— сказал Роджер.
- Только не он,— ответил сквайр, вынимая трубку изо рта и вытряхивая ее о решетку камина с такой силой, что она раскололась на куски.— Ну вот! Но не тревожься! Я сказал, только не он, Роджер! Он не из тех, кто беспокоится о деньгах. Легко достать деньги у евреев, если ты старший сын и наследник. Они просто спрашивают: «Как стар твой отец, у него был удар или приступ?» и дело улаживают немедленно, затем они отправляются бродить туда, куда их не звали, порочат строевой лес и землю… Давай не будем говорить о нем, это не хорошо, Роджер. Мы с ним не в ладах, и мне кажется, что только Господь Всемогущий мог бы направить нас на путь истинный. От того, что я думаю о том, как он печалится по ней, в конце концов, мне делается еще горше. И все же в нем столько хорошего! Он такой быстрый и умный, если бы только всерьез взялся за дело. Ты всегда был медлительным, Роджер… все твои учителя обычно так говорили.
Роджер рассмеялся:
- Да, в школе мне нередко доставалось за свою медлительность, у меня было много прозвищ.
- Не переживай!— сказал сквайр.— Уверяю тебя, я не переживаю. Если бы ты был таким же умным, как Осборн, ты бы интересовался только книгами и сочинительством, и, возможно, ты бы тоже, как он, посчитал скучной компанию такого неотесанного мужлана, как я. И все же я полагаю, о тебе много думают в Кэмбридже,— продолжил он, помолчав,— с тех пор, как ты получил эту прекрасную степень по математике. Я почти забыл, что… новости пришли в такое несчастливое время.
- Ну да. Они всегда гордятся старшим рэнглером года в Кэмбридже. В следующем году я должен отказаться от этого звания.
Сквайр сел и уставился на угли, все еще держа в руках бесполезный черенок. Наконец он произнес тихим голосом, словно боялся, что его подслушивают:
- Я обычно писал ей, когда она уезжала в Лондон, и рассказывал ей домашние новости. Но теперь письма не дойдут до нее. Ничто не дойдет до нее.
Роджер вскочил.
- Где коробка с табаком, отец? Позвольте мне наполнить другую трубку!— наполнив трубку, он наклонился над отцом и погладил его по щеке. Сквайр покачал головой.
- Ты только что приехал домой, парень. Ты не знаешь меня, каким я стал теперь! Спроси Робинсона… мне не хочется, чтобы ты расспрашивал Осборна, ему следует оставить это при себе… но кто-нибудь из слуг расскажет тебе, что я не похож на прежнего из-за того, что прихожу в ярость. Меня обычно считали хорошим хозяином, но теперь это прошло. Когда-то Осборн был маленьким мальчиком, и она была жива… когда-то я был хорошим хозяином… хорошим хозяином… да! Теперь все это прошло.
Он взял свою трубку и начал снова пускать дым, и Роджер, помолчав несколько минут, начал длинную историю о каком-то студенте из Кэмбриджа, с которым случилось несчастье на охоте, и рассказывал это с таким юмором, что заставил сквайра от души посмеяться. Когда они поднялись, чтобы отправиться спать, отец сказал Роджеру:
- Что ж, мы провели приятный вечер… по крайней мере, я. Но ты, возможно — нет, я знаю, что я плохая компания.
- Я не помню, когда я проводил более приятный вечер, отец,— ответил Роджер. И он говорил искренне, хотя не задумывался о причинах своего счастья.
[1] Темпл — школа подготовки барристеров.
[2] Линкольнз Инн — одна из четырёх английских школ подготовки барристеров.
[3] Фелиция Доротея Хеманс — английская поэтесса (1793–1835).
[4] Бони… Джонни Лягушатника — Бони — шутливое прозвище Наполеона Бонапарта; Джонни Лягушатник — прозвище, данное французам английскими матросами.
[5] Католическая свобода — движение по освобождению католиков от их общественной и религиозной беспомощности. Когда в 1829г. издали «Билль о католической свободе», это вызвало много враждебности и жестокости.
[6] Люси — возможно намек на поэму Водсворта «Люси»
[7] Эдинбургский журнал Блэквуда (Blackwood’s Edinburgh Magazine)— основан в 1817г. и «Квортерли Ревью» (Quarterly Rewiew)— основан в 1809г.— влиятельные ежемесячные журналы.
Глава XXIV
Скромный обед миссис Гибсон
Все это произошло перед первой встречей Роджера с Молли и Синтией у мисс Браунинг и до того, как в пятницу состоялся долгожданный скромный обед у мистера Гибсона.
Миссис Гибсон рассчитывала, что этот обед окажется для младших Хэмли приятным событием, так и произошло. Мистеру Гибсону нравились эти молодые люди не только из-за их родителей, но и сами по себе, поскольку он знал их с пеленок. А к тем, кто ему нравился, мистер Гибсон относился со всей любезностью. Миссис Гибсон оказала им радушный прием, а сердечность хозяйки — очень подходящий покров для сокрытия других недостатков. Синтия и Молли выглядели превосходно, это все, что потребовала от них миссис Гибсон, поскольку желала принять деятельное участие в разговоре. Конечно, Осборну выпало разделить с ней ее участь, и некоторое время они щебетали, соблюдая все принятые манеры и произнося банальности, без которых не обходится «искусство светской беседы». Роджер, которому следовало бы угождать то одной, то другой молодой девушке, был всецело поглощен тем, что рассказывал ему мистер Гибсон о статье по сравнительной остеологии [1] из какого-то иностранного научного журнала, который лорд Холлингфорд по привычке посылал своему другу, деревенскому доктору. И, тем не менее, время от времени, он отвлекался, рассматривая лицо Синтии, сидевшей между его братом и мистером Гибсоном. Она не особенно следила за всем, что происходило за столом, ее веки были опущены, а прекрасные длинные ресницы отбрасывали тень на округлые щеки, когда она крошила на скатерти хлеб. Она думала о чем-то своем, Молли изо всех сил пыталась понять, о чем. Внезапно Синтия подняла глаза и поймала пристальный взгляд Роджера, полный восхищения, слишком явного, чтобы не понять, что оно предназначалось ей. Она слегка покраснела, но как только первое смущение от его явного восхищения прошло, она бросилась в наступление.
- Совершенно верно,— сказала она ему,— я была невнимательна. Я не знаю даже азов науки. Но, пожалуйста, не смотрите на меня так сурово, даже если я неуч.
- Я не знаю… я не хотел смотреть так сурово, уверяю вас,— ответил он, не зная точно, что сказать.
- Синтия вовсе не неуч,— заметила миссис Гибсон, опасаясь, как бы мнение дочери о самой себе не восприняли всерьез.— Но я всегда замечала, что у одних есть талант к одному, а у других — к другому. Таланты Синтии не в науке и в серьезных предметах. Ты помнишь, дорогая, сколько хлопот мне доставило научить тебя пользоваться глобусом?
- Да, я до сих пор не различаю долготу и широту. Меня всегда озадачивало, какая из них перпендикулярная, а какая горизонтальная.
- Тем не менее, уверяю вас,— продолжила ее мать, скорее обращаясь к Осборну,— что она изумительно запоминает стихи. Я слышала, как она читает «Шильонского узника» [2] с начала до конца.
- Думаю, нам будет довольно скучно слушать, как она читает,— заметил мистер Гибсон, улыбаясь Синтии, которая посмотрела на него взглядом обоюдного понимания.
- Ах, мистер Гибсон, я уже поняла, что у вас не лежит душа к поэзии, а Молли — ваше собственное дитя. Она читает такие серьезные книги — все о явлениях и вычислениях, со временем она превратится в синий чулок.
- Мама,— сказала Молли, краснея,— вам кажется, что это серьезная книга, потому что в ней описываются разнообразные ячейки в сотах пчел. Но она вовсе не такая серьезная. Она очень интересная.
- Не волнуйтесь, Молли,— сказал Осборн.— Я поддерживаю синих чулков.
- А я возражаю против разграничения, о котором вы говорите,— сказал Роджер.— Книга не серьезная, ergo[3], очень интересная. И все же, книга может быть серьезной и интересной.
- Если вы собираетесь спорить и использовать латынь, я думаю, что нам пора покинуть комнату,— ответила миссис Гибсон.
- Давайте не будем убегать, мама, словно нас покусали,— сказала Синтия.— Хотя это может быть логично, я, например, могу понять, что только что сейчас сказал мистер Роджер Хэмли. И я прочитала какую-то книгу Молли, и неважно, серьезная она или нет, мне она показалась интересной — намного интересней, чем для меня оказался «Шильонский узник». Я переставила «Узника», чтобы освободить место для «Джонни Джилпина»[4], моей любимой поэмы.
- Как ты можешь говорить такую чепуху, Синтия?— спросила миссис Гибсон, когда девушки следовали за ней наверх.— Тебе известно, что ты не неуч. Очень хорошо не быть синим чулком, потому что благородным людям не нравятся подобные женщины, но принижать себя и противоречить всему тому, что я рассказала о твоей любви к Байрону, поэтам и поэзии… и к тому же перед самим Осборном Хэмли.
Миссис Гибсон говорила довольно сердито.
- Но мама,— ответила Синтия,— я либо неуч, либо нет. Если да, то я поступила правильно, признав это. А если нет, то он болван, если не понял, что я шучу.
- Что ж,— произнесла миссис Гибсон, немного озадаченная этими словами, и, желая, чтобы их пояснили.
- Только если он болван, то его мнение обо мне ничего не стоит. Поэтому, в любом случае, это ничего не значит.
- Ты очень озадачила меня своей чепухой, дитя. Молли стоит двадцати таких, как ты.
- Я вполне согласна с тобой, мама,— призналась Синтия, поворачиваясь и беря Молли за руку.
- Да, но ей не следует такой быть,— сказала миссис Гибсон, все еще раздраженно.— Подумай, какие у тебя есть преимущества.
- Боюсь, я бы скорее предпочла быть неучем, чем синим чулком,— сказала Молли, это определение немного обеспокоило ее и все еще терзало.
- Тише! Они идут, я слышу, как хлопнула дверь столовой. Я никогда не считала тебя синим чулком, дорогая, поэтому не сердись. Синтия, милая, где ты достала эти прекрасные цветы… кажется, анемоны? Они тебе так к лицу.
- Давай, Молли, не будь такой серьезной и задумчивой,— воскликнула Синтия.— Разве ты не понимаешь, что маме хочется, чтобы мы улыбались и выглядели привлекательными.
Мистеру Гибсону пришлось уехать к пациентам, а молодые люди были только рады подняться в уютную гостиную. Там ярко горел камин, стояли небольшие удобные кресла, которые при небольшом количестве гостей можно было расставить вокруг очага. Добродушная хозяйка, милые, приятные девушки. Роджер неторопливо прошел в уг