— Дорогой мальчик, не надо извиняться передо мной: прибереги оправдания для отца, — а я очень рада твоему возвращению. Мисс Гибсон, как вы, должно быть, уже догадались, этот высокий молодой человек — мой сын Осборн. Осборн, это Молли Гибсон. Что-нибудь съешь?
Усевшись, он оглядел стол.
— А чего-нибудь посущественнее не осталось? Например, пирога с дичью?
— Сейчас позвоню, попрошу принести, — сказала графиня.
Молли тем временем пыталась примирить мысленный образ с реальным человеком, и это оказалось непросто. Молодой человек, высокий и худощавый, отличался некой женственностью движений, но вовсе не из слабости; обладал греческими чертами, однако голубые глаза смотрели холодно и едва ли не равнодушно. Разборчивость в еде вовсе не мешала отменному аппетиту. Однако идеальный герой Молли не должен был есть больше Айвенго, когда тот оказался гостем отца Така. В конце концов, она пришла к выводу, что с некоторыми изменениями мистер Осборн Хемли вполне мог соответствовать образу если не рыцаря, то поэтического героя. Он проявлял необыкновенное внимание к матушке, что очень нравилось Молли, а та, в свою очередь, выглядела такой счастливой, что пару раз гостье показалось, что в ее отсутствие эти двое чувствовали бы себя лучше. И все же не надо было обладать особой проницательностью, чтобы не заметить, что, беседуя с миссис Хемли, Осборн ни на мгновение не забывал про гостью. В его высказываниях то и дело появлялись фигуры речи и выражения, вряд ли свойственные простому общению ближайших родственников. Молли льстило, что такой образованный молодой человек — к тому же признанный поэт — считал необходимым ради нее возвести беседу над обыденностью. Таким образом, прежде чем день подошел к концу, без единого сказанного друг другу слова Молли восстановила героя на пьедестале и даже больше того: почти обвинила себя в неверности дорогой миссис Хемли за то, что в первый час знакомства поставила под сомнение его право на роль идола в глазах матушки. По мере того как Осборн оживлялся во время беседы, красота его проступала все отчетливее, а манеры, хотя и немного напускные, выглядели необыкновенно изящными. Прежде чем Молли уехала, из Кэнонбери вернулись сквайр и Роджер.
— Осборн здесь! — воскликнул мистер Хемли, раскрасневшийся от быстрой ходьбы и тяжело дышавший. — Какого черта ты не сказал, что возвращаешься домой? По дороге в таверну повсюду тебя искал. Хотел представить Грантли, Фоксу, лорду Форресту — людям с другого конца графства, которых тебе необходимо знать. А Роджер, пока бегал за тобой, пропустил половину обеда. И вот оказалось, что ты попросту тихо улизнул и все это время преспокойно сидел здесь, попивая чаек. В следующий раз, когда соберешься сбежать, предупреди. Я так боялся, что ты где-нибудь лежишь в обмороке, что не ощутил и половины радости от осмотра прекрасного скота.
— Точно упал бы в обморок, если бы остался, но сожалею, если причинил беспокойство.
— Ну-ну! — немного смягчился сквайр. — Да и Роджеру досталось: я его загонял.
— Мне было совсем не трудно, сэр. Жаль только, что вы переживали: я-то сразу подумал, что Осборн вернулся домой: ярмарка не в его духе, — возразил Роджер.
Молли заметила, как братья обменялись понимающими, полными любви и доверия взглядами, и прониклась к обоим еще большей симпатией.
Роджер подошел и сел рядом.
— Ну и как справляетесь с Юбером[27]? Не правда ли, очень интересно?
— Боюсь, не успела много прочитать, — с раскаянием призналась Молли. — Мои хозяйки очень любят со мной беседовать. К тому же предстоит еще многое сделать дома, а мисс Кларинда не любит ходить туда без меня. Знаю, что отговорка слабая, но все это занимает немало времени.
— Когда возвращается ваш отец?
— Кажется, в следующий вторник. Ему нельзя долго отсутствовать.
— Обязательно приеду, чтобы засвидетельствовать почтение миссис Гибсон, — пообещал Роджер. — Причем как можно раньше. Мистер Гибсон всегда был мне добрым другом — с раннего детства. Надеюсь, что к тому времени моя ученица прилежно выполнит задание, — с улыбкой добавил молодой человек.
Затем подали экипаж, и она в одиночестве отправилась в долгий обратный путь к сестрам Браунинг. Когда приехала, уже окончательно стемнело, однако мисс Фиби стояла на лестнице со свечой в руке и ждала.
— Ах, Молли! Я уже думала, что ты никогда не вернешься! Такая новость! Сестра уже легла. У нее разболелась голова. Думаю, от волнения, хотя она и говорит, что от нового хлеба. Пойдем тихонько наверх, и я расскажу! Кто, по-твоему, здесь был и даже чрезвычайно снисходительно пил с нами чай?
— Леди Харриет? — предположила Молли, ухватившись за слово «снисходительно».
— Верно. Как ты догадалась? Но она приезжала — во всяком случае, в первую очередь — к тебе. Ах, милая! Если не очень хочешь спать, то позволь посидеть с тобой и все рассказать: у меня сердце выскакивает, как только подумаю о том, как опозорилась! Она — то есть ее светлость — оставила экипаж у гостиницы и пешком отправилась по магазинам, как множество раз ходили и мы с тобой. Сестра легла вздремнуть, а я уселась возле камина, положила ноги на решетку, задрала платье выше колен и принялась расправлять бабушкины кружева, которые постирала. Хуже того, сняла чепчик, так как решила, что уже поздно и никто не придет. И вот сижу я в черной шелковой ермолке, а Нэнси заглядывает и шепчет:
— Там, внизу, леди. Судя по разговору, очень важная.
И вдруг входит сама леди Харриет: такая милая и любезная, что я даже не сразу вспомнила, что сижу без чепчика. Сестра так и не проснулась. Точнее, так и не встала. Уверяет, что, услышав звуки, решила, что это Молли принесла чай. А ее светлость, как только вошла, сразу опустилась возле меня на колени и извинилась за то, что поднялась, не дождавшись позволения. А потом восхитилась старинными кружевами, спросила, как я их стирала, и когда ты вернешься, и когда вернется счастливая пара. Потом встала сестра. Ты же знаешь, она не сразу приходит в себя после дневного сна. И вот, даже не посмотрев, кто со мной, сердито проворчала: «Шу-шу-шу! Когда поймешь, что шепот мешает больше обычного разговора? С тех пор как вы с Нэнси принялись шушукаться, я уже не могла спать!» Но все это она придумала, потому что храпела вовсю, как обычно. Поэтому я подошла к ней и тихо сказала: «Сестра, я беседовала с ее светлостью». — «Придумала еще: ее светлость! Совсем потеряла разум, Фиби, если говоришь такие глупости! Да еще в одной ермолке!»
К тому моменту она уже села, посмотрела по сторонам и увидела ее светлость: в шелку и бархате, без шляпы, с сияющими в свете камина прекрасными волосами. Сестра тут же вскочила, сделала реверанс и принялась извиняться за то, что спала, а я тем временем сбегала к себе и надела лучший чепчик. Действительно выжила из ума, если разговаривала с дочерью графа в старой черной шелковой ермолке. А ведь если бы знала, что она придет, могла бы надеть новую коричневую: лежит в комоде без дела! А когда вернулась, сестра приказывала Нэнси подать чай ее светлости — то есть всем нам. Пришлось взять разговор на себя, чтобы мисс Кларинда смогла переодеться в воскресное платье. Однако не думаю, что с ее светлостью мы чувствовали себя так же свободно, как я одна, когда сидела в ермолке и расправляла кружева. А она поразилась нашему чаю и спросила, где мы его покупаем, потому что никогда такого не пробовала. Я ответила, что покупаем у Джонсона и платим всего-то три шиллинга четыре пенса за фунт. (Правда, потом сестра сказала, что надо было назвать цену праздничного чая — пять шиллингов, — но только мы пили не его, так как по стечению обстоятельств его в доме не оказалось.) Ее светлость пообещала прислать свой чай — то ли из России, то ли из Пруссии, не помню, — и если он нам понравится, то купит для нас по три шиллинга за фунт. А потом передала тебе привет и сказала, что, хотя уезжает, ты должна ее помнить. Сестра решила, что это сообщение слишком высоко тебя вознесет, и заявила, что не желает его передавать. А я ответила, что наше дело передать, а Молли сама решит, как к этому отнестись. Тогда Кларинда хмыкнула, сказала, что у нее болит голова, и ушла спать. А теперь расскажи свои новости, милая.
Молли изложила скромные события. В другое время ее рассказ заинтересовал бы любопытную мисс Фиби, однако сейчас померк в ослепительном сиянии визита дочери графа.
Глава 15Новая мама
Во вторник днем Молли вернулась домой — в уже чужой и, как бы сказали жители Уорикшира, «сторонний» дом. Новая краска, новые обои, новые шторы. Угрюмые слуги в лучшей одежде, явно недовольные переменами — начиная с женитьбы хозяина и заканчивая линолеумом в холле, «скользком, холодном, с ужасным запахом». Все эти жалобы пришлось выслушивать Молли, отчего ожидание и без того пугающей встречи не стало веселее.
Наконец послышался звук колес, и Молли застыла возле входной двери. Отец спустился первым, сжал ее руку и не отпускал до тех пор, пока не помог спуститься жене, а потом нежно поцеловал в лоб и представил супруге. Вуаль на шляпке миссис Гибсон оказалась так прочно закреплена, что прошло некоторое время, прежде чем дама сумела освободить лицо, чтобы поцеловать падчерицу. Затем потребовалось разгрузить багаж, и путешественники этим занялись, в то время как Молли стояла в стороне, не умея помочь и лишь замечая сердитые взгляды слуг, когда чемодан за чемоданом загромождали коридор.
— Молли, дорогая, проводи… маму в ее комнату!
Мистер Гибсон запнулся, поскольку как именно дочь должна называть его новую жену, до сих пор не приходило ему в голову. Молли густо покраснела. Неужели придется называть чужую женщину мамой — тем словом, которое всегда связывалось в сознании лишь с одним конкретным образом? Все в ней воспротивилось, однако она промолчала и пошла вверх по лестнице, в то время как миссис Гибсон время от времени оборачивалась с новым указанием относительно того, какой именно чемодан или сундук следовало принести прежде остальных. Она почти не разговаривала с падчерицей, пока обе не оказались в заново отделанной комнате, где по распоряжению Молли в камине уже горел небольшой огонь.