Сквайр не хуже старого Сайласа чувствовал и понимал существующую между ними связь, поэтому, хоть и не переносил вида заброшенной земли, приказал немедленно подать лошадь. Приближаясь к месту, где стояла хижина старика, он услышал звуки земляных работ и гул множества голосов — точно так же, как пару лет назад, — и остановился в недоумении. Да, никакой ошибки: вместо тишины и заброшенности лязг железа, мерный глухой звук переваливаемой из тачек земли, перекрикивания работников, — но все это происходило не на его территории, куда более достойной затрат и трудов, чем заросший тростником глинистый участок, где работали люди. Он знал, что земля принадлежит лорду Камнору, основательно разбогатевшему (мошенники виги!) и значительно поднявшемуся по социальной лестнице, в то время как семья Хемли обидно опустилась. Но все равно — невзирая на давно известные факты и здравый смысл — при виде работ, которые успешно осуществлял сосед, а сам он не смог, гнев сквайра мгновенно вспыхнул. Подумать только: презренные виги, пришедшие сюда лишь во времена королевы Анны, заткнули за пояс их, коренных жителей! Он проехал дальше, дабы убедиться, что рабочие не тронули его черепицу, сложенную неподалеку. Невеселые мысли, полные сожалений и вопросов, занимали разум сквайра Хемли, когда он подъехал к хижине и отдал лошадь парнишке, до того вместе с младшей сестрой забавлявшемуся строительством домиков из той самой черепицы. Даже если бы внук старого Сайласа разбил весь запас глиняных плиток на кусочки, сквайр не сказал бы ему ни слова, но рабочим лорда Камнора не простил бы ни единой черепичной крошки! Да, вот так: ни единой крошки!
Старый Сайлас лежал в неком подобии шкафа, открывавшегося непосредственно в гостиную. Маленькое окно, сквозь которое поступал свет, выходило прямо на болото, и днем клетчатую шторку отодвигали, чтобы больной мог наблюдать за работой. В комнате было очень чисто, и перед лицом близкой и всех уравнивающей смерти старик первым подал грубую узловатую руку сквайру.
— Знал, что вы приедете, господин: ваш отец приезжал к моему, когда тот умирал.
— Ну-ну, приятель! — воскликнул чувствительный сквайр. — Не торопи смерть. Скоро, глядишь, встанешь и пойдешь. Тебе принесли бульон, как я велел?
— Да-да. У меня есть все, что только можно пожелать. Вчера приезжали ваши сыновья: молодой сквайр и мастер Роджер.
— Знаю.
— Но сегодня я ближе к небесам. Хочу попросить вас присмотреть за зарослями в Уэст-Спинни, сквайр. Это утесник, где старая лиса устроила логово. Та самая, которую так и не смогли поймать. Вы были еще мальчонкой, но наверняка все помните, а я до сих пор без смеха не могу вспоминать ее выходки.
Старик действительно засмеялся, но тут же закашлялся, да так, что сквайр испугался. В комнату вошла невестка и сказала, что приступы стали очень частыми и настолько сильными, что она боится, как бы свекр не задохнулся. Все это было высказано просто, без трагизма и слез. Бедняки принимают неизбежность смерти куда спокойнее, чем принято в просвещенных кругах. Кажущееся равнодушие поразила сквайра, но когда женщина принялась заботливо усаживать больного, поправлять подушки, он понял, что слова ее были для умирающего не большей новостью, чем завтрашний восход солнца. Куда важнее ему казалось высказать хозяину то, зачем его, собственно, и позвали.
— Эти чужаки — я зову их так, потому что многие пришли издалека, хотя есть и другие — те, кого вы уволили прошлой осенью, когда остановили работы, — рубят утесник и другие кусты на топливо для костров. Живут далеко, поэтому обедают здесь. Если не приглядите, погубят все, что растет, вот я и решил сказать вам об этом, прежде чем умру. Приезжал пастор, но ему говорить нет смысла: он за графа, так что все равно не стал бы ничего делать. Думаю, граф и поставил его в приход, потому что налево и направо расхваливал его: мол, дает бедным работу, — но ни словом не обмолвился о ваших заботах, сквайр.
Долгая речь не раз прерывалась кашлем и приступами удушья. Наконец поведав главное, старик отвернулся к стене и, казалось, уснул, но внезапно вздрогнул и добавил:
— Отхлестал его от души: он хотел украсть фазаньи яйца, — а я не знал, что он сирота. Господи, прости!
— Это он о хромом Дэвиде Мортоне, который ставил капканы на оленей, — шепотом объяснила невестка.
— Но ведь Мортон давным-давно умер: поди лет двадцать назад, — возразил сквайр.
— Да, но когда дедушка засыпает после утомительных разговоров, всегда вспоминает прошлое. Теперь он долго не проснется, сэр, так что, если хотите подождать, лучше присядьте. — Хозяйка протерла стул фартуком. — Велел непременно его разбудить, если приедете вы или мастер Роджер: он уже был сегодня утром и обещал вернуться, — но если дедушку не трогать, то он проспит не меньше часа.
— Жаль, что не успели попрощаться, — а хотелось бы.
— Он всегда засыпает внезапно, — пояснила женщина. — Но если хотите, попробую разбудить.
— Нет-нет, не надо! — остановил ее сквайр. — Приеду снова — может быть, завтра. Передайте, что я искренне сожалею и сочувствую, и присылайте в Хемли-холл за всем, что потребуется. Мастер Роджер собирался приехать? Значит, расскажет, как Сайлас себя чувствует. Жаль, что я не успел попрощаться.
Сквайр дал шестипенсовик державшему лошадь мальчику, поднялся в седло, немного посидел, глядя на кипевшую работу и на свой заброшенный участок. Пилюля оказалась горькой. Сам он очень не хотел брать заем у государства, однако жена переубедила, а сделав шаг, гордился единственной уступкой духу прогресса, которую совершил в жизни. Пока миссис Хемли оставалась в сознании, сквайр досконально, хотя и медленно, изучил вопрос мелиорации. В сельском хозяйстве он разбирался прилично, и одно время первым среди окрестных землевладельцев применил новые технологии, начав осушать болота с помощью черепицы. В те дни многие судачили о чудачествах сквайра Хемли, но вступать с ним в спор опасались, дабы не выслушивать долгие аргументы, вычитанные в различных статьях по этому вопросу. И вот теперь все вокруг взялись за осушение. Проценты по долгу государству продолжали накапливаться, хотя сквайр Хемли ничего не предпринимал, а черепица портилась и падала в цене. Подобные мысли не радовали, и сквайр был готов драться с собственной тенью. Дурное расположение требовало выхода. Внезапно вспомнив об ущербе своему кустарнику, о котором услышал всего лишь четверть часа назад, он направился к работникам лорда Камнора, а по пути встретил мистера Престона — также верхом, — направлявшегося проверить, как идут работы. Сквайр не знал управляющего лично, однако по манере речи и проявленному почтению понял, что перед ним ответственное лицо.
— Прошу прощения. Полагаю, вы руководите этими работами?
— Именно так, — подтвердил мистер Престон. — Как этими, так и многими другими вместо мистера Шипшенкса. Полагаю, вы мистер Хемли?
Сквайр сдержанно поклонился. Ему не понравилось, что его назвали по имени, вместо того чтобы ограничиться уважительным «сэр», пока собеседник не представится.
— Я мистер Хемли из Хемли. Судя по всему, вы, как новый управляющий, еще плохо представляете границы земель лорда Камнора, а потому подскажу: моя территория начинается возле того пруда, как раз на возвышении.
— Мне это известно, мистер Хемли, — несколько раздраженно из-за обвинения в невежестве заметил мистер Престон. — Но могу ли поинтересоваться, почему именно сейчас вы обращаете мое внимание на это?
Сквайр начинал закипать, однако старался держать себя в руках, что требовало от него немало усилий: что-то в манерах и тоне хорошо одетого, красивого молодого управляющего невыразимо раздражало. Неприятное впечатление усиливалось невольным сравнением великолепной лошади, на которой сидел мистер Престон, с его собственной плохо ухоженной старой клячей.
— Мне сообщили, что ваши люди не соблюдают границ и вырубают на моей земле кустарник, чтобы разжечь костры.
— Не исключено! — Мистер Престон вскинул брови, всем своим видом выражая небрежность. — Должно быть, не видят в этом большого вреда. Но я выясню.
— Ставите под сомнение мои слова, сэр? — осведомился сквайр, дернув лошадь так, что та начала под ним гарцевать. — Я услышал об этом не более получаса назад.
— Сомневаться в ваших словах, мистер Хемли, — последнее, что пришло бы мне в голову, но, прошу меня извинить, аргумент, дважды приведенный вами в доказательство справедливости заявления — что вы слышали об этом буквально только что, — не настолько веский, чтобы исключить возможность ошибки.
— Лучше бы прямо сказали, что не верите мне, — проворчал сквайр, сжимая и слегка поднимая кнут. — А то слишком много слов — не могу понять, о чем говорите.
— Прошу не терять самообладания, сэр. Как и обещал, я выясню. Вы же не видели собственными глазами, как мои люди рубят кустарник, а не то непременно упомянули бы об этом. Я позволю себе сомневаться в справедливости ваших слов до тех пор, пока не узнаю все лично. Именно так я и поступлю, а если это обижает вас, то заранее прошу прощения, но намерений не изменю. Если установлю, что вашей собственности причинен вред, то немедленно прекращу действия и, разумеется, от имени своего господина компенсирую ущерб: возможно, даже до полукроны.
Последние слова мистер Престон произнес совсем тихо, как будто про себя, с легкой презрительной усмешкой на лице, а сквайр тем временем пытался успокоить кобылу, совершенно не замечая, что постоянно натягивает поводья.
Ни один из собеседников не заметил приближавшегося размашистым, уверенным шагом Роджера Хемли. Тот увидел отца от двери хижины старого Сайласа, а поскольку больной все еще спал, решил подойти и ненароком услышал часть беседы.
— Не знаю, кто вы такой, но видел разных управляющих: как джентльменов, так и тех, кто таковыми пытались казаться. Вы, молодой человек, явно принадлежите ко второй категории. На вашу дерзость следовало бы ответить хлыстом.
— Прошу, мистер Хемли, немного охладить пыл и пораскинуть мозгами, — холодно отозвался мистер Престон. — Негоже человеку ваших лет чрезмерно возбуждаться.