— Ну во‐от!
— Что «ну вот»? — не понял доктор.
— О, так много всего! Целый день ждала тебя, чтобы расспросить. Как он выглядит?
— Если молодой человек способен вырасти в двадцать четыре года, то вырос. Стал выше, больше, сильнее, мужественнее.
— О! Значит, изменился? — взволнованно уточнила Молли.
— Нет, не изменился, но и не остался прежним. Загорел так, что стал похож на негра. А еще отрастил шикарную бороду: ни дать ни взять хвост моей гнедой кобылы.
— Борода! Продолжай, папа! А голос? Говорит так же, как прежде?
— Готтентотского акцента, если ты об этом, не уловил. Не произнес он и фразы «Цезарь и Помпей очень похожи между собой, особенно Помпей» — единственный образец африканского наречия, который приходит на ум.
— Никогда не могла понять, в чем тут соль, да и вообще смысл, — заметила миссис Гибсон, входя в гостиную.
Молли встревожилась: хотелось задать множество вопросов и получить четкие, конкретные ответы, — но знала, что, как только в беседу вступала мачеха, отец сразу вспоминал, что должен срочно ехать к больным.
— Скажи, как они там уживаются все вместе?
Этот вопрос не хотелось задавать в присутствии миссис Гибсон, так как и Молли, и отец молча согласились держать при себе все, что касалось состояния дел в Хемли-холле.
— О! — воскликнул мистер Гибсон. — Роджер там навел порядок своей спокойной твердой рукой.
— Навел порядок? Значит, что-то было не так? — быстро вклинилась в разговор цепкая миссис Гибсон. — Должно быть, сквайр не поладил с французской невесткой? Я так рада, что Синтия вовремя вышла из игры: было бы очень неловко оказаться замешанной во всех этих сложностях! Бедный Роджер! Каково это: приехать издалека и обнаружить, что его место занято ребенком!
— Ты еще не вошла, дорогая, когда я объяснял Молли главную причину его возвращения домой: намерение немедленно установить сына покойного брата в законном наследственном праве, — поэтому теперь, когда выяснилось, что часть работы уже выполнили до него… успокоился и вполне доволен.
— Значит, он не очень огорчился, что Синтия разорвала помолвку? — Теперь миссис Гибсон без смущения так называла их договор. — Не зря я никогда не верила в глубину его чувств.
— Напротив: Роджер серьезно переживает. Вчера мы долго беседовали на эту тему.
И Молли, и миссис Гибсон были бы рады услышать подробности беседы, однако были разочарованы. Единственное, о чем сказал мистер Гибсон, это твердое намерение Роджера лично поговорить с Синтией. Узнав, что сейчас она в Лондоне, он решил дождаться ее возвращения, вместо того чтобы просто написать.
— А миссис Осборн Хемли? Как она? — продолжила расспросы Молли.
— Искренне рада возвращению Роджера. Прежде я ни разу не видел, чтобы Эме улыбалась, но теперь это время от времени происходит. Они определенно давние добрые друзья, и в его присутствии она становится более уверенной. Подозреваю, сквайр уже изложил ей свое требование вернуться во Францию и решить, оставит ли она ребенка ему или заберет с собой. Ультиматум прозвучал в не самое удачное время: бедняжка тяжело болела и мало что соображала, — и до приезда Роджера ей не с кем было посоветоваться.
— Судя по всему, вы о многом успели поговорить.
— Да. Я ехал к старому Абрахаму, и сквайр окликнул меня из-за живой изгороди: сообщил новость о возвращении сына и пригласил на ленч. Искушение оказалось слишком велико, и я не устоял. К тому же каждое слово Роджера для меня на вес золота. Чтобы все это узнать, потребовалось не так уж много времени.
— Думаю, скоро мистер Роджер Хемли явится сюда собственной персоной, — обратилась миссис Гибсон к Молли. — Тогда все узнаем сами.
— Ты тоже так думаешь, папа? — уточнила Молли, поскольку ей показалось, что на лице отца отразилось сомнение.
— Не знаю, дорогая. Вряд ли он выберет время для светского визита. Не убедившись наверняка в намерениях Синтии, Роджер не захочет приходить туда, где ее узнал и полюбил. Впрочем, мистер Хемли всегда поступает так, как считает правильным — хочет того или нет.
Едва дождавшись, когда муж договорит, миссис Гибсон эмоционально заметила:
— Убедиться в намерениях Синтии! По-моему, она выразила их вполне определенно. Разве нет?
— Пока Роджер не уверен, что письмо не было следствием мимолетного настроения. Я сказал, что так и есть, хотя не счел возможным объяснять причину. Он намерен поговорить с Синтией и лично убедиться, что ее чувства остыли. Я же не верю в успех этого мероприятия, о чем ему и сообщил. Но ему необходимы доказательства, так что он поступит как считает нужным.
— Бедная Синтия! Моя бедная девочка! — жалобно воскликнула миссис Гибсон. — На какие тяжкие испытания она обрекла себя, связавшись с этим человеком!
Глаза мистера Гибсона гневно сверкнули, однако губы остались плотно сжатыми. Единственное, что он себе позволил, это едва слышно пробормотать:
— Этим человеком? Возмутительно!
Молли тоже болезненно восприняла некоторые выражения отца. Например, ее покоробили слова «светский визит». Неужели для Роджера встреча с ней — всего лишь формальность?
Как бы там ни было, а визит состоялся, причем довольно скоро. Молли сразу заметила, какую острую, даже болезненную, неловкость Роджер испытывает по отношению к миссис Гибсон. Но, разумеется, та не ощутила ничего, кроме гордости и польщенного тщеславия оттого, что ее почтил своим присутствием известный путешественник, о чьем возвращении в страну сообщили газеты. Даже лорд Камнор и все обитатели Тауэрс-парка проявили к нему интерес.
Молли сидела в простеньком, но очаровательном белом домашнем платье, с книгой в руках, но скорее мечтала, чем читала. Июньский воздух дарил свежесть и ароматы буйно цветущей в саду растительности и молодой листвы. В такое время чтение возле окна очень быстро превращалось в его видимость. К тому же процесс то и дело прерывала миссис Гибсон глубокомысленными замечаниями об узоре своей вышивки. После ленча, когда было принято наносить визиты, Мария объявила, что явился мистер Роджер Хемли. Молли вскочила, но тут же смущенно замерла на месте, когда в комнату вошел загорелый, бородатый солидный мужчина. Потребовалось усилие, чтобы узнать в нем того молодого человека, которого так хорошо знала. Месяцы, проведенные на африканской жаре, и постоянные тревоги в условиях близкой опасности подчеркнули и углубили морщины на лице. Не лучшим образом отразились на нем и недавние семейные и личные переживания: явно не способствовали жизнерадостности и веселью, — но голос остался тем же, и Молли восприняла это как добрый знак.
— С глубоким сожалением услышал о вашей тяжелой болезни! Выглядите такой хрупкой! — с нежным сочувствием тепло проговорил Роджер.
Молли тут же залилась краской, но все же заставила себя поднять голову и посмотреть на молодого человека чудесными мягкими серыми глазами.
— О, теперь я уже почти здорова. Обидно болеть, когда все вокруг цветет и благоухает.
— Мы все перед вами в долгу. Отец не перестает восхищаться и благодарить…
— Пожалуйста, не надо, — перебила его Молли, не в силах сдержать слезы.
Роджер понял, что лучше оставить ее в покое, и обратился к миссис Гибсон:
— А моя маленькая невестка не устает восхищаться месье доктором, как она называет вашего мужа!
— Пока еще не имела удовольствия познакомиться с миссис Осборн Хемли, — ответила миссис Гибсон, сладко улыбнувшись. — Прошу передать мои извинения. Дело в том, что Молли требовала постоянной заботы. Она мне как дочь, поэтому неустанно находилась при ней и не ездила никуда, кроме Тауэрс-парка. Пожалуй, там для меня второй дом. Но, насколько мне известно, миссис Осборн Хемли собирается скоро вернуться во Францию?
Небольшая ловушка, ловко поставленная в надежде на новости из жизни семейства Хемли, оказалась успешной, и Роджер ответил:
— Уверен, что, немного окрепнув, моя невестка будет рада встретиться с друзьями семьи. Надеюсь, однако, что во Францию она больше не вернется. Родители ее умерли, так что, полагаю, мы сумеем убедить остаться в Хемли-холле, но сейчас говорить об этом еще рано.
Завершив «светский визит», Роджер встал и распрощался, но возле двери оглянулся с таким видом, словно хотел сказать что-то еще, но не решился, а встретив пристальный взгляд Молли, смутился и поспешил уйти. Спускаясь по лестнице, молодой человек подумал: «Осборн не ошибся! Она действительно выросла в изящную благородную красавицу».
Мистер Гибсон упомянул о желании Роджера побеседовать с Синтией прежде всего для того, чтобы жена передала его слова дочери. Сам он необходимости в разговоре не видел, но считал, что мисс Киркпатрик должна узнать всю правду о себе, но миссис Гибсон, для вида согласившись с мужем, даже не упомянула о его словах, а написала дочери:
«Твой воздыхатель, Роджер Хемли, поспешно вернулся домой вследствие смерти бедного дорогого мистера Осборна. Должно быть, присутствие в доме вдовы брата с маленьким сыном немало его удивило. На днях он нанес нам визит: держался весьма любезно, хотя в путешествии манеры его не стали более изящными. И все же я предрекаю ему успех в роли светского льва. Возможно, раздражающая меня неуклюжесть украсит отважного путешественника, посетившего больше далеких мест и съевшего больше экзотической пищи, чем любой другой современный англичанин. Полагаю, он оставил надежду на наследство и в скором времени намерен вернуться в Африку. Твое имя ни разу не упоминалось, однако думаю, что он расспрашивал о тебе мистера Гибсона».
«Вот так-то лучше! — заключила миссис Гибсон, складывая письмо и подписывая адрес. — Это не потревожит ее и не вызовет беспокойства. К тому же это чистая правда, ну или почти чистая… Конечно, когда Синтия вернется, он захочет с ней встретиться, но надеюсь, что к тому времени мистер Хендерсон уже сделает новое предложение и все устроится наилучшим образом».
Синтия вернулась в Холлингфорд ранним утром во вторник и в ответ на расспросы матери сухо ответила, что нового предложения мистер Хендерсон не сделал. С какой стати? Однажды она уже ему отказала, не назвав причины… ну или одну из причин. Трудно сказать, приняла бы она предложение, если бы на свете не существовало Роджера Хемли. Дядя и тетя Киркпатрик, а также кузины и кузены, не знали о предложении Роджера. Она всегда хотела сохранить помолвку в тайне и ни словом о ней не обмолвилась, как бы ни расспрашивали сочувствующие собеседники.