— Понятия не имею, — сухо ответила Молли.
Последовала короткая пауза, после чего миссис Гибсон проговорила:
— Знаешь, думаю, следует попросить твоего дорогого папу устроить небольшой званый обед и пригласить мистера Осборна Хемли: пусть освоится в нашем доме. После тоски Хемли-холла это покажется ему приятным развлечением. Полагаю, его родители выезжают не часто?
— На следующей неделе он возвращается в Кембридж, — сообщила Молли.
— Правда? Что же, в таком случае отложим мероприятие до приезда Синтии. Хочу, чтобы моя девочка пообщалась с молодыми людьми.
— Когда она приедет? — уточнила Молли, давно мечтавшая познакомиться с Синтией.
— О, даже не знаю! Может быть, к Новому году, а может, не раньше Пасхи. Сначала надо заново обставить эту гостиную и сделать ее и твою комнаты абсолютно одинаковыми. Они одного размера, только расположены в разных концах коридора.
— Собираетесь переделывать ее комнату? — изумилась Молли.
— Да. И твою тоже, дорогая, так что не ревнуй.
— О, пожалуйста, только не мою! — возмутилась Молли, которой надоели бесконечные изменения.
— Ну что ты! Твою комнату просто необходимо переделать. Маленькая французская кровать, новые обои, красивый ковер и модный туалетный столик с зеркалом изменят ее до неузнаваемости.
— Но я не хочу ничего менять! Мне и так все нравится. Умоляю, не надо ничего делать!
— Что за глупости, дитя! Никогда не слышала ничего более нелепого! Любая девушка была бы рада избавиться от мебели, пригодной только для чулана!
— Это была мамина комната, до того как она вышла замуж, — очень тихо проговорила Молли, непроизвольно выдвинув последний аргумент в надежде, что он не будет отвергнут.
Миссис Гибсон мгновение помолчала и ответила:
— Подобные чувства, несомненно, делают тебе честь. Но не кажется ли тебе, что они заходят слишком далеко? Значит, мы не должны покупать новую мебель и хранить это проеденное червями старье? К тому же, дорогая, после великолепной веселой Франции Холлингфорд покажется Синтии очень скучным, поэтому хочу сделать привлекательным хотя бы первое впечатление. Намерена устроить ее где-нибудь неподалеку и хочу, чтобы она приезжала домой в хорошем настроении. Между нами, дорогая: Синтия немного, самую капельку своенравна. Только не говори об этом папе.
— Но разве нельзя изменить только комнату Синтии, а мою оставить как есть? Пожалуйста, не трогайте!
— Ни за что! Не могу с этим согласиться. Только подумай, что обо мне скажут, если позабочусь о своей дочери и оставлю без внимания дочь мужа! Этого я не вынесу!
— Никто не узнает.
— В таком местечке, как Холлингфорд? Право, Молли, ты или очень глупа, или очень упряма, или тебе совершенно все равно, что обо мне станут говорить. Нет, я поступлю так, как считаю нужным! Пусть все узнают, что я не обычная мачеха и трачу деньги поровну на обеих дочерей. Так что продолжать разговор бесполезно.
Итак, маленькая белая кроватка, старомодный комод и прочие реликвии девических дней матушки были обречены на переселение в чулан. А через некоторое время, когда Синтия приехала домой с огромными французскими чемоданами, вся старинная мебель, заполнявшая пространство, необходимое для транспортировки новых сундуков, исчезла там же.
Все это время Тауэрс-парк пустовал. Леди Камнор проводила начало зимы в Бате, а семейство составляло ей компанию. В унылые дождливые дни миссис Гибсон неизменно вспоминала Камноров, как стала их называть, после того как обрела независимое положение. Таким образом она подчеркивала разницу между своей близостью к семье и той почтительной манерой, с которой горожане привыкли говорить о «графе и графине». Время от времени и сама леди Камнор, и леди Харриет писали своей «дорогой Клэр». Первая обычно давала поручения в поместье или в городе, которые никто не мог исполнить так же хорошо, как Клэр, ибо та знала вкусы и привычки графини. Поручения неизменно влекли за собой счета за экипажи из гостиницы «У Джорджа». Когда мистер Гибсон указал жене на это обстоятельство, в ответ она заметила, что после успешного исполнения просьбы непременно последует подарок в виде дичи. Почему-то объяснение не удовлетворило мистера Гибсона, однако больше он ничего не говорил. Послания леди Харриет были короткими и забавными. Она сохранила к давней гувернантке чувство, заставлявшее время от времени ей писать и радоваться, исполнив почти добровольно возложенную на себя обязанность. Поэтому, воздерживаясь от душевных излияний, леди Харриет сообщала семейные новости и сплетни того места, где находилась, считая, что благодаря этому и умеренным, но искренним выражениям симпатии Клэр не почувствует себя забытой давними воспитанницами. Как часто и подробно миссис Гибсон цитировала эти письма в беседах с дамами Холлингфорда! Эффект она испытала еще в Эшкомбе, а здесь он оказался ничуть не меньше. Однако ее озадачивали дружеские приписки для Молли и вопросы о том, понравился ли сестрам Браунинг посланный ею чай. В конце концов, Молли пришлось рассказать о проведенном в особняке Эшкомба дне и последующем визите леди Харриет в дом сестер Браунинг.
— Что за вздор! — раздраженно воскликнула миссис Гибсон. — Леди Харриет отправилась навестить тебя ради развлечения, а над сестрами наверняка лишь посмеялась. Те же теперь будут повсюду говорить о ней как о близкой подруге.
— Не думаю, что так: она действительно держалась вполне по-дружески.
— Полагаешь, что знаешь леди Харриет лучше меня? Я за пятнадцать лет изучила ее вдоль и поперек. Она относится к тем, кто ниже ее по положению в обществе, с пренебрежением, а сестер Браунинг высмеивает и называет не иначе как «Пекси и Флепси».
— Она обещала, что больше не станет, — промямлила загнанная в тупик Молли.
— Обещала? Леди Харриет? Тебе?
— Да, я ее об этом попросила…
— Подумать только! Даже я при столь долгом знакомстве с леди Харриет никогда бы не додумалась до подобной дерзости.
— Не думаю, что леди Харриет восприняла мои слова как дерзость.
— Просто ты ничего не понимаешь: она умеет хорошо притворяться.
Их беседу прервал сквайр Хемли, явившийся наконец с визитом. Миссис Гибсон встретила его со всей возможной любезностью и приготовилась, приняв извинения, заверить, что вполне понимает, как много забот ложится на плечи землевладельца, однако никаких извинений и объяснений не последовало. Сквайр душевно пожал даме руку, таким способом поздравив с выпавшей ей удачей заполучить столь ценного супруга, как его друг Гибсон, однако не произнес ни слова о пренебрежении долгом. К этому времени Молли научилась читать выражение его лица и сразу поняла, что случилось нечто серьезное и сквайр чрезвычайно встревожен. Он едва выслушал светскую речь миссис Гибсон, хотя та старалась произвести благоприятное впечатление на отца привлекательного молодого человека, к тому же богатого наследника, а потом повернулся к Молли и негромко, как будто исключая из беседы миссис Гибсон, сообщил:
— Молли, у нас дома все перевернулось вверх дном! Осборн потерял место в Тринити-колледже, ради которого туда вернулся. Потом с треском провалил дипломный экзамен — после всего, что обещал нам с матушкой. А я, как дурак, ходил и на каждом углу хвастался, какой умный у меня сын. Ничего не понимаю! Никогда не ожидал сверхъестественных успехов от Роджера, но Осборн!.. От огорчения мадам тяжело заболела и очень хочет вас видеть, дитя! Утром ваш отец к ней приезжал. Боюсь, бедняжка очень плоха. Рассказала ему, как мечтает вас увидеть, и Гибсон позволил мне съездить за вами. Вы же не откажетесь, правда? Она вовсе не бедна, если кто-то думает, что проявлять доброту следует только к беднякам, но тоскует по теплу и заботе, словно нищая.
— Соберусь за десять минут, — ответила Молли, настолько тронутая словами и манерой сквайра, что даже не подумала попросить позволения ехать у мачехи, раз его уже дал отец.
Когда она поднялась, намереваясь уйти, миссис Гибсон, не расслышав и половины сказанного и обидевшись на пренебрежительное отношение, осведомилась:
— Дорогая, куда ты это собралась?
— Миссис Хемли просила приехать, и папа разрешил, — ответила Молли.
— Моя жена заболела, — пояснил сквайр. — Она очень любит девочку, вот и попросила мистера Гибсона позволить Молли провести некоторое время в Хемли-холле. Он согласился, поэтому я за ней и приехал.
— Подожди минуту, дорогая, — заметно помрачнев, обратилась миссис Гибсон к Молли. — Должно быть, твой дорогой папа совсем забыл, что вечером ты должна ехать вместе со мной с визитом.
Повернувшись к сквайру, она пояснила:
— Я с этими людьми совсем не знакома, а мистер Гибсон вряд ли сможет меня сопровождать, так что отпустить Молли с вами не могу.
— Мне казалось, что жена должна слушаться мужа, но, очевидно, не всегда. Миссис Хемли, как свойственно больным людям, вложила в свою просьбу всю душу. Что же, Молли, — продолжил сквайр уже громче, придется подождать до завтра. Надеюсь, вы проведете сегодняшний вечер весело.
— Нет, — возразила Молли, — мне и раньше не хотелось ехать, а теперь тем более.
— Замолчи, дорогая! — резко оборвала ее миссис Гибсон и, обращаясь к сквайру, добавила: — Визиты, конечно, скучны для девушки: ни веселой компании, ни танцев, ни игр, и все же нельзя игнорировать добрых друзей мистера Гибсона — какими, несомненно, являются Кокереллы.
— Оставьте девочку в покое! — воскликнул сквайр. — Отлично понимаю, о чем она: скорее поедет к нам, чтобы сидеть возле постели больной, чем отправится с визитом с вами. Неужели нельзя ее отпустить?
— Нет! — отрезала миссис Гибсон. — Для меня важно выполнять обязательства. Кроме того, считаю, что Молли обязана сопровождать меня в отсутствие мужа.
Сквайр окончательно расстроился, а когда это происходило, он клал ладони на колени и тихо свистел. Молли отлично знала это выражение неудовольствия и надеялась, что раздражение не получит словесного выражения. Она едва сдерживала слезы, а потому пыталась думать о чем-то постор