Молли знала секрет, о котором она не ведала. Мистер Гибсон ответил Синтии с некоторой суровостью:
- Да! Я знаю, что Молли все знает, и ей пришлось вынести клевету и злые слова ради тебя, Синтия. Но она отказалась рассказывать мне больше.
- Она уже достаточно вам рассказала, разве не так?— обиженно спросила Синтия.
- Я ничего не могла поделать,— сказала Молли.
- Она не называла твоего имени,— сказал мистер Гибсон.— Тогда, я полагаю, она считала, что скрыла его, но трудно было ошибиться в том, кто это был.
- Почему она рассказала обо всем?— спросила Синтия с некоторой горечью. Ее тон — ее вопрос разволновал чувства мистера Гибсона.
- Это было необходимо, чтобы она могла оправдаться передо мной… я узнал, что репутацию моей дочери критикуют за личные встречи с мистером Престоном… я пришел к ней за объяснением. Не нужно быть мелочной, Синтия, поскольку ты флиртовала, а потом изменила, даже отчасти облив имя Молли той же грязью.
Синтия подняла склоненную голову и посмотрела на него.
- Вы говорите так обо мне, мистер Гибсон? Не зная обстоятельств, вы так говорите?
Он говорил слишком строго, он знал это. Но в тот момент не мог заставить себя признать это. Мысль о его доброй, невинной Молли, которая сносила все так терпеливо, мешала отречься от своих слов.
- Да!— сказал он,— я говорю это. Ты не можешь понять, какие дурные истолкования приписываются поступкам девушек, всего лишь немного вышедшим за рамки пристойности. Я говорю, что Молли пришлось много вынести вследствие твоей тайной помолвки, Синтия,— у тебя могли быть смягчающие обстоятельства, я признаю — но тебе нужно будет вспомнить их, чтобы извиниться за свое поведение перед Роджером Хэмли, когда он вернется домой. Я просил тебя рассказать мне всю правду, чтобы пока он не приехал и имел полное право защитить тебя, это мог бы сделать я,— молчание.— Конечно, этому требуется объяснение,— продолжил он.— Вот ты… обручилась сразу с двумя мужчинами, по всей видимости,— по-прежнему нет ответа.— Разумеется, городские пересуды еще не подобрали тот факт, что Роджер Хэмли является твоим признанным возлюбленным, но слухи обрушились на Молли, а должны были обрушиться на тебя, Синтия… за скрываемую помолвку с мистером Престоном — вынужденные встречи в разных местах неизвестны твоим друзьям.
- Папа,— сказала Молли,— если бы ты знал все, ты бы не говорил так с Синтией. Я бы хотела, чтобы она сама рассказала тебе все, что рассказала мне.
- Я готов услышать все, что бы она ни рассказала,— ответил он. Но Синтия возразила:
- Нет! Вы осудили меня, вы говорили со мной так, как не имели права говорить. Я отказываюсь довериться вам или принять вашу помощь. Люди очень жестоки ко мне…— ее голос дрогнул на мгновение.— Не думала, что вы будете таким. Но я могу это вынести.
И затем, несмотря на Молли, которая удерживала ее силой, она вырвалась и поспешно покинула комнату.
- О, папа!— воскликнула Молли, плача и прижимаясь к нему,— позволь мне все тебе рассказать,— а затем, внезапно вспомнив, что некоторые подробности неловко рассказывать перед миссис Гибсон, она неожиданно замолчала.
- Я думаю, мистер Гибсон, вы были очень жестоки к моей бедной девочке, выросшей без отца,— заметила миссис Гибсон, выглядывая из-за своего носового платка.— Мне бы только хотелось, чтобы ее бедный отец был жив, и всего этого никогда бы не произошло.
- Очень возможно. Все же я не могу понять, на что и вам, и ей приходится жаловаться. Поскольку как могли, мы с моей дочерью приютили ее! Я полюбил ее. Я люблю ее почти как свою собственную дочь… так же, как Молли, я не притворяюсь.
- Вот оно, мистер Гибсон. Вы не относитесь к ней, как к своему собственному ребенку,— но в разгаре этого спора Молли выскользнула из комнаты и отправилась на поиски Синтии. Она полагала, что несет оливковую ветвь спасения при звуках только что произнесенных слов отца: «Я люблю ее почти как свою собственную дочь». Но Синтия заперлась в своей комнате и отказалась открыть дверь.
- Открой мне, пожалуйста,— умоляла Молли.— У меня есть, что сказать тебе… я хочу увидеть тебя… открой же!
- Нет!— ответила Синтия.— Не сейчас. Я занята. Оставь меня в покое. Я не хочу слышать то, что ты хочешь сказать. Я не хочу тебя видеть. Вскоре мы увидимся и тогда…— Молли стояла очень тихо, размышляя, какие новые слова убеждения она может использовать. Через пару минут Синтия выкрикнула: — Ты еще там, Молли?— И когда Молли ответила: «Да», надеясь, что сестра смягчилась, она услышала тот же твердый металлический голос, полный решимости: «Уходи. Я не выношу твоего присутствия… ожидания и подслушивания. Иди вниз… из дома… куда-нибудь. Это самое большее, что ты можешь сделать для меня сейчас».
[1] С фр.— козел отпущения.
Глава LI
Беда никогда не приходит одна
Молли гуляла на свежем воздухе, еле передвигая ноги, словно ее заставляли это делать. С тяжестью на сердце она с трудом дошла до поля, не столь далекого, где, будучи еще ребенком, искала утешения в одиночестве. И там, под живой изгородью, она села, спрятав лицо в ладонях, содрогаясь при одной мысли о страданиях Синтии, которых она не могла коснуться и облегчить. Она не знала, сколько провела там времени, но ланч давно уже прошел, когда она проскользнула к себе в комнату. Дверь напротив была широко распахнута — Синтии не было в комнате. Молли привела в порядок платье и спустилась в гостиную. Синтия с матерью сидели там в суровом спокойствии вооруженного нейтралитета. Лицо Синтии, казалось, сделано из камня, судя по его суровому выражению. Но она вязала кружева, словно ничего необычного не случилось. Иначе обстояло дело с миссис Гибсон. На ее лице виднелись явные следы слез, она посмотрела и поприветствовала появившуюся Молли слабой улыбкой. Синтия продолжала вязать, как будто не слышала, как открылась дверь, и не услышала приближающееся шуршание платья Молли. Молли взяла книгу — не для чтения, я для того, чтобы иметь подобие некого занятия, которое позволило бы ей не вести необходимого разговора.
Нельзя было измерить, сколько длилась эта повисшая тишина. Молли стала представлять себе, что некое древнее волшебство тяготеет над их языками и вынуждает их безмолвствовать. Наконец, Синтия заговорила, но ей пришлось начать еще раз, прежде чем ее слова стали понятными:
- Я хочу, чтобы вы обе знали: с этих пор между мной и Роджером Хэмли все кончено.
Молли уронила книгу на колени; распахнув глаза и открыв рот, она пыталась вникнуть в смысл слов Синтии. Миссис Гибсон заговорила недовольно, словно обиженно:
- Я бы поняла, если бы это произошло три месяца назад… когда ты была в Лондоне, но теперь это просто чепуха, Синтия, и ты знаешь, что так не думаешь.
Синтия не ответила, и решительное выражение ее лица не изменилось, когда Молли наконец произнесла:
- Синтия, подумай о нем! Это разобьет его сердце!
- Нет!— ответила Синтия,