— сквайр коснулся тростью тонкой нити паутины на листке и заметил: — он бы сказал, какое насекомое или паук ее сплел, живет ли он в гнилой хвойной древесине или в трещине звонкого строевого леса, глубоко в земле, или высоко в небе, или где-то еще. Жаль, что в Кэмбридже не дают наград по естественной истории. Роджер непременно получил бы ее.
− Мистер Осборн Хэмли очень умный, да?— робко спросила Молли.
− О, да. Осборн немного гений. Его мать возлагает на него большие надежды. Я и сам им горжусь. Он получит стипендию Тринити, если они поступят с ним по чести. Как я вчера говорил на собрании магистратов: «У меня есть сын, который наделает шуму в Кэмбридже, или я сильно ошибаюсь». Вот, разве не странный каприз природы,— продолжил сквайр, поворачиваясь к Молли честным лицом, словно собирался сообщить ей новую мысль,— что я, Хэмли из Хэмли, веду свой род с незапамятных времен… как говорят, Гептархии… Когда была Гептархия?
− Я не знаю,— ответила Молли, испугавшись, что ей задали такой вопрос.
− Ну, это было незадолго до короля Альфреда, потому что он был королем всей Англии, ты знаешь. Но, как я говорил, вот он я, доброго старого происхождения, как любой в Англии, сомневаюсь, если незнакомец посмотрит на меня, примет ли он меня за джентльмена с моим красным лицом, огромными руками и ногами, тучной фигурой, весом в четырнадцать стоунов[9] и не меньше двенадцати, когда я был молод. И вот Осборн, он пошел в мать, которая не может назвать своего прадеда, Господь благослови ее. У Осборна такое нежное девичье лицо, тонкое строение, а руки и ноги такие маленькие, как у женщины. Он пошел в мадам, как я сказал, которая не может сказать, кто был ее прадед. Вот, а Роджер весь в меня, Хэмли из Хэмли, и никто, кто увидит его на улице, не подумает, что краснолицый, ширококостный, неуклюжий парень благородной крови. А все эти Камноры, из-за которых поднимают столько шума в Холлингфорде, просто вчерашние отходы. На днях я говорил с мадам о женитьбе Осборна на дочери лорда Холлингфорда — то есть, если бы у него была дочь — но так случилось, что у него только мальчики, но я не уверен, дал бы я согласие на этот брак. Я, в самом деле, не уверен. Видишь ли, у Осборна будет превосходное образование, его семья берет начало со времен Гептархии, хотя мне хотелось бы узнать, где были родственники Камноров во времена королевы Анны?— он шел, обдумывая вопрос, смог бы он дать свое согласие на этот невозможный брак, и спустя некоторое время, когда Молли почти забыла, о чем говорил сквайр, он выпалил: — Нет! Я уверен, мне следует смотреть выше. Значит, возможно, и к лучшему, что у милорда Холлингфорда только мальчики.
Некоторое время спустя он поблагодарил Молли за дружеское общение старомодным поклоном и сказал, что полагает, мадам к этому времени встала, оделась и будет рада своей юной гостье. Сквайр указал ей на темно-пурпурный дом, отделанный камнем, что виднелся вдалеке между деревьями и смотрел, как она идет по тропинке вдоль поля.
− Какая замечательная девочка у Гибсона,— сказал сам себе сквайр.— Но как крепко ее зацепило известие о его женитьбе! Нужно быть осторожнее, когда открываешь рот в ее присутствии. Подумать только, она никогда не предполагала иметь мачеху! Несомненно, мачеха для девочки — нечто совсем иное, чем вторая жена для мужчины!
[1] Фелиция Доротея Хеманс (1793–1835)— очень известная поэтесса своего времени, прославившаяся поэмой «Касабьянка», что начиналась со слов «На пылающей палубе мальчик стоял».
[2] Стипендии, что предоставляли питание и проживание в 200–300 фунтов в год, присуждались тем, кто получал отличие на экзамене по математике. Список отличившихся делился на рэнглеров (особо отличившихся), старших оптими — выпускников, показавших очень хорошие знания на экзамене по математике, и младших оптими, выпускников, занявших последнее место на экзамене. Две медали Канцлера присуждались за классические языки (древнегреческий и латынь) и за английскую поэзию.
[3] драгет — грубая шерстяная материя для половиков.
[4] Криббидж (cribbage)— коммерческая карточная игра для двух игроков, карты сбрасываются на особую доску с колышками.
[5] Tete-a-tete — с фр. наедине, один на один.
[6] Morning Chronicle — букв. «Утренняя Хроника», газета, основанная в 1769г. в Лондоне и выпускавшаяся до 1862г.
[7] "Джек в коробочке"— популярная детская игрушка; коробка с фигуркой, выскакивающей, когда открывается крышка.
[8] Налогом облагались все окна в доме, начиная с шестого. Существовал с 1696 по 1851гг.
[9] Стоун — мера веса; равен 14 фунтам, или 6,34кг.
Глава VII
Предвестие любовных опасностей
Если сквайр Хэмли не мог сказать Молли, кого прочили в жены ее отцу, то судьба все это время готовила довольно определенный ответ, чтобы удовлетворить ее любопытство. Но судьба — хитрая девчонка и строит свои планы так же незаметно, как птицы — гнезда, и почти так же не принимает во внимание пустяки. "Первым пустяком" оказалось недовольство, которое Дженни, кухарка мистера Гибсона, решилась высказать по поводу увольнения Бетии. Бетия была дальней родственницей и протеже Дженни, и кухарка решилась сказать, что именно мистера Кокса, соблазнителя, следовало бы "послать собирать вещи", а не Бетию, соблазненную жертву. В этих словах была достаточная доля правды, чтобы мистер Гибсон понял, как он был несправедлив. Тем не менее, он позаботился предоставить Бетии другое место, не хуже того, которое она занимала в его семье. Дженни, однако, нашла нужным предупредить хозяина, и хотя мистер Гибсон по прошлому опыту очень хорошо знал, что ее предупреждения всего лишь слова, а не поступки, ему не нравилось чувствовать неловкость и неопределенность, постоянно сталкиваясь в своем доме с женщиной, на лице которой были написаны обида и возмущение.
И не успели разрешиться эти мелкие домашние неприятности, как появились другие, с еще более серьезными последствиями. Мисс Эйр уехала со своей пожилой матерью и осиротевшими племянниками и племянницами на морское побережье на время отсутствия Молли, которое поначалу должно было продлиться около двух недель. По прошествии десяти дней, мистер Гибсон получил прекрасно написанное, прекрасно изложенное, восхитительно сложенное и почти аккуратно запечатанное письмо от мисс Эйр. Ее старший племянник заболел скарлатиной, и существовала вероятность того, что и младшие дети могут подхватить ту же болезнь. Бедной мисс Эйр это причиняло сильные страдания — дополнительные расходы, тревога, длительная изоляция в доме, который затронула болезнь. Но она не обмолвилась ни словом о собственных неудобствах, она лишь извинялась с робкой искренностью за невозможность в назначенный срок вернуться к своим обязанностям в семью мистера Гибсона, кротко добавив, что, возможно, это к лучшему, поскольку Молли никогда не болела скарлатиной, и если даже мисс Эйр смогла бы оставить сирот и вернуться к своим обязанностям, это было бы небезопасно и неблагоразумно.
− Конечно, неразумно,— заметил мистер Гибсон, разрывая письмо пополам и бросая его в камин, где оно вскоре превратилось в пепел.— Хотелось бы мне иметь дом за пять фунтов в год и чтобы в радиусе десяти миль не было ни одной женщины. Тогда у меня было бы немного покоя.
Очевидно, он забыл о способностях мистера Кокса причинять неприятности, и мог бы проследить, что зло вернется к ничего не знающей Молли. Страдалица кухарка вошла в комнату, чтобы убрать со стола после завтрака, сопроводив свое появление тяжелым вздохом, что пробудило мистера Гибсона от мысли к действию.
− Молли должна остаться у Хэмли немного дольше,— решил он.— Они часто просили, чтобы она приехала, и, думаю, теперь они в достаточной мере насладятся ее компанией. Я не могу сейчас забрать ее домой, и самое лучшее, что я могу сделать для нее, оставить ее у них. Миссис Хэмли, кажется, любит ее, и девочка выглядит счастливой и вполне здоровой. Во всяком случае, я заеду сегодня к Хэмли и посмотрю, как обстоят дела.
Когда появился мистер Гибсон, миссис Хэмли лежала на софе, что стояла в тени огромного кедра на лужайке. Молли порхала рядом, подвязывая длинные стебли ярко цветущих гвоздик и срезая увядшие розы.
− О! Вот и папа!— радостно воскликнула она, когда он подъехал к белой изгороди, отделявшей подстриженную лужайку и цветник от невозделанного участка земли перед домом.
− Войдите… идите сюда… через окно гостиной,— сказала миссис Хэмли, приподнимаясь на локте.— Мы покажем вам розовый куст, который Молли сама привила. Мы обе так гордимся этим.
Мистер Гибсон подъехал к конюшне, оставил там лошадь и прошел через дом на открытую летнюю гостиную под кедром, где стояли стулья, стол, на котором лежали книги и спутанная пряжа. Так или иначе, ему совсем не хотелось просить Молли продлить визит, поэтому он решил сначала покончить с неприятным делом, а затем насладиться восхитительным днем, сладостным покоем, шелестящим, наполненным ароматами воздухом. Молли стояла рядом с ним, положив руку ему на плечо. Он сидел напротив миссис Хэмли.
− Я приехал сегодня просить вас об услуге,— начал мистер Гибсон.
− Даю вам согласие прежде, чем вы ее назовете. Разве я не смелая женщина?
Он улыбнулся и поклонился, но заговорил о деле.
− Мисс Эйр, которая была…гувернанткой Молли — полагаю, я должен так ее назвать — в течение многих лет, пишет, что один из ее маленьких племянников, которых она взяла с собой в Ньюпорт, пока Молли гостит здесь, подхватил скарлатину.
− Я догадываюсь о вашей просьбе. Я озвучу ее прежде, чем это сделаете вы. Я прошу, чтобы дорогая Молли осталась здесь. Конечно, мисс Эйр не может вернуться к вам, и, конечно, Молли должна остаться здесь.
− Благодарю вас. Очень вам благодарен. Это была моя просьба.
Молли просунула руку в ладонь отца и сжала его крепкие пальцы.
− Папа!.. Миссис Хэмли!.. Я знаю, вы оба поймете меня… но разве мне нельзя поехать домой? Я очень, очень счастлива здесь, но… о, папа! Больше всего мне хотелось бы оказаться с тобой дома.