Роджер взглянул на возлюбленную со страстным восторгом и, кажется, забыл, что так и не закончил фразы.
Синтия не выразила желания повторить свои слова, и за нее заговорила матушка:
— Не сомневаюсь, что моя дорогая, милая девочка по достоинству оценила ваши чувства. Полагаю, теперь мне понятна причина ее весеннего недомогания.
— Мама, — внезапно возразила Синтия, — вам известно, что ничего подобного не было. Прошу не сочинять обо мне сплетен. Я обручилась с мистером Роджером Хемли, и этого вполне достаточно.
— Достаточно! Более чем достаточно! — воскликнул Роджер. — Обещания не приму. Я связан, но вы свободны. Мне нравится ощущать себя связанным: это дает мир душе — однако за два года может многое произойти и вы не должны сковывать себя обещанием.
Синтия молчала, явно что-то обдумывая, а заговорила миссис Гибсон:
— Вы, несомненно, чрезвычайно великодушны. Возможно, лучше будет вообще об этом не упоминать.
— Я бы предпочла сохранить это в секрете, — поспешно добавила Синтия.
— Конечно, дорогая. Именно это я и собиралась сказать. Когда-то я знала одну молодую леди, которая, услышав о смерти в Америке джентльмена, ее хорошего знакомого, тут же заявила, что была с ним помолвлена. Даже зашла так далеко, что надела траур. А потом выяснилось, что сообщение ложное. Джентльмен вернулся живым и здоровым и признался, что ни разу о ней не вспомнил. Молодая леди попала в крайне неловкое положение. Так что подобные вещи лучше до поры до времени держать в тайне.
Даже сейчас Синтия не удержалась от сарказма:
— Мама, обещаю не надевать траур, какие бы известия ни пришли о мистере Роджере Хемли.
— Просто Роджер, пожалуйста! — попросил молодой человек шепотом.
— А все вы станете свидетелями, что он обещал обо мне думать, даже если решит отказаться. Да, я действительно хочу, чтобы помолвка осталась тайной до его возвращения. Уверена, что все вы поддержите мое желание. Пожалуйста, Роджер! Пожалуйста, Молли! Мама, а тебя прошу особенно!
За такое обращение и такой тон мистер Хемли был согласен на что угодно и вместо ответа лишь молча нежно пожал невесте руку. Молли чувствовала, что никогда не сможет упомянуть о помолвке, как об обычной новости, так что заговорила опять одна лишь миссис Гибсон:
— Дорогое дитя! Почему «особенно» относится именно ко мне, бедной? Ты же знаешь, что нет на свете никого надежнее!
Небольшие часы на камине пробили полчаса.
— Мне пора! — в отчаянии воскликнул Роджер. — Как быстро летит время! Дилижанс остановится возле гостиницы «У Джорджа» всего на пять минут. Дорогая, любимая Синтия… — Он сжал ее руку, а потом, подчинившись порыву, обнял и поцеловал. — Только помните, что вы свободны! Напишу из Парижа.
— Если бы я считала себя свободной, — возразила Синтия, слегка покраснев, — разве позволила бы столь дерзкое обращение?
Даже в такой момент у нее нашелся остроумный ответ.
Затем настал черед Молли, и манера, голос, интонации Роджера снова наполнились братским теплом.
— Молли! Знаю, что вы меня не забудете. А я никогда не забуду вас и вашу доброту… к матушке. — Голос дрогнул, и пришлось поспешить с прощанием.
Миссис Гибсон заполняла пространство какими-то пустыми словами, Синтия перебирала цветы в вазе, стараясь аранжировать букет по своему вкусу, но не вникая в занятие. Молли стояла, замерев, не испытывая ничего, кроме потрясения. Ощутив прикосновение теплой ладони и подняв глаза — до сих пор смотрела в пол, как будто веки отяжелели, — она увидела, что место, где он только что стоял, опустело. На лестнице прозвучали быстрые шаги, открылась и закрылась входная дверь. Молли стрелой бросилась на чердак, окно которого выходило на ту улицу, по которой должен был пройти Роджер. Шпингалет давно не открывался и застрял, но Молли упорно дергала неподатливую железку.
— Я должна его увидеть! Должна, должна!
И увидела: Роджер бежал по улице, стараясь успеть на лондонский дилижанс. Прежде чем зайти к Гибсонам, он оставил вещи в гостинице. Обернувшись и прикрыв глаза ладонью, чтобы в свете заходящего солнца в последний раз взглянуть на дом и, конечно, увидеть Синтию, Роджер не заметил никого, даже Молли в чердачном окне, так как она отстранилась и скрылась в тени, зная, что не имеет права на последний, прощальный взгляд. Еще миг, и Роджер Хемли исчезнет на годы.
Молли медленно закрыла окно и покинула чердак, а вернувшись в свою комнату, едва начала переодеваться, как на лестнице послышались шаги Синтии. Молли поспешно подошла к туалетному столику и принялась развязывать ленты на шляпке, но они затянулись узлом и отказывались подчиняться. Синтия остановилась возле двери, слегка ее приоткрыла и спросила:
— Можно войти?
— Конечно! — придав голосу бодрости, ответила Молли, не в силах сказать «нет», пусть и очень хотелось.
Она не обернулась, поэтому Синтия остановилась за спиной, положила ладони на талию и заглянула через плечо, вытянув губы для поцелуя. Молли не смогла противостоять молчаливой просьбе, но мгновением раньше заметила в зеркале два отражения: свое собственное — с бледным лицом, красными глазами, испачканными ежевикой губами, спутанными волосами, в сбитой набок шляпке и порванном платье, а рядом — безупречно красивую, с нежным румянцем на лице, в элегантном наряде Синтию.
«О, ничего удивительного!» — подумала бедняжка и, повернувшись, обняла подругу, склонила голову на плечо, но в следующее мгновение отстранилась, сжала ладони подруги и заглянула в лицо.
— Ты любишь его всем сердцем, правда?
Стараясь скрыться от проницательного взгляда, Синтия прищурилась и с усмешкой заметила:
— Говоришь так торжественно, словно требуешь клятвы. Разве я не доказала это? Но ведь ты же помнишь, что не умею я любить: говорила тебе, и не раз, — и почти то же самое сказала и ему. Могу уважать, могу восхищаться, испытывать теплые чувства, но не любить, не сгорать от страсти… Даже к тебе, малышка, я скорее привязана, хотя и сильнее, чем…
— Нет, не надо! — остановила ее Молли, прикрыв ладошкой губы. — Не говори, не хочу слушать. Напрасно я спросила: заставила тебя лгать!
— Почему, Молли? — удивилась Синтия, в свою очередь пристально вглядываясь в лицо подруги. — Что с тобой? Можно подумать, ты сама к нему неравнодушна.
Кровь бросилась к лицу, потом медленно отступила, дав возможность говорить, и Молли сказала правду, хотя и не полностью.
— Да, я его люблю, люблю, как сестра, и горжусь воспоминаниями о его братском отношении ко мне, а тебя люблю вдвойне за то, что выбрала его.
— Право, комплимент не велик! — рассмеялась Синтия, с удовольствием выслушивая похвалы жениху и даже стремясь слегка его принизить, чтобы вызвать новую волну восхищения.
— Он слишком благороден, умен и образован для такой глупой девушки, как я, но даже ты признаешь, что совсем не красив и довольно неуклюж. А я люблю все красивое: вещи, цветы, людей…
— Нет, не стану обсуждать его с тобой. Сама знаешь, что говоришь вовсе не то, что думаешь, а просто чтобы мне противоречить. Нельзя унижать Роджера, даже в шутку.
— Тогда вообще больше не станем о нем вспоминать. Я так удивилась, когда он вдруг…
Синтия очаровательно покраснела и потупилась, вспомнив слова и поступок жениха, а потом взгляд ее упал на кулек из листьев лопуха, полный ягод, такой упругий, крепкий и зеленый еще час назад, когда Молли вернулась с прогулки, но сейчас обмякший, побледневший и увядший. Молли тоже на него посмотрела и ощутила некое подобие жалости.
— О, какая чудесная ежевика! Знаю, что ты собрала ее для меня! — воскликнула Синтия и, опустившись на стул, начала есть, аккуратно вытаскивая по ягодке из кулька кончиками изящных пальцев.
Когда осталось меньше половины, девушка воскликнула неожиданно:
— Как бы я хотела поехать с ним в Париж! Наверное, это было бы неприлично, но зато как увлекательно! Помню, как в Булони завидовала отправлявшимся в Париж англичанам. Тогда мне казалось, что в Булони не останавливается никто, кроме скучных школьниц.
— Когда он будет на месте? — спросила Молли.
— Сказал, что в среду: просил написать ему туда. Во всяком случае, он мне напишет.
Спокойно, деловито, без лишних слов Молли принялась приводить в порядок платье. Синтия сидела неподвижно, но спокойной не выглядела. О, до чего же Молли хотела, чтобы она ушла!
— Возможно, — проговорила Синтия после долгого задумчивого молчания, — мы с ним так и не поженимся.
— Почему же? — удивилась Молли, не скрывая горечи. — Нет ничего такого, что дало бы тебе повод сомневаться.
— О, только не воспринимай мои слова слишком серьезно! — пожала плечами Синтия. — Пожалуй, я думаю вовсе не так, как говорю. Шансы за и против, пожалуй, равны: два года — это очень долго! Он может передумать, или я, или появится кто-то еще… Что ты на это скажешь, Молли? О таком мрачном событии, как смерть, даже не думаю, но за два года всякое может случиться!
— Не говори так! Пожалуйста, не надо! — жалобно взмолилась Молли. — Можно подумать, что ты к нему равнодушна, а ведь он так тебя любит!
— Разве я сказала, что равнодушна? Всего лишь просчитывала шансы. Уверена: не случится ничего такого, что могло бы помешать свадьбе. Но, сама понимаешь, все бывает, так что нелишне заглянуть в будущее и представить, что может произойти. Знаешь известную мудрость? Надейся на лучшее, но думай о худшем. Но вижу, что сейчас ты не в настроении воспринимать подобные истины, поэтому пойду готовиться к обеду, а тебя оставлю заниматься платьем.
Прежде чем Молли осознала ее намерение, Синтия обхватила ее лицо ладонями и чмокнула в нос, после чего легко удалилась.
Глава 35Маневр матушки
Мистер Гибсон за обедом не присутствовал — должно быть, задержался у пациента. Событие вполне обычное. Необычным стало то, что спустя пару часов, когда он сидел в столовой за поздней трапезой, миссис Гибсон спустилась и составила ему компанию. Обычно она предпочитала кресло или уголок дивана наверху, в гостиной, хотя очень редко позволяла падчерице воспользоваться упущенной ею привилегией. Молли с радостью сидела бы с отцом всякий раз, когда он обедал один, но ради мира в семье отказывалась от собственных желаний.