— Разумеется, вы не сможете бросить школу внезапно, Клэр. Свадьба никак не состоится раньше Рождества, и это очень хорошо. Мы все соберемся в Тауэрс-парке, а для детей поездка в Эшкомб на бракосочетание станет прекрасным развлечением.
— Думаю… боюсь… не уверена, что в планы мистера Гибсона входит столь долгое ожидание. В подобных обстоятельствах мужчины крайне нетерпеливы.
— О, чепуха! Лорд Камнор рекомендовал вас своим арендаторам и наверняка не захочет причинить им неудобства. Мистер Гибсон сразу это поймет: он человек умный, иначе никогда не стал бы нашим семейным доктором. А что вы решили насчет дочери? Уже успели подумать?
— Нет. Вчера было слишком мало времени, а когда волнуешься, трудно думать о серьезных вещах. Синтии уже почти восемнадцать, так что, если мистер Гибсон пожелает, можно устроить ее гувернанткой в хороший дом, но это вряд ли: он слишком добр и великодушен.
— Что ж, в таком случае дам вам время сегодня уладить кое-какие дела, только не тратьте его на чувства: для этого вы уже далеко не молоды, — лучше придите к полному взаимопониманию, ведь в конечном счете именно от него зависит будущее счастье.
В итоге жених и невеста достигли некоторого взаимопонимания, но, к глубокому разочарованию миссис Киркпатрик, мистер Гибсон поддержал леди Камнор относительно обязательств перед ученицами и их родителями. Несмотря на то что с каждым днем все больше страдал от бытовых неурядиц, он все же был слишком благороден, чтобы пытаться убедить миссис Киркпатрик оставить школу хотя бы на неделю раньше того срока, который считал допустимым. Доктор даже не представлял, насколько легко было бы ее убедить; применив чудеса хитрости, ей не без труда удалось подвести жениха к мысли о Михайлове дне.
— Не могу выразить, Лили, какое счастье и облегчение испытаю, когда вы наконец станете моей женой, хозяйкой дома и защитницей бедной маленькой Молли, но никогда не посмею нарушить ваши прежние обязательства. Это было бы неправильно.
— Спасибо, любовь моя! Как вы добры! Большинство мужчин подумали бы исключительно о собственных желаниях и интересах! Уверена, что родители моих дорогих учениц придут от вас в восторг и удивятся столь глубокому проникновению в их интересы.
— В таком случае ничего им не говорите. Ненавижу, когда мной восхищаются. Почему бы просто не заявить, что желаете продолжать работу до тех пор, пока они не подыщут другую школу?
— Потому что не желаю, — честно ответила миссис Киркпатрик. — Больше всего на свете я мечтаю сделать вас счастливым, превратить дом в уютное, спокойное гнездышко и обласкать милую Молли, заменив ей мать. Не хочу приписывать себе добродетель, которой не обладаю. Будь моя воля, сказала бы: «Люди добрые, найдите своим дочерям другую школу к Михайлову дню, так как после него у меня появятся иные заботы». Страшно даже подумать, как в более позднее время вы будете возвращаться в темноте, промокнув под дождем, домой, где никто о вас не позаботится. Ах, если бы я могла принимать решения, то посоветовала бы родителям забрать своих чад у той, чье сердце уже далеко. Раньше Михайлова дня согласиться на свадьбу не могу: это было бы несправедливо и нехорошо, — да и уверена, что вы не станете меня принуждать, поскольку слишком добры для этого.
— Что же, если считаете Михайлов день подходящим, так тому и быть. А что говорит леди Камнор?
— О, я сказала ей, что, возможно, вы не захотите ждать из-за Молли. До чего же хочется побыстрее познакомиться с девочкой поближе!
— Да, вы правы. Бедное дитя! Кажется, новость изрядно ее напугала.
— Синтия тоже наверняка примет известие близко к сердцу, — вздохнула миссис Киркпатрик, желая продемонстрировать, что ее дочь ничуть не отстала в чувствительности и преданности от падчерицы.
— Пусть обязательно приедет на свадьбу! — заявил доктор по простоте душевной. — Они с Молли непременно поладят.
Миссис Киркпатрик решила не возражать, пока не придумает уважительную причину для отсутствия Синтии на свадьбе, поэтому сейчас лишь улыбнулась и нежно пожала руку, которую держала в своих ладонях.
Трудно сказать, которая из двух особ больше желала скорейшего окончания дня совместного пребывания в Тауэрс-парке: миссис Киркпатрик или Молли. Миссис Киркпатрик недолюбливала девочек как класс, ибо все тяготы ее жизни так или иначе исходили от них. На должность гувернантки она поступила очень молодой, и на первом месте службы потерпела поражение в борьбе с ученицами. Элегантность внешности и манер, скорее поверхностный лоск, чем характер, знания и умения помогали Клэр получать лучшие места, где к ней относились очень благосклонно, и все же постоянно приходилось иметь дело с капризными, упрямыми, самоуверенными, придирчивыми, любопытными и чрезмерно наблюдательными девицами. Затем, перед рождением Синтии, она мечтала о сыне в надежде, что, если три-четыре родственника мужа внезапно умрут, мальчик станет баронетом. И вот пожалуйста! Родилась девочка! Однако, при всей абстрактной нелюбви к девочкам в целом как напасти всей жизни (школа для молодых леди в Эшкомбе ничуть не уменьшила неприязни), миссис Киркпатрик искренне намеревалась отнестись к будущей падчерице со всей возможной добротой, тем более что помнила ее сонным ребенком, в глазах которого читала восхищение собственной персоной. Предложение мистера Гибсона она приняла главным образом потому, что устала зарабатывать на жизнь, но он ей нравился. Можно даже предположить, что она полюбила жениха — в своей вялой манере, конечно, — и собиралась полюбить его дочь, хотя с сыном было бы куда проще.
Молли тоже по-своему готовилась к новым отношениям и по дороге в Тауэрс-парк мысленно повторяла: «Буду, как Элизабет, думать о других, а не о себе», — однако в желании, чтобы день закончился как можно скорее, не присутствовало ни капли эгоизма, а хотела она этого горячо. Миссис Хемли отправила подопечную в гости в экипаже, которому предстояло ее дождаться и вечером привезти обратно. Чтобы Молли произвела благоприятное впечатление, перед поездкой она решила дать ей совет:
— Только не надевайте шелковое платье, дорогая: белое муслиновое подходит вам больше.
— Не шелковое? Но оно же совсем новое! Я специально его заказала.
— И все же, думаю, муслиновое лучше.
«Все, что угодно, только не этот ужасный клетчатый шелк», — подразумевали эти слова. Таким образом, благодаря заботам доброй хозяйки Молли хоть и выглядела немного странно и старомодно, но вполне благородно. Отец должен был ее встретить, однако задержался, и с первой минуты девушка оказалась лицом к лицу с миссис Киркпатрик, отчего несчастье далекого летнего дня вспомнилось особенно живо. Миссис Киркпатрик из кожи вон лезла, чтобы показать всю возможную доброту: в библиотеке, после первых приветствий, держала руку Молли в своей, то и дело поглаживая, мурлыча что-то невнятно любовное и глядя в смущенное лицо.
— Какие глаза! Совсем как у твоего дорогого отца! Мы ведь обязательно полюбим друг друга, не правда ли, милая? Хотя бы ради него!
— Я постараюсь, — храбро проговорила Молли, но больше ничего добавить не смогла.
— И те же кудрявые темные волосы! — никак не унималась миссис Киркпатрик, бережно убирая завиток с нежного виска.
— Папа уже седеет, — заметила Молли.
— Неужели? Не замечала: для меня он всегда будет самым красивым из мужчин.
Мистер Гибсон действительно был весьма привлекателен, и комплимент порадовал Молли, однако она не удержалась от возражения:
— И все же рано или поздно он состарится, а волосы станут совсем седыми. Наверное, он не слишком подурнеет, но все же.
— Ах, верно! Он будет привлекательным мужчиной. А уж он любит тебя, дорогая!
Молли не хотела, чтобы эта странная женщина говорила ей о любви отца, и густо покраснела. Хорошо, что удалось сдержать гнев и промолчать.
— Не представляешь, с какой любовью он рассказывает о тебе: называет маленьким сокровищем, — что я почти ревную.
Молли вырвала руку: подобные речи так оскорбляли, что сердце начало каменеть, — однако, сжав зубы, она постаралась «вести себя хорошо».
— Мы должны сделать его счастливым. Боюсь, что в последнее время многое в доме его раздражало, но теперь все будет иначе. — Заметив, как потемнели глаза Молли, миссис Киркпатрик добавила: — Ты ведь расскажешь мне, что он любит и чего не любит, да? Наверняка знаешь.
Лицо Молли немного прояснилось: конечно, она знала, поскольку любила отца и так давно наблюдала за ним, что понимала лучше, чем кого бы то ни было. И все же одна проблема оставалась неразрешимой: каким образом папа сумел настолько заинтересоваться миссис Киркпатрик, чтобы решить на ней жениться? А та тем временем продолжала щебетать:
— У всех мужчин, даже самых умных, есть свои фантазии и антипатии. Мне доводилось видеть джентльменов, которых выводили из себя сущие пустяки: открытая дверь, пролившийся в блюдце чай или криво наброшенная шаль. Да! — Она понизила голос. — Даже знаю один дом, куда лорда Холлингфорда больше никогда не пригласят лишь потому, что в холле он не вытирает ноги об оба коврика! Скажи мне, какие из подобных мелочей раздражают твоего отца, и я постараюсь избежать ошибок. Стань моей подружкой и помощницей, чтобы я смогла доставить ему как можно больше удовольствия. Буду счастлива исполнить малейшие его прихоти, даже в отношении своей одежды. Какие цвета он предпочитает? Хочу заслужить одобрение даже в этом.
Поток елея заставил Молли подумать, что, возможно, отец действительно сделал правильный выбор, и если она способна помочь сделать его опять счастливым, то так тому и быть, поэтому она всерьез задумалась о предпочтениях отца и о том, что, напротив, могло его раздражать.
— Думаю, ко многому папа равнодушен, но по-настоящему ему не нравится, если к его возвращению обед не готов и не подается в назначенное время, поскольку на еду его остается совсем мало: полчаса в лучшем случае, — а потом опять надо посещать больных.
— Спасибо, дорогая. Значит, пунктуальность! Да, в домашнем хозяйстве это чрезвычайно важно. Не устаю говорить об этом своим юным леди в Эшкомбе. Неудивительно, что бедный милый мистер Гибсон так расстраивается, если после тяжелой работы обед не подается вовремя!