Она опять улыбнулась, но слабо и едва ли не сквозь слезы.
Первым из посторонних, кто заметил перемены в настроении и манерах Синтии, стал Роджер Хемли — при том, что не видел ее до тех пор, пока «тошнотворная микстура» не оказала благотворного воздействия. В первые пять минут встречи Роджер почти не спускал с Синтии глаз: отвечая на любезные банальности миссис Гибсон, постоянно смотрел в ее сторону, а при первой же возможности остановился перед Молли, отгородив ее от тех, кто вошел в комнату, и спросил:
— Молли, ваша сестра выглядит очень нездоровой! Что с ней? Доктор осматривал? Простите, но часто члены семьи не замечают первых признаков болезни.
Любовь к Синтии поселилась в душе Молли крепко и основательно, но если что-то испытывало чувство на прочность, то это именно привычка Роджера постоянно называть девушку сестрой. Если бы так сказал кто угодно другой, она не обратила бы внимания, но слово, услышанное из уст Роджера, раздражало слух и ранило сердце, поэтому ответ прозвучал коротко и сухо:
— Скорее всего переутомилась на балу. Папа осмотрел ее и не нашел ничего особенного.
— Может, ей поможет перемена обстановки? — задумчиво проговорил Роджер. — Что, если пригласить ее в Хемли-холл? Разумеется, вместе с вами и с матушкой. Это было бы замечательно…
Молли чувствовала, что поездка в Хемли-холл при сложившихся обстоятельствах не будет иметь ничего общего с прежними визитами, а потому не могла сказать, как относится к идее.
Роджер продолжал:
— Надеюсь, вы вовремя получили наши цветы? Даже не представляете, как часто я думал о вас в тот вечер! Наверное, было весело? Множество кавалеров и все такое? Слышал, мисс Синтия не пропустила одного танца.
— Да, было очень весело, — спокойно подтвердила Молли. — Правда, не уверена, что захочу в ближайшее время повторить опыт: слишком много проблем возникло.
— Ах, наверное, вы имеете в виду нездоровье сестры?
— Ничего подобного! — резко ответила Молли. — Очень много хлопот: наряды, прически, — а на следующий день ужасная усталость.
Роджер мог бы счесть Молли бесчувственной, хотя на самом деле сердце ее странно сжималось, — но он был слишком добр по натуре, чтобы придать ее словам некий отрицательный смысл. Перед уходом, на виду у всех, взяв Молли за руку на прощание, он добавил так тихо, чтобы никто другой не услышал:
— Могу ли я что-нибудь сделать для вашей сестры? Если захочет что-нибудь почитать, пожалуйста: у нас, как известно, много книг. — Не получив никакого ответа ни на словах, ни во взгляде, Роджер продолжил: — Может быть, цветы? Она любит цветы. Ах да! В теплице уже созрела ранняя клубника. Завтра же привезу.
— Уверена, что Синтия оценит вашу заботу, — заметила Молли.
По неизвестной Гибсонам причине между визитами Осборна увеличились интервалы, а вот Роджер приезжал почти каждый день, и всякий раз с новым подношением в надежде улучшить состояние Синтии. Та встречала гостя так приветливо, что миссис Гибсон встревожилась, как бы, несмотря на «неотесанность» (как она предпочла мысленно выразиться), ему не удалось получить предпочтение перед Осборном, который по непонятной причине пренебрегал собственными интересами. В своей манере исподтишка она умудрялась постоянно задевать и унижать Роджера, однако стрелы отскакивали от сильной щедрой натуры, которая не имела представления о мотивах этих мелких уколов, и попадали в нежную душу Молли. В детстве ее часто называли дерзкой и вспыльчивой девочкой, и сейчас она начала понимать, что это вполне справедливо. То, что ничуть не обижало Роджера и не раздражало Синтию, заставляло ее кровь кипеть и бурлить. Однажды обнаружив стремление миссис Гибсон сделать визиты Роджера реже и короче, она постоянно следила за конкретными проявлениями недружественного намерения, понимала истинный смысл замечаний мачехи: «Мы с мистером Гибсоном были бы счастливы просить вас остаться на обед, однако не смеем проявлять эгоизм, зная, что ваш отец так слаб, к тому же дома один».
Стоило Роджеру появиться с букетом ранних роз, Синтии тут же предписывалось отправиться в свою комнату отдохнуть, а Молли — срочно сопровождать миссис Гибсон по внезапно возникшему делу. И все же, стараясь доставить радость Синтии, Роджер, который с детства не сомневался в дружеском расположении мистера Гибсона, отказывался понимать, что его не хотят видеть. Не получив доступа к больной, он интересовался ее здоровьем, оставлял какой-нибудь подарок и не считал зазорным зайти четыре, а то и пять раз в надежде однажды ее увидеть. Наконец настал день, когда миссис Гибсон переступила границу привычного пренебрежения и в несвойственном ей приступе суровости, поскольку обычно отличалась спокойным нравом, перешла к откровенной грубости.
Синтия тем временем поправлялась: хоть она и отказывалась это признать, микстуры облегчили состояние ее ума. Румянец и даже беззаботность вернулись, а причин для беспокойства не осталось. Миссис Гибсон сидела в гостиной за вышивкой, а девушки уединились на подоконнике, и Синтия весело смеялась над попытками Молли имитировать французский акцент, с которым она только что прочла отрывок из Вольтера. Обязанность (или фарс) «познавательного чтения» по-прежнему исполнялась каждое утро, хотя невольный автор идеи лорд Холлингфорд уехал в Лондон, не предприняв ни единой попытки вновь встретиться с Молли, как надеялась на балу миссис Гибсон. Несбыточная мечта утонула в весеннем тумане. Но сейчас стояло ранее июньское утро — восхитительное, свежее, напоенное ароматом цветущих растений. Половину времени, якобы посвященного французским текстам, девушки как можно дальше перегибались через подоконник и вытягивали руки, чтобы нарвать цветов плетистой розы. Наконец им это удалось: бутоны лежали на коленях Синтии, но многие лепестки пострадали, так что, хоть аромат и сохранился, прелесть цветов померкла. Раз-другой миссис Гибсон сделала им замечание: болтовня и веселье мешали ей считать стежки, — а ей осталось до выхода из дому закончить определенный узор.
— Мистер Роджер Хемли, — объявил дворецкий.
— Надоел! — воскликнула миссис Гибсон едва ли не в присутствии гостя и, раздраженно отшвырнув пяльцы, подала ему холодную неприветливую руку, все еще не в силах отвести взгляд от оставленной вышивки.
Джентльмен ничего не заметил и сразу прошел к окну, воскликнув искренне:
— Какая прелесть! У вас тоже расцвели розы, так что наши больше не нужны.
— Вполне с вами согласна, — заметила миссис Гибсон, прежде чем Синтия или Молли успели произнести хотя бы слово. — Вы долго приносили нам цветы, но теперь, когда появились свои, можете больше не беспокоиться.
Роджер взглянул на хозяйку дома с омрачившим лицо недоумением — не столько от самих слов, сколько от тона, — но миссис Гибсон, обладавшая достаточной смелостью для нанесения первого удара, решила продолжить нападение, пока существовала возможность. Наверное, Молли расстроилась бы больше, если бы не увидела, как покраснела Синтия. Она ждала ее реплики, зная, что при необходимости защиту вполне можно доверить находчивому уму.
Роджер протянул руку к лежавшему на коленях Синтии растрепанному букету.
— Во всяком случае, мое беспокойство — если миссис Гибсон считает его таковым — будет с избытком оплачено, если мне позволят взять вот это.
— Меняю старые лампы на новые, — с улыбкой проговорила Синтия, отдавая цветы. — Если бы всегда можно было столь же дешево покупать такие прекрасные букеты, какие вы нам приносите!
— Забываешь о времени, которое также входит в оплату, — вмешалась матушка. — Право, мистер Хемли, если будете приходить так часто и так рано, придется закрыть перед вами дверь! Часы между завтраком и ленчем я обычно посвящаю своим делам, а девочек стараюсь приучить к познавательному чтению и учебе, столь желательным в их возрасте, однако ваши многочисленные ранние визиты мешают регулярным занятиям.
Обидные слова были произнесены тем сладким, фальшивым тоном, который в последнее время раздражал Молли, как скрип карандаша по грифельной доске. Лицо Роджера изменилось: обычный румянец на миг поблек, появилось мрачное, недовольное выражение, — однако уже в следующее мгновение вернулась обычная искренность. Он согласился с хозяйкой дома, что визит действительно ранний, а привычный распорядок дня и в самом деле нарушен, поэтому ответил:
— Понимаю, что поступил опрометчиво: больше такого не повторится, — но сегодня на то есть особая причина. Брат говорил, что вы желали прогуляться в Херствуд во время цветения шиповника, а в этом году оно началось раньше, чем обычно: я не поленился проверить. К тому же вы предполагали отправиться еще до ленча и провести в лесу значительную часть дня…
— Прогулка планировалась в обществе мистера Осборна, а куда-либо отправиться без него мы не готовы! — холодно оборвала его миссис Гибсон.
— Сегодня от брата пришло письмо: он не сможет вернуться домой до того, как шиповник отцветет. Честно говоря, особой красоты кустариник не представляет, но день исключительно хорош. Вот я и подумал, что прогулка в Херствуд — прекрасный повод выбраться на воздух.
— Благодарю. Как вы добры! Даже жертвуете естественным стремлением проводить как можно больше времени с отцом.
— Рад сообщить, что отец чувствует себя значительно лучше и почти все время проводит в полях. Он привык находиться там один, поэтому я… мы считаем, что возврат к старым привычкам — хороший признак.
— А когда вы намерены вернуться в Кембридж?
Немного поколебавшись, Роджер ответил:
— Точно не знаю, пока не определился с планами. Должно быть, вы слышали, что теперь я член Тринити-колледжа. Думаю, что вскоре отправлюсь в Лондон.
— Ах, Лондон! Лучшее места для молодого человека трудно найти, — решительно заявила миссис Гибсон, словно пришла к этому умозаключению после серьезных размышлений. — Если бы сегодня мы не были так заняты, не устояла бы перед искушением сделать исключение из правила, то есть очередное исключение, поскольку и прежние ваши ранние визиты уже повлекли за собой немало исключений. Возможно, однако, до отъезда сможем снова в