- Да, пожалуйста. Я не стану ничего менять. Будет так приятно разделить с вами нашу семейную трапезу, дорогая леди Харриет. Но мы поздно обедаем, сейчас у нас только ланч. Как слабо горит огонь. По правде говоря, от удовольствия нашего разговора наедине я забыла обо всем.
Она дважды позвонила в колокольчик: довольно отчетливо и, сделав длинную паузу между звонками. Мария принесла угли.
Но Синтия поняла сигнал также хорошо, как слуги Лукулла [4] выражение — "Зал Аполлона". Пару куропаток, предназначавшихся для позднего обеда, немедленно поставили на огонь; достали прелестнейший фарфоровый сервиз, Синтия украсила стол цветами и фруктами, расставив их со своей привычной ловкостью и вкусом. Поэтому, когда объявили, что ланч готов, и леди Харриет вошла в комнату, она не могла не подумать, что извинения хозяйки излишни, и все больше и больше убеждалась, что Клэр довольно хорошо устроилась. Синтия присоединилась к дамам, милая и элегантная, как всегда; но так или иначе она не полюбилась леди Харриет; та замечала ее только потому, что Синтия была дочерью своей матери. Ее присутствие лишило разговор непринужденности, и леди Харриет поделилась новостями, не столь важными для нее, но которые всегда обсуждали в кругу гостей, собиравшихся в Тауэрсе.
- Лорд Холлингфорд должен был приехать с нами,— сказала она, как бы между прочим,— но он вынужден или полагает, что вынужден, что одно и то же, остаться в городе по поводу этого наследства Кричтона.
- Наследства? Лорду Холлингфорду? Я так рада!
- Не торопитесь радоваться! Оно не доставляет ему ничего, кроме беспокойства. Вы не слышали об этом богатом чудаке мистере Кричтоне, который умер не так давно, и, как я полагаю, загоревшись примером лорда Бриджуотера[5], оставил деньги в распоряжении доверенных лиц — одним из которых является мой брат,— чтобы отправить человека с множеством прекрасных качеств в научное путешествие с целью привезти образцы фауны из далеких стран, и тем самым основать музей, который должен быть назван Музеем Кричтона, и таким образом увековечить имя основателя. Какие разнообразные формы приобретает человеческое тщеславие! Иногда оно поощряет филантропию; иногда любовь к науке!
- Мне кажется, это очень достойный и полезный объект, без сомнения,— сказала миссис Гибсон с уверенностью.
- Полагаю, что так и есть, рассматривая его с точки зрения общественного блага. Но для нас лично, это довольно утомительно, поскольку держит Холлингфорда в городе… или между ним и Кэмбриджем… и все эти места такие скучные и пустые, а нам хочется, чтобы он вернулся в Тауэрс. Дело должно было быть решено давным-давно, есть опасность, что наследство потеряет силу. Двое других распорядителей сбежали на континент, всецело ему доверяя, как они говорят, но на самом деле, уклоняясь от своих обязанностей. Тем не менее, мне кажется, ему это нравится, поэтому я не должна ворчать. Он думает, что ему повезло выбрать своего человека… и он тоже из этого графства… молодой Хэмли из Хэмли, если только его смогут отпустить из колледжа, потому что он член научного общества, старший рэнглер или что-то в этом роде. И они не так глупы, чтобы отправлять своего замечательного человека на съедение львам и тиграм!
- Должно быть это Роджер Хэмли!— воскликнула Синтия, ее глаза заблестели, а щеки порозовели.
- Он не старший сын. Вряд ли его можно назвать Хэмли из Хэмли!— заметила миссис Гибсон.
- Человек Холлингфорда — член научного общества, как я уже сказала.
- Тогда это мистер Роджер Хэмли,— сказала Синтия,— он уехал в Лондон по каким-то делам. Какая будет новость для Молли, когда она вернется домой!
- А какое Молли до этого дело?— спросила леди Харриет.— Она..?— и она взглянула в лицо миссис Гибсон, ища ответа. Миссис Гибсон в ответ посмотрела на Синтию очень выразительным взглядом, который та, тем не менее, не поняла.
- О, нет! Нисколько,— и миссис Гибсон слегка кивнула в сторону дочери, как бы говоря: "Если уж кто, то эта".
Леди Харриет начала посматривать на прелестную мисс Киркпатрик с возобновившимся интересом; ее брат так восхвалял этого молодого мистера Хэмли, что любой, связанный с Фениксом, был достоин наблюдения. Затем, как будто упоминание имени Молли снова всплыло в ее памяти, леди Харриет спросила: — А где сейчас Молли? Я бы хотела повидать свою маленькую воспитательницу. Я слышала, она очень выросла с тех пор.
- О! Когда она уходит посплетничать с мисс Браунинг, никогда не знаешь, когда она придет домой,— ответила миссис Гибсон.
- Мисс Браунинг? Ох, я так рада, что вы упомянули о них! Я очень их люблю. Пекси и Флэпси. Я могу их так называть в отсутствие Молли. Я пойду и навещу их до отъезда домой, а затем, возможно, увижусь с моей маленькой Молли. Вы знаете, Клэр, я почти полюбила эту девочку!
Поэтому миссис Гибсон несмотря на все ее предосторожности пришлось подчиниться тому, что леди Харриет покинула ее на полчаса раньше, чем планировала ранее, чтобы "опроститься" (как выразилась миссис Гибсон), навестив барышень Браунинг.
Но Молли ушла до того, как прибыла леди Харриет.
Испытывая раскаяние, Молли пошла длинной дорогой к ферме Холли, чтобы заказать тернослив. Она злилась из-за того, что мачеха отослала ее из дома под таким очевидным предлогом. С Синтией она не встретилась, поэтому пошла в одиночестве по прелестным тропинкам, с поросшими травой обочинами, и вдоль высоких живых изгородей, подстриженных отнюдь не в стиле современной агрономии. Поначалу ей было неловко спрашивать себя, как долго будет правильным не замечать маленькие домашние недостатки — заговоры и умолчания, которые господствовали в их доме с тех самых пор, как отец женился второй раз. Ей очень часто хотелось протестовать, но она не делала этого из желания избавить отца от разлада в семье. Она видела на его лице понимание, что некоторые поступки его жены не столь благородны, и знала, что это причиняет ему боль. Молли гадала, правильно ли хранить молчание. Из-за недостатка терпимости у девушки, из-за отсутствия у нее опыта, который бы научил ее преодолевать обстоятельства, из-за искушения, она часто была готова высказать мачехе веские истины о покое в доме. Но возможно, пример молчавшего отца, а часто некоторые крохи доброты со стороны миссис Гибсон (в хорошем расположении духа, она была очень добра к Молли) заставляли ее держать язык за зубами.
Тем же вечером за обедом миссис Гибсон пересказала свою беседу с леди Харриет, как всегда сильно ее приукрасив; она передала почти весь разговор, хотя и намекала, что большая часть сказанного была строго доверительной, и что она связана клятвой не повторять этого. Три слушателя внимали ей, не перебивая, на самом же деле они не слишком внимательно слушали, что говорила миссис Гибсон, пока она не дошла до факта присутствия лорда Холлингфорда в Лондоне и причин его пребывания.
- Роджер Хэмли отправляется в научную экспедицию!— воскликнул мистер Гибсон, внезапно оживая.
- Да. Во всяком случае, это еще не окончательно решено. Но так как лорд Холлингфорд — единственный распорядитель, который проявляет интерес… и является сыном лорда Камнора… это почти определенно.
- Думаю, я должен выразить свое мнение по этому поводу,— сказал мистер Гибсон. Он снова впал в молчание, тем не менее, с этого времени прислушиваясь к разговору.
- Как долго его не будет?— спросила Синтия.— Мы будем сильно по нему скучать.
Губы Молли сложились в подтверждающее "да", но не произнесли ни звука. В ее ушах раздавался звон, словно присутствующие продолжали разговор, но произносимые ими слова казались нечеткими и невнятными. Это были просто догадки, они не мешали самой большой новости. Остальным казалось, что Молли ест свой обед как обычно, и, если она молчит, то всего лишь слушает нескончаемый лепет миссис Гибсон и замечания мистера Гибсона и Синтии.
[1] Строка из стихотворения английского поэта Томаса Грея (1711–1771) "Нисхождение Одина". Предыдущая строка гласит: "И уста без сил смолкают".
[2] Mea culpa — с лат. "моя вина".
[3] Миссис Гибсон приписывает собственную "цитату" Лоренсу Стерну (1713–1768), английскому писателю 18в. В Библии. Притчи, глава 27 есть похожее изречение: "Не покидай друга твоего и друга отца твоего, и дом брата твоего не входи в день несчастья твоего: лучше сосед вблизи, чем брат вдали".
[4] Лукулл, Луций Лициний — римский полководец и консул, прославился своим богатством, обозначил своим слугам шкалу увеселений для своих гостей, выбирая комнату, в которой те должны были обедать.
[5] Лорд Бриджуотер (1756–1829) оставил по завещанию 8 000 фунтов тому автору или авторам, которые могли бы написать и опубликовать 1000 экземпляров трактата "On the Power, Wisdom and Goodness of God, as manifested in the Creation" ("О силе, мудрости и благости Божией, о чем свидетельствует Творение").
Глава XXXIII
Блестящие перспективы
Пару дней спустя мистер Гибсон поспешил заехать к Хэмли, чтобы узнать подробности планирующегося путешествия Роджера. Он ломал голову над вопросом, должен ли вмешаться в этот проект или нет. Дела обстояли следующим образом: симптомы Осборна по мнению мистера Гибсона были признаками смертельного заболевания. Мнение доктора Николса отличалось от его собственного, и мистер Гибсон знал, что у старого доктора за плечами был большой опыт, и его считали очень искусным медиком. И все же он был убежден в своей правоте, а если так, то болезнь могла продолжаться в нынешнем ее состоянии многие годы, или могла довести молодого человека до могилы через час или минуту.
Предполагая, что мистер Гибсон прав, не лучше было бы Роджеру не уезжать на два года туда, откуда нельзя будет внезапно его вызвать? И все же, если дело решено, то вмешательство медика могло ускорить ту самую беду, которой боялись. Тем не менее, доктор Николс мог оказаться прав, и симптомы болезни могли происходить из какого-то другого источника. Могли? Да. Вероятно так и было? Нет. Мистер Гибсон не мог заставить себя ответить "да"