— Ах да! Синтия приедет завтра почтовым дилижансом, который прибывает в десять. Какой сегодня тяжелый день! Я едва не валюсь с ног! Полагаю, у Синтии появилась возможность покинуть школу на две недели раньше, чем мы планировали, и она с радостью ею воспользовалась, так что я не успела выразить свое мнение относительно столь раннего приезда: платить-то все равно придется, как если бы она осталась в школе до конца. К тому же я собиралась попросить ее привезти мне французскую шляпку, и тогда ты смогла бы заказать себе такую же, но, несмотря ни на что, я очень рада приезду бедняжки.
— С ней что-то случилось? — спросила Молли.
— Нет. С какой стати?
— Вы назвали дочь бедняжкой, вот я и подумала: она заболела.
— Ничего подобного! Просто привыкла так говорить после смерти мистера Киркпатрика. Если девочка растет без отца, ее всегда называют бедняжкой. Нет, Синтия никогда не болеет. Здоровая, как лошадь. В отличие от меня даже не почувствовала бы, насколько ужасна сегодняшняя погода. Не принесешь ли бокал вина и бисквит, дорогая? Я действительно очень ослабла.
Мистер Гибсон отреагировал на приезд Синтии намного активнее, чем родная мать. Он предполагал, что появление названной сестры станет радостным событием для Молли: несмотря на недавнюю женитьбу и новую супругу, все его интересы по-прежнему концентрировались на ней. Он даже нашел время подняться наверх и посмотреть спальни девочек, на обустройство которых выложил круглую сумму.
— Полагаю, молодым леди нравятся такие спальни! Конечно, очень мило, но…
— Моя прежняя комната устраивала меня куда больше, папа, но, возможно, Синтия привыкла к такой обстановке.
— Наверное. Во всяком случае, она увидит, что мы старались. Твоя комната в точности такая же, и это правильно. Если бы ее комната оказалась лучше, Синтия могла бы обидеться. Ну а теперь спокойной ночи в новой изящной кровати.
Молли поднялась чуть свет и отнесла в комнату Синтии подаренные в Хемли-холле прекрасные цветы, потом наспех позавтракала, вернулась к себе и оделась для выхода, не сомневаясь, что миссис Гибсон отправится к гостинице «Ангел», возле которой всегда останавливался дилижанс, чтобы встретить дочь после двухлетней разлуки. Каково же было ее изумление, когда увидела, как мачеха, вместо того, чтобы спешить встретить дочь, неторопливо приводит себя в порядок перед зеркалом в дорогой раме.
— Куда это ты так рано собралась? — в свою очередь удивилась та, увидев падчерицу в плаще и шляпке. — Туман еще не рассеялся.
— Думала, что вы пойдете встречать Синтию, и хотела составить компанию.
— Через полчаса она уже будет здесь: твой дорогой папа отправил к гостинице садовника с тачкой, чтобы погрузить багаж, и, вполне возможно, пошел с ним и сам.
— Значит, вы никуда не собираетесь? — сникла Молли.
— Разумеется, нет. Зачем, если скоро она придет сама? Терпеть не могу демонстрировать чувства толпе прохожих на Хай-стрит: ненавижу семейные сцены посреди улицы.
Миссис Гибсон вернулась к своему занятию, а Молли после краткого размышления подавила разочарование и нашла утешение в наблюдении за улицей из окна первого этажа, выходившего в сторону центра города.
Наконец-то на подъездной дорожке показался отец, сопровождавший высокую стройную леди, и садовник Уильямс с нагруженной багажом тачкой. Молли бросилась к двери и заранее распахнула ее навстречу новоприбывшей.
— Ну вот и она, — сказал мистер Гибсон. — Молли, это Синтия. Синтия, это Молли. Вам предстоит стать сестрами.
В темноте дверного проема Молли не смогла рассмотреть лица, а внезапно охватившая робость помешала сердечному объятию, к которому она была готова еще мгновение назад, но Синтия сама ее обняла и расцеловала в обе щеки, прежде чем воскликнула:
— А вот и мама!
На лестнице, завернувшись в шаль и дрожа от холода, стояла миссис Гибсон. Мать и дочь бросились навстречу друг другу, раскрыв объятия, и Молли с мистером Гибсоном смущенно отвели глаза от столь интимной сцены.
— Как ты выросла, дорогая! Выглядишь совсем взрослой.
— Так и есть, — рассмеялась Синтия. — Остается надеяться, что еще и поумнела.
— Да, очень хотелось бы в это верить, — многозначительно подтвердила миссис Гибсон, явно на что-то намекая.
Когда все расположились в ярко освещенной гостиной, Молли погрузилась в созерцание названной сестры. Возможно, черты ее лица и не отличались безупречной правильностью, однако живость постоянно меняющегося выражения не позволяла на этом концентрироваться. Улыбка, очаровательно надутые губки делали его почти красивым, если бы не почти не менявшееся выражение серьезных серых глаз в обрамлении темных ресниц. В отличие от матери волосы дочери не имели рыжих оттенков.
Можно смело сказать, что Молли влюбилась в девушку с первого взгляда, а Синтия чувствовала себя так, будто провела в этой комнате всю жизнь: грея руки и ноги, почти не обращала внимания на мать, хотя та постоянно отпускала замечания по поводу ее внешнего вида и платья, но не отводила внимательного, изучающего взгляда с мистера Гибсона и Молли, словно оценивая, как к ним относиться.
— В столовой ждет горячий завтрак, — сообщил мистер Гибсон. — Думаю, после ночного путешествия не откажешься подкрепиться.
Миссис Гибсон не выразила желания покинуть теплую гостиную, лишь добавила:
— Молли покажет тебе комнату. Ваши спальни рядом, а ей все равно надо снять верхнюю одежду. Когда спустишься к завтраку, я приду, а пока посижу здесь, у камина.
Синтия встала и вслед за Молли пошла наверх.
— Жаль, что у тебя не разожгли камин: наверное, не поступило распоряжения, — сказала Молли. — Но приказываю здесь не я. Правда, есть горячая вода.
— Подожди минуту. — Синтия взяла ее за обе руки и пристально посмотрела в лицо, но так, что это не показалось обидным. — Кажется, ты мне нравишься. Как хорошо! Я очень боялась, что сложится иначе: мы обе оказались в весьма неловком положении — но твой отец внушает доверие.
Молли не смогла сдержать улыбку, и Синтия, улыбнувшись в ответ, добавила:
— А, можешь смеяться сколько угодно, но, кажется, со мной ужиться непросто. В последнее время мы с мамой не ладили: и пары минут не могли провести вместе, — но, наверное, обе поумнели. А теперь, будь добра, оставь меня на четверть часа: больше, думаю, не потребуется.
Молли ушла к себе ждать, когда можно будет проводить Синтию в столовую. Конечно, в их доме найти дорогу в любую комнату не составляло труда, но Синтия настолько ее очаровала, что хотелось всецело посвятить себя новой подруге. Едва узнав о перспективе обзавестись сестрой, она принялась мечтать о приезде Синтии, так что при встрече, как исключительно впечатлительная натура, сразу оказалась во власти ее обаяния. В каждой школе есть такие девочки, которые привлекают и покоряют всех остальных учениц, причем не добродетелью, не красотой, не добрым нравом, не умом, а чем-то таким, что невозможно ни описать, ни понять.
Невозможно отрицать, что женщина способна очаровать не только мужчину, но и себе подобную, это поскольку сочетание многочисленных дарований и качеств настолько неуловимо, что нельзя установить пропорции составляющих. Возможно, власть эта далека от высоких принципов, ибо суть ее состоит в тонкой способности угождать различным людям и еще более разнообразным настроениям: быть всем для всех.
Во всяком случае, Молли могла бы скоро обнаружить, что Синтия не отличается безупречной моралью, однако покрывавшая ее вуаль обаяния не позволила бы осудить ее натуру, даже если бы подобное намерение соответствовало характеру названной сестры.
Синтия отличалась если не красотой, то редкой привлекательностью, и настолько хорошо это знала, что давно перестала на сей факт обращать внимание. Ни одна столь же прелестная особа не придавала так мало значения своей прелести. Молли любила наблюдать, как Синтия ходила по комнате свободным шагом лесного зверя, словно под музыку, слышную лишь ей одной. Платья девушки, которые нашим современницам могли бы показаться нелепыми, подчеркивали достоинства фигуры, а благодаря тонкому вкусу соответствовали самым строгим требованиям моды, хоть были недорогими и немногочисленными. Миссис Гибсон была явно шокирована, обнаружив, что дочь привезла всего четыре платья, хотя в ее гардеробе имелись туалеты новейших французских фасонов. Если бы она терпеливо дождалась ответа матери на письмо, в котором объявляла о том, что вернется раньше, такого бы не произошло. Эти речи показались Молли обидными, поскольку свидетельствовали о том, что радость матери при встрече на две недели раньше после двухлетней разлуки уступала той, которую она испытала бы при виде шикарных туалетов. Однако Синтия словно не замечала постоянных мелких уколов, упреки матери воспринимала с полнейшим равнодушием, что приводило миссис Гибсон в состояние сроди благоговейному трепету, поэтому она чаще обращалась к Молли, чем к родной дочери. В отношении одежды, однако, Синтия скоро доказала, что не хуже матери способна работать ловкими, умелыми пальцами. Она оказалась настоящей мастерицей и, в отличие от Молли, которая умела хорошо шить, но не разбиралась в фасонах платьев и шляп, с легкостью повторяла встреченные на улицах Булони образцы и несколькими быстрыми движениями наилучшим образом украшала их кружевом, лентами и вуалями. Таким способом она усовершенствовала гардероб своей матушки, но сделала это в весьма ироничной манере, причину которой Молли так и не поняла.
День за днем течение этих мирных занятий нарушалось сообщениями мистера Гибсона о неумолимом приближении миссис Хемли к роковой черте. Молли, которая теперь много времени проводила с Синтией в окружении лент, проволоки и тканей, воспринимала эти бюллетени как похоронный звон во время свадебного пира. Отец разделял ее горе: ведь мадам была его близкой подругой, — однако по долгу службы настолько привык к смерти, что воспринимал ее как естественный конец человеческого существования. Для Молли же уход дорогого, любимого человека был глубоко мрачным событием, и она в отчаянии бросала мелочные заботы, которыми была окружена, выходила в морозный сад и подолгу мерила шагами дорожку, скрытую от посторонних глаз вечнозелеными деревьями.