— Не хочу знать твоих секретов до тех пор, пока они остаются секретами, — не сдавалась матушка. — Но когда о тебе судачит весь город, наверное, и я имею право их услышать.
— Но, мама, я даже не подозревала, что стала объектом обсуждения, и до сих пор не понимаю, как это случилось.
— И я не понимаю. Знаю только то, о чем уже сказала. Однако мне в лицо бросают обвинения в плохом воспитании из-за твоего дурного поведения. Это очень неприятно.
Миссис Гибсон заплакала, и как раз в эту минуту вошел муж.
— Ты вернулась, дорогая! Добро пожаловать домой! — приветствовал мистер Гибсон супругу, подошел и поцеловал в щеку. — А что это — слезы?
Бедному доктору тут же захотелось исчезнуть.
— Да! — воскликнула миссис Гибсон в надежде любой ценой получить сочувствие и поддержку. — Вернулась и рассказываю Синтии, как леди Камнор отчитывала меня за ее поведение. Ты знал, что она, оказывается, обручилась с мистером Престоном, а потом расторгла помолвку? Все вокруг судачат об этом, даже обитатели Тауэрс-парка.
На миг мистер Гибсон перевел взгляд на Молли и сразу все понял. Губы его сложились так, словно он собрался свистнуть, однако звука не издал. Как только матушка обратилась к отчиму, Синтия изменилась до неузнаваемости: дерзость исчезла, уступив место ранимости. Молли присела рядом с ней.
— Синтия, это правда? — очень серьезно произнес мистер Гибсон. — Я кое-что об этом слышал, хотя и не много. Но скандал такого свойства, что тебе необходимо обзавестись защитником — верным другом, который знает всю правду.
— Молли все знает, — произнесла Синтия после долгого молчания.
Миссис Гибсон также притихла в присутствии супруга, хотя и сгорала от ревности: Молли знала секрет, о котором она даже не подозревала.
— Да, и мне это отлично известно, — жестко заявил мистер Гибсон. — Как известно и то, что Молли пришлось вынести клевету и злословие: из-за тебя, Синтия, — но она отказалась что-либо объяснить, потому что дала тебе слово.
— Значит, ты что-то все-таки сказала? — укоризненно проговорила Синтия, глядя на подругу.
— У меня не было другого выхода, — ответила Молли.
— При этом она ни разу не упомянула твое имя, — продолжил мистер Гибсон. — хотя догадаться не составило труда.
— Почему она вообще об этом заговорила? — обиженно уточнила Синтия.
И сам вопрос, и тон, которым был он задан, возмутили мистера Гибсона, и он не выдержал:
— До меня дошли слухи, что мою дочь обвиняют в неприличных тайных встречах с мистером Престоном, и я потребовал объяснений. Нет нужды вести себя неблагородно, Синтия, поскольку ты виновата в непостоянстве и флирте, причем в такой степени, что втянула в это болото даже Молли.
Синтия подняла голову и посмотрела отчиму прямо в глаза:
— Вы готовы обвинить меня, мистер Гибсон, даже не зная обстоятельств?
Он и сам почувствовал, что перегнул палку, но не смог сдержать порыв. Мысль о доброй кроткой дочери, которая терпеливо вынесла все несправедливые обвинения, не позволила взять себя в руки.
— Да, готов, — подтвердил мистер Гибсон. — Невозможно предугадать, что за злые измышления затрагивают действия, хотя бы немного выходящие за границы приличия. Из-за твоих интриг Молли пришлось многое пережить. Признаю, что возможны смягчающие обстоятельства, однако тебе придется все их вспомнить, чтобы оправдать свое поведение перед Роджером Хемли, когда он вернется домой. Я просил поведать мне всю правду, чтобы до тех пор, когда он приедет и станет защищать тебя по законному праву, иметь возможность это сделать. Мне необходимы объяснения, каким образом ты оказалась помолвленной сразу с двумя мужчинами. Наверняка городским сплетницам еще ничего не известно о помолвке с Роджером Хемли. Скандал сосредоточился на Молли, хотя должен был коснуться тебя, Синтия. Ведь ты наверняка встречалась с ним без нашего ведома, в уединенных местах.
— Папа, — не выдержала Молли, — если бы ты знал обстоятельства, то не разговаривал бы с Синтией так сурово. Позволь ей рассказать тебе все — так же как она поведала мне.
— Готов выслушать, — заявил мистер Гибсон, однако Синтия возразила:
— Нет, вы оскорбили меня! Таким тоном вы не имели права со мной говорить, а потому я не могу вам доверять и отказываюсь принимать вашу помощь! — Голос ее на миг дрогнул. — Не думала, что и вы так же жестоки, как другие, но смогу стерпеть.
После страстного монолога, несмотря на попытку Молли удержать подругу силой, Синтия вырвалась и выбежала из комнаты.
— Ах, папа! — воскликнула девушка, со слезами приникая к отцу. — Позволь все тебе рассказать!
Многозначительное покашливание напомнило ей о присутствии миссис Гибсон, и решив, что некоторые подробности прозвучат неловко, Молли умолкла.
— Думаю, мистер Гибсон, вы были слишком жестоки с бедной сиротой, — выдавила миссис Гибсон, прикрывая лицо носовым платком. — Будь ее бедный отец жив, ничего этого никогда бы не произошло.
— Вполне возможно. И все-таки не понимаю, на что вам обеим жаловаться. Мы с дочерью защищали ее как могли. Я люблю ее почти как родную, почти как свою Молли, и это правда!
— В том-то и дело, мистер Гибсон, что «почти», и не более.
Не желая участвовать в супружеской перепалке, Молли незаметно выскользнула из гостиной и отправилась на поиски Синтии. Ей казалось, что она несет оливковую ветвь мира в виде слов отца: «Люблю ее почти как родную…» — но Синтия заперлась в своей комнате и не пожелала открыть дверь.
— Впусти, пожалуйста! — попросила Молли. — Хочу кое-что тебе сказать. Открой!
— Нет! — отрезала Синтия. — Не сейчас. Оставь меня в покое. Не хочу ничего слушать, не хочу никого видеть. Все потом…
Молли не уходила, стараясь придумать, что бы еще такое сказать, как убедить Синтию открыть, но спустя минуту-другую та сама спросила:
— Ты все еще здесь, Молли?
А когда девушка в надежде на милость подруги ответила «да», тут же услышала непреклонный металлический голос:
— Уходи. Не могу выносить твое присутствие: стоишь там, слушаешь и ждешь. Ступай вниз, прочь из дому… куда угодно. Это единственное, что я готова от тебя принять.
Глава 51Беда не приходит одна
Молли до сих пор не сняла уличную одежду, а потому поспешила выскользнуть из дому и отправилась в сторону полей, где с детства искала покоя и уединения, пытаясь утомить движением страдающее сердце. Усевшись возле живой изгороди, бедняжка закрыла лицо руками и задумалась о несчастье Синтии, которое не могла и не имела права облегчить. Она не знала, сколько времени так просидела, но вернулась в свою комнату, уже когда время ленча прошло. Дверь напротив стояла распахнутой — Синтии не было. Молли сняла верхнюю одежду и спустилась в гостиную. Подруга с матушкой сидели в напряженных позах вооруженного нейтралитета. Лицо Синтии напоминало маску, но при этом она невозмутимо вязала, словно ничего не случилось. Миссис Гибсон держалась иначе: на лице сохранились следы слез, и появление падчерицы было встречено кивком и улыбкой. Синтия же словно не услышала стука двери и не ощутила движения платья, даже головы не подняла. Молли взяла книгу — не для того, чтобы читать, а чтобы создать видимость занятия, исключающего необходимость говорить.
Молчание, казалось, продолжалось бесконечно. Молли даже вообразила, что какое-то древнее заклинание связало всем языки и обрекло на неподвижность. В конце концов Синтия попыталась заговорить, но, чтобы слова прозвучали внятно, остановилась и была вынуждена начать еще раз:
— Хочу, чтобы вы обе знали: между мной и Роджером Хемли все кончено.
Молли уронила книгу и с приоткрытым ртом попыталась понять смысл произнесенных слов, а миссис Гибсон отреагировала так, словно ее обидели:
— Могла бы понять твое заявление три месяца назад, когда ты была в Лондоне, но сейчас это просто глупость, и ты сама это прекрасно знаешь.
Синтия промолчала, но решительное выражение ее лица никуда не исчезло и тогда, когда Молли, наконец, заговорила:
— Синтия, подумай о нем! Ты разобьешь ему сердце!
— Нет, — возразила та, — ничего подобного. Но даже если и так, я ничего не могу изменить.
— Все эти сплетни скоро стихнут, — попыталась убедить ее Молли, — а когда он узнает правду из твоих уст…
— Из моих уст он никогда не услышит ни слова правды. Я не люблю его настолько, чтобы унижаться до извинений и умолять о прощении. Признание способно стать… нет, не назову его приятным, но способным облегчить душу и ум, а не унижением в обмен на прощение. Не могу выразить. Единственное, что знаю, причем знаю твердо и готова следовать убеждению…
Она так и не договорила, но буквально через пять секунд матушка заметила:
— Думаю, фразу надо закончить.
— Не могу даже представить, как объяснить все Роджеру Хемли. Не вынесу, если он будет думать обо мне хуже, чем думал раньше, каким бы наивным ни было его суждение, а потому предпочту больше никогда с ним не встречаться. Правда заключается в том, что я его не люблю. Отношусь с симпатией, уважаю, но выйти замуж не готова. Я написала ему об этом и сразу почувствовала облегчение, поскольку неизвестно, когда и где письмо его застанет… И старому мистеру Хемли тоже написала.
Когда мистер Гибсон вернулся домой, после прошедшего в молчании обеда Синтия попросила о разговоре наедине в приемной, где подробно изложила ту историю, которую несколько недель назад открыла Молли, а закончив, неожиданно попросила:
— Теперь, мистер Гибсон — я по-прежнему считаю вас другом, — помогите мне найти дом как можно дальше, где сплетни и пересуды, о которых постоянно твердит мама, не смогут меня найти. Наверное, неправильно ждать от людей снисхождения, но я такая, какая есть, и другой не буду. Вы, Молли, местные… все чего-то от меня ждут. Не могу существовать в такой атмосфере. Хочу уехать и стать гувернанткой.
— Но, дорогая Синтия, рано или поздно Роджер вернется, и ты сразу окажешься за каменной стеной.