— О, пожалуйста, мама, не настаивай! Так не хочется никуда идти!
— Я все понимаю, дорогая, но считаю, что с твоей стороны весьма эгоистично не принять жертву, которую я готова принести ради тебя.
— Вот именно: для вас это жертва, — а я вовсе не желаю выходить из дому.
— Замечательно. Разве я сказала, что у тебя нет выбора? Да ради бога, поступай как знаешь.
Некоторое время продолжалось угрюмое молчание, а потом миссис Гибсон томным голосом спросила:
— Может, расскажешь что-нибудь забавное?
Молли выудила из глубин памяти несколько почти забытых простеньких историй, которые ей самой вовсе не казались забавными и, судя по всему, миссис Гибсон тоже оставили равнодушной, потому что вскоре она со вздохом заметила:
— Какая скука! Жаль, что Синтии нет дома.
Молли восприняла замечание как упрек в тупости и предложила:
— Может, написать ей и попросить вернуться?
— Даже не знаю. Хотелось бы многое выяснить. В последнее время ты ничего не слышала о бедном дорогом Осборне Хемли?
Молли помнила требование отца не обсуждать здоровье Осборна, поэтому ничего не ответила, да этого и не потребовалось, так как миссис Гибсон продолжила бессвязно размышлять вслух:
— Видишь ли, если мистер Хендерсон так же внимателен, как весной, а шансы относительно возвращения Роджера туманны… Надо признать, что Африка не просто нездоровая страна, а дикая и во многих частях даже людоедская. Конечно, я чрезвычайно расстроюсь, если с этим молодым человеком что-то случится, хотя он и держится неуклюже. Часто вспоминаю, что читала о ней в книжках по географии, когда ночами не спалось. Так вот: что, если мистер Хендерсон действительно глубоко привязан! Будущее скрыто от нас высшим разумом, иначе я захотела бы туда заглянуть. Если знать, какие события грядут, можно точнее рассчитывать свое поведение в настоящее время. Но в целом думаю, что не стоит тревожить Синтию. Если бы предполагали заранее, могли бы устроить ее возвращение вместе с лордом Камнором и графиней.
— А что, леди Камнор уже в состоянии путешествовать?
— Да, конечно, иначе я не стала бы рассуждать о возможности Синтии вернуться вместе с ними, хотя это было бы очень хорошо: придало бы ей вес в кругу лондонских юристов.
— Значит, леди Камнор поправляется?
— Разумеется. Странно представить, что папа не сказал тебе об этом. Впрочем, он всегда так осторожен в разговорах о пациентах. И правильно. Правильно и деликатно. Даже мне почти ничего не сообщает. Да, едут: граф и графиня, леди Харриет, лорд и леди Коксхейвен, леди Агнес! А я заказала новую зимнюю шляпу и черное атласное пальто.
Глава 49Молли Гибсон находит поддержку
Леди Камнор действительно до такой степени оправилась после приступа и последующей операции, что доктора позволили перевезти ее в Тауэрс-парк, на свежий воздух. Соответственно все близкие сопровождали графиню с помпой, приличествующей знатной особе, супруге пэра. Существовала высокая вероятность, что семья останется в поместье дольше, чем в последние годы, когда леди Камнор бесконечно ездила в Лондон и обратно поправлять здоровье. В конце концов, нет ничего полезнее, чем жить в старинном фамильном доме. Каждый чувствовал это по-своему, особенно лорд Камнор. Его талант к сплетням и любовь к мелким подробностям быта не находили плодотворной почвы в лондонской спешке, а тем более уничтожались в зародыше во время путешествий на континент, поскольку он плохо говорил по-французски и с трудом воспринимал чужой язык на слух. К тому же граф привык во все вникать: хотел знать, как живут арендаторы, кто, когда и где родился, женился и умер, что на каких полях посадили, — и отличался совершенно фантастической памятью на лица. В то же время лорд был невероятно добродушен и разъезжал на своей ленивой коренастой кобыле в сюртуке с глубокими карманами, полными мелких монеток для детей и пакетиков нюхательного табака для взрослых. Любил он также выпить чашку-другую чаю в гостиной жены и за этим напитком сплетниц мог исправно повторить все, что услышал за день.
Леди Камнор пребывала как раз в той стадии выздоровления, когда болтовня лорда доставляла особую радость, но поскольку всю жизнь сурово осуждала сплетни, сейчас считала нужным сначала выслушать, а уже потом высокомерно осудить. В семье постепенно сложился обычай: вернувшись с пешей прогулки, поездки в коляске или верхом, собраться в комнате графини и за чаем, во время ее раннего обеда, обменяться свежими местными новостями. После того как все истории были изложены (ни в коем случае не раньше), домашние непременно выслушивали хорошо знакомую проповедь леди о вреде досужих разговоров, о возможном несоответствии истине всего, что только что узнали, и низости передачи сплетен.
В один из ноябрьских вечеров члены семьи, как всегда, собрались в комнате леди Камнор. Одетая в белое и укрытая индийской шалью, больная возлежала на софе возле камина. Леди Харриет сидела на ковре напротив огня, маленькими щипцами подбирала угли и складывала красной ароматной горкой в центре каминной топки. Леди Коксхейвен, как всегда в сумерках, вязала сетки для фруктовых деревьев своего имения. Служанка леди Камнор пыталась налить чай в тусклом мерцании единственной маленькой восковой свечи в дальнем углу (слабые глаза госпожи не выносили яркого света). В окна уныло стучали голые ветки деревьев.
Леди Камнор постоянно выражала свое недовольство тем, кого особенно любила. Мужа бранила бесконечно, и все же сейчас, когда он задержался, уже заскучала и даже отказалась от чая. Все знали: это только потому, что его не было здесь, чтобы подать чашку и выслушать обычное обвинение в глупости за то, что никак не мог запомнить: сначала надо положить сахар, а уже потом добавить сливки.
Наконец лорд Камнор явился.
— Прошу прощения, миледи. Знаю, что опоздал. Почему ты до сих пор не пьешь чай? — Он бросился, чтобы подать жене чашку.
— Ты же знаешь, что я никогда не добавляю сливки прежде сахара, — проворчала графиня, больше, чем обычно, подчеркнув слово «никогда».
— Верно! Что я за дурак! Никак не запомню! Понимаешь, встретил старика Шипшенкса, вот в чем причина.
— Причина подать сначала сливки, а потом сахар? — уточнила жена в своей обычной манере, которую считала шутливой.
— Нет-нет! Конечно, нет! Просто Шипшенкс говорит не переставая: уйти от него невозможно. Я не думал, что уже так поздно!
— Что же, теперь, когда все-таки удалось вырваться, можешь рассказать нам, о чем вы говорили?
— Говорили? Разве я сказал, что мы говорили? Не думаю, что я произнес хотя бы десяток слов: все больше слушал. Ему всегда есть что сообщить. Больше, чем Престону, например. Да, кстати: он говорил и о Престоне. Старый Шипшенкс считает, что тот скоро женится, и утверждает, будто весь город прямо-таки гудит о нем и дочке Гибсона. Они встречались в парке, обменивались письмами и вообще вели себя так, как те, кто намерен пожениться.
— Очень жаль, — вздохнула леди Харриет. — Мне всегда нравилась эта девушка, а вот этого образцового управляющего терпеть не могу.
— Скорее всего это сплетни, — заметила леди Камнор, громко обращаясь к дочери. — Твой отец всегда приносит новости, а на следующий день сам же их опровергает.
— Нет, в данном случае очень похоже на правду. Шипшенкс говорит, что эта новость у каждой пожилой леди на языке.
— По-моему, история не очень красивая. Интересно, как Клэр могла допустить такое безобразие, — вставила леди Коксхейвен.
— По-моему, главная героиня романа — хорошенькая хитрая дочка Клэр, мисс Киркпатрик, — высказала догадку леди Харриет. — Насколько я знаю, эта юная леди всегда была склонна к изящным интригам. А маленькая Молли Гибсон в силу своей детской искренности и наивной неловкости никак не вписывается в любовные игры, тем более в тайные! Эта девочка — эталон правдивости. Папа, ты уверен, что именно мисс Гибсон спровоцировала скандал в Холлингфорде? Может, все же мисс Киркпатрик? Известие о ее свадьбе с мистером Престоном вовсе не кажется невероятным. Но если это действительно моя маленькая подружка Молли Гибсон, пойду в церковь и заявлю протест против заключения брака!
— Право, Харриет, не понимаю, почему тебя всегда так волнуют мелкие подробности жизни Холлингфорда!
— Они сами живо интересуются нашими делами. Если бы я собралась замуж, наверняка захотели бы знать каждую подробность: как и где мы встретились, что сказали друг другу, во что я была одета, сделал ли он предложение лично или в письме. Несомненно, добрые сестры Браунинг точно знают, как миссис Гибсон воспитывает своих девочек, так что поинтересоваться их жизнью — всего лишь дань вежливости с нашей стороны. Лично я полностью разделяю папин энтузиазм и люблю слушать местные сплетни.
— Особенно если таковые хорошенько приправлены перцем скандала, как в этом случае, — вставила леди Камнор с неожиданной вспыльчивостью больного человека.
Леди Харриет покраснела от раздражения, но тут же взяла себя в руки и продолжила, но уже более серьезно:
— Признаюсь, история Молли Гибсон действительно меня интересует. Я люблю и уважаю эту девочку, а потому не хочу, чтобы ее имя произносили в паре с именем управляющего. Думаю, папа что-то перепутал.
— Нет, дорогая, уверен, что повторил все слово в слово, как услышал. Если бы знал, что это так расстроит тебя или миледи, вообще не заговорил бы об этом, Шипшенкс назвал мисс Гибсон, а потом долго рассуждал, какая жалость, что девочка дала повод к пересудам. Престон, конечно, отлично ей подходит, и никто не сказал бы ни слова, будь они поосмотрительнее. Но постараюсь найти для вас более приятную новость: старая Марджери из сторожки умерла, и теперь некому учить девочек из вашей школы крахмалить белье, а Роберт Холл в прошлом году выручил за яблоки сорок фунтов.
Таким образом, разговор постепенно ушел в сторону от Молли Гибсон, и только леди Харриет продолжала с интересом обдумывать услышанное, пока не пришла к выводу, что это очередная выдумка Шипшенкса.