Визит уже почти подошел к концу, когда однажды утром сквайр обнаружил Роджера в старой библиотеке с книгой в руках и настолько погруженного в собственные мысли, что вздрогнул при появлении отца.
— Так и знал, что найду тебя здесь, мой мальчик! До наступления зимы надо бы привести эту комнату в порядок. Для тебя это самое подходящее место, а вот воздух здесь тяжеловат. Может, пройдемся? Посмотришь, не пора ли посеять траву на лугу. Пора выбраться на свежий воздух, а то совсем зачах над книгами. Ничто так не отбирает у человека здоровье, как ученость!
Роджер послушно отправился вместе с отцом на превращенное в луг осушенное болото, и когда отошли на почтительное расстояние от дома, вдруг сказал:
— Надеюсь, ты не забыл, что в следующем месяце мне предстоит вернуться на мыс Доброй Надежды? Ты говорил о ремонте библиотеки. Если это ради моего удобства, то не беспокойся и не трать деньги: меня всю зиму не будет дома.
— И что, никак нельзя отменить путешествие? — расстроился сквайр. — Я так надеялся, что ты вернулся насовсем!
— Мне необходимо завершить работу.
— Но ведь ты там не единственный — могут найти кого-то другого.
— Никто, кроме меня, не сможет закончить исследование. К тому же договор есть договор. Когда я написал лорду Холлингфорду, что должен съездить домой, то пообещал вернуться и отправиться в экспедицию еще на полгода.
— Да, знаю. Ну что ж, тогда, пожалуй, ремонт и правда не нужен. Мне будет трудно с тобой расстаться, как всегда, но для тебя это хорошо.
Роджер покраснел.
— Ты имеешь в виду мисс Киркпатрик… Точнее — миссис Хендерсон? Отец, позволь заверить тебя, что это был опрометчивый, необдуманный поступок, теперь я полностью в этом уверен. Мы совершенно разные люди. Конечно, получив ее письмо — там, на мысе, — я впал в отчаяние, однако сейчас считаю, что все к лучшему.
— Верно! Сразу видно — мой парень! — воскликнул сквайр и горячо пожал сыну руку. — А теперь расскажу, что услышал на днях перед заседанием городского магистрата. Все говорили, что в течение нескольких лет эта особа была обручена с Престоном, но недавно разорвала помолвку.
— Не хочу ничего слышать! Возможно, у нее есть недостатки, но я ее любил.
— Ну, может, ты и прав. Скажи: я действительно очень плохо себя вел с Осборном? Бедному мальчику не следовало так замыкаться в себе и таиться. Если и было у меня заветное желание, то лишь увидеть Осборна женатым на благородной, родовитой, богатой английской леди, а он выбрал эту француженку без роду-племени…
— Неважно, кем она была, посмотри лучше, кем стала! Удивительно, отец, что ты не очарован скромностью и обаянием Эме!
— Даже хорошенькой ее не назову, — буркнул сквайр, опасаясь услышать повторение тех аргументов, которые Роджер часто приводил, чтобы убедить его относиться к невестке с должной симпатией и по праву причитающимся уважением. — Твоя мисс Синтия была очень хорошенькой, вот уж чего у нее точно не отнимешь! Но подумать только: оба моих сына выбрали невест ниже своего статуса и ни один даже не взглянул на мою маленькую Молли! Боюсь, я бы все равно рассердился, но малышка непременно нашла бы путь к сердцу старика, не то что эта французская особа или та, другая.
Роджер молчал.
— Не понимаю, почему бы тебе не обратить внимания на дочку доктора. Я поутих в амбициях, а ты в любом случае уже не наследник. Не думал об этом, Роджер?
— Нет! — категорично отрезал сын. — Слишком поздно, да и к чему. Давай больше не будем говорить о моей женитьбе. Вот этот участок?
Вскоре они уже с увлечением обсуждали ценность осушенной земли и перспективы превращения ее в пастбище. Внезапно сквайр, хоть и поддерживал разговор, ни с того ни с сего спросил:
— Ну а если все-таки постараться?
Роджер прекрасно знал, что имеет в виду отец, однако предпочел притвориться, что не понимает, и лишь спустя некоторое время негромко ответил:
— Не стану даже пытаться, и хватит об этом.
Сквайр сейчас был похож на ребенка, которому не дали понравившуюся игрушку. Время от времени разочарование возвращалось, и тогда он винил Синтию в нынешнем равнодушии Роджера к женитьбе.
Так случилось, что именно в последнее утро в Хемли-холле Молли получила письмо от Синтии в новом качестве: миссис Хендерсон. Почту принесли перед завтраком. Роджер уже ушел, а Эме еще не спустилась. Молли в одиночестве сидела в столовой за накрытым столом, и когда появился сквайр, как раз закончила чтение и тут же с радостью поделилась новостями. Однако стоило ей упомянуть про Синтию, лицо сквайра едва ли не перекосилось, и она была готова откусить себе язык.
— Не хочу о ней слышать, — заявил мистер Хемли. — Ничего и никогда. Она исчадие ада, проклятье для моего Роджера. Сегодня ночью я почти не спал, и все из-за нее. Теперь бедный мальчик заявляет, что вообще не собирается жениться! Жаль, что ни один из моих сыновей не выбрал вас, Молли. Поверьте старику: вы стоите десятка подобных этой ветреной девице. Жаль только, что молодые люди ничего не понимают.
Горестно вздохнув, он отошел к буфету и принялся резать ветчину, пока Молли с трепещущим, но призванным к молчанию сердцем наливала чай. Лишь огромным усилием воли ей удалось сдержать слезы. Сейчас она чувствовала всю двусмысленность своего положения в доме, который прежде считала почти родным. После бестактного замечания миссис Гуденаф и этой речи сквайра, подразумевавшей — по крайней мере, в ее чувствительном воображении, — что он предлагал ее в жены Роджеру и получил отказ, Молли невыразимо радовалась скорому отъезду домой.
Пока она переживала, с прогулки вернулся Роджер, тотчас заметил, что гостья расстроена, и по праву давнего друга пытался выяснить, что случилось. Все последние дни Молли держала его на почтительном расстоянии, словно намеренно исключая возможность поговорить по душам, а сейчас и подавно делала все, чтобы скрыть чувства: поспешно пила чай, нервно крошила тост. Пришлось взять разговор на себя и старательно поддерживать до появления Эме. Девушка пришла, явно встревоженная. Выяснилось, что малыш дурно спал ночью, а сейчас забылся беспокойным лихорадочным сном, и она не могла его оставить. Все сразу заволновались. Сквайр отодвинул тарелку и больше не прикоснулся к еде. Роджер попытался расспросить Эме о подробностях, но она расплакалась и не смогла ничего сказать. Молли быстро предложила не ждать одиннадцати, а подать экипаж немедленно — вещи уже собраны, — чтобы на обратном пути он привез отца. Если выехать сейчас же, можно застать доктора дома после утреннего объезда городских пациентов, пока он не отправился по дальним адресам. Предложение было принято, и Молли пошла переодеваться в дорогу, а когда вернулась, Эме и сквайра не было: малыш проснулся, и мать с дедом бросились к нему, — и в гостиной остался только Роджер, причем с огромным букетом цветов.
— Это вам, — поспешил он произнести, когда, застав его в одиночестве, гостья хотела было выйти. — Я собрал их перед завтраком.
— Спасибо, — поблагодарила Молли. — Вы очень добры.
— Скажите, я все еще могу считать вас другом? — вдруг спросил Роджер, стараясь не замечать, как она напряжена.
— Думаю, да. А вас что-то смущает?
— Скажите честно, как всегда: я чем-нибудь вас обидел или рассердил? Мы ведь чудесно проводили время в Тауэрс-парке.
Голос Роджера звучал так искренне, хотя и грустно, что Молли с трудом удержалась от желания все рассказать: только он мог научить, как правильно себя вести, умел рассеять иллюзии, — если бы сам не был причиной ее растерянности и переживаний. Как передать оскорбительные для любой девушки слова миссис Гуденаф? Как повторить сожаление сквайра и заверить, что она, так же как и сам Роджер, не хочет, чтобы давняя дружба пострадала от мысли о более близких отношениях?
— Нет, Роджер, ни разу в жизни вы меня не обидели и не рассердили, — ответила наконец Молли, впервые посмотрев ему прямо в гляза.
— Верю, поэтому прекращаю расспросы. Не подарите в подтверждение дружбы один цветок?
— Возьмите любой, — протянула весь букет Молли.
— Нет, выберите сами.
В эту минуту в гостиную вошел сквайр, и Роджер взмолился, чтобы Молли не принялась перебирать цветы в присутствии отца, но она воскликнула:
— О, как хорошо, что вы пришли, мистер Хемли! Вы знаете, какой цветок у Роджера любимый?
— Не уверен, но, кажется, роза. Экипаж подан. Молли, дорогая, не хочу торопить, но…
— Понимаю. Роджер, вот вам роза! Как только приеду домой, сразу же отправлю сюда папу. Как чувствует себя малыш?
— Боюсь, начинается лихорадка.
Не переставая рассуждать о внуке, сквайр проводил гостью к выходу. Роджер шел следом и, сам того не замечая, продолжал мысленно задавать себе сложные вопросы: «Слишком поздно? Или нет? Сможет ли она когда-нибудь забыть, что моя глупая любовь досталась особе настолько чуждой?»
А Молли, сидя в экипаже, размышляла: «Мы опять друзья. Вряд ли он вспомнит, что там навоображал себе сквайр и так неосмотрительно предложил. Как хорошо вернуться к прежним простым отношениям! И цветы чудесные!»
Глава 60Признание Роджера Хемли
Роджер долго смотрел вслед удаляющемуся экипажу, а когда тот скрылся из виду, отвернулся и задумался. Еще вчера он считал, что Молли воспринимает симптомы зарождавшейся любви — на его взгляд, очевидные, — как отвратительную неверность в ответ на непостоянство Синтии, что ей кажется, будто бы привязанность, так быстро перенесенная с одного объекта на другой, ничего не стоит. Именно поэтому холодностью и отчуждением она захотела убить чувство в зародыше. Однако сегодня утром искренность и приветливость вернулись — по крайней мере, перед ее отъездом. Роджер попытался догадаться, что расстроило Молли во время завтрака, даже унизился до вопроса Робинсону, не получила ли мисс Гибсон писем, а узнав, что одно письмо пришло, постарался убедить себя в том, что именно оно послужило причиной ее дурного расположения. Но все плохое уже позади: после невыясненного отчуждения они опять стали друзьями, — только теперь Роджеру этого казалось мало. С каждым днем он все отчетливее сознавал, что Молли и только она способна составить его счастье. Он чувствовал это и раньше, но не смел надеяться, хотя отец упорно навязывал ему тот самый путь, который он хотел избрать. «Незачем „стараться“ ее любить, — говорил себе Роджер. — Любовь уже здесь, в сердце». И все же к новому чувству он относился с ревнивой настороженностью. Достойна ли чистой, искренней Молли та любовь, которую он прежде предлагал кокетливой Синтии? Не станет ли нынешнее чувство насмешкой, повторением прошлого: накануне очередного продолжительного путешествия, да еще если он приедет в Холлингфорд и сделает предложение в той же самой гостиной. Решение пришло естественно и бесповоротно. Сейчас