[42] и эпифизом[43]. Миссис Гибсон он представил мистера Кокса как своего бывшего ученика, бросившего овладение медицинской профессией потому, что старый дядюшка оставил ему достаточно денег, чтобы вести праздный образ жизни. Миссис Гибсон чувствовала, что в последнее время утратила расположение супруга, и надеялась восстановить репутацию, устроив хорошую партию для Молли, хотя доктор и запретил что-либо предпринимать в этом направлении. Поскольку сама она так редко высказывала вслух свои мысли, так часто меняла мнение, что не представляла, бывает ли у других иначе, мистеру Коксу был оказан самый радушный прием.
— Для меня большое удовольствие познакомиться с бывшим учеником мужа. Он так много о вас рассказывал, что мы воспринимаем вас едва ли не как члена семьи.
Чрезвычайно польщенный, мистер Кокс воспринял мелодичную прелюдию как доброе знамение и спросил, безжалостно покраснев:
— Мисс Гибсон дома? Когда-то мы были знакомы, то есть больше двух лет жили в одном доме, так что счел бы огромным удовольствием…
— Разумеется, Молли будет очень рада встрече. Я отправила их с Синтией — вы ведь еще не знакомы с моей дочерью Синтией? Они с Молли близкие подруги, — на короткую прогулку. Но день такой морозный, так что, думаю, скоро вернутся.
Хозяйка дома болтала без умолку, развлекая молодого человека разными пустяками, а тот любезно внимал, хотя постоянно прислушивался в надежде уловить знакомый щелчок входной двери, а следом гулкие шаги на лестнице. Наконец девушки вернулись. Синтия вошла первой — яркая, сияющая и цветущая, с блеском в глазах и свежим румянцем на лице — и при виде незнакомца удивленно остановилась в дверях. Следом появилась Молли: улыбающаяся, счастливая, с ямочками на щеках, однако заметно уступавшая Синтии в красоте, — и, шагнув навстречу, дружески поприветствовала гостя:
— О, мистер Кокс, рада вас видеть.
— Да, и я рад. Вы очень выросли, изменились… Наверное, не стоило этого говорить, — поспешно ответил молодой человек, неловко пожимая поданную руку.
Затем миссис Гибсон представила ему дочь, и девушки принялись обсуждать радости прогулки. В первый же визит мистер Кокс испортил свои шансы на успех, если вообще их имел, преждевременным проявлением чувств, а миссис Гибсон содействовала ему в этом, пытаясь помочь. Молли тут же утратила к нему интерес и настороженно отступила, что молодой человек счел неблагодарностью за двухлетнюю верность. И, в конце концов, мисс Гибсон оказалась не такой уж и прекрасной, как рисовалась в его мечтах, — мисс Киркпатрик выглядела куда красивее и доступнее. Синтия проявила огромный интерес ко всему, что говорил гость, как будто ничего важнее не было в целом мире, и выказала всевозможное молчаливое почтение — иными словами, применила все оружие для возбуждения мужского тщеславия. В то время как Молли спокойно оттолкнула поклонника, Синтия привлекла его мягкими пушистыми лапками, и постоянство пало перед ее чарами. Мистер Кокс порадовался, что два года назад мистер Гибсон запретил любое проявление чувств и не позволил зайти слишком далеко. Только Синтия могла составить его счастье.
Спустя две недели после того как направление его чувств решительно изменилось, мистер Кокс счел необходимым обратиться к мистеру Гибсону. Сделал он это с определенной долей ликования по поводу своего правильного поведения и немалой долей стыда от признания собственной изменчивости. Надо заметить, что в течение двух недель, якобы проведенных мистером Коксом в гостинице, а на самом деле, в доме мистера Гибсона, сам хозяин появлялся там чрезвычайно редко, видел бывшего ученика мало и считал, что тот поумнел, тем более что поведение Молли явно доказывало, что шансы на успех полостью отсутствуют. Однако мистер Гибсон оставался в неведении относительно очарования Синтии. Если бы заподозрил опасность, то пресек бы в зародыше, ибо не представлял, что девушка, пусть и не официально помолвленная с другим молодым человеком, способна принять новое предложение. Мистер Кокс попросил о разговоре наедине, и джентльмены устроились в бывшем кабинете, который теперь назывался приемной, но сохранил так много привычных черт, что только здесь гость мог чувствовать себя свободно. Покраснев до корней ярко-рыжих волос, он безостановочно крутил в руках новенькую шляпу, не имея представления, как начать фразу, и в итоге, забыв о грамматике, бросился в омут головой:
— Мистер Гибсон, думаю, вас удивит… да, уверен… то, что хочу сказать. Пару лет назад вы заявили, что порядочный человек должен сначала обратиться к отцу: а вы, сэр, заменили мисс Киркпатрик отца, — поэтому хочу выразить свои чувства, надежды или, лучше сказать, желания…
— Мисс Киркпатрик? — переспросил крайне удивленный доктор.
— Да, сэр! — отважно продолжил мистер Кокс, не собираясь останавливаться. — Знаю, что могу показаться непостоянным, но уверяю, что приехал сюда с сердцем, искренне преданным вашей дочери, и собирался предложить ей руку, сердце и все, что имею, но, право, сэр, если бы вы видели ее манеру всякий раз, когда я пытался проявить внимание… не просто уклончивую, а откровенно отталкивающую. Ошибиться невозможно. В то время как мисс Киркпатрик…
Мистер Кокс скромно потупил взор и с улыбкой разгладил ворс на шляпе.
— В то время как мисс Киркпатрик?.. — повторил доктор таким жестким голосом, что мистер Кокс — ныне почтенный землевладелец — ощутил такое же замешательство, как в годы учебы.
— Только хотел сказать, сэр, что, насколько можно судить по манерам, желанию слушать и очевидной радости от моих визитов… в целом, думаю, что могу надеяться, поскольку мисс Киркпатрик не совсем ко мне равнодушна. Готов подождать… то есть, сэр, не возражаете, если я поговорю с ней? — поспешно закончил мистер Кокс, встревоженный выражением лица собеседника. — Уверяю, что с мисс Гибсон у меня нет ни единого шанса.
— Вы правы: действительно ни единого шанса! — подтвердил мистер Гибсон. — Не воображайте, что меня раздражает именно это. Однако насчет мисс Киркпатрик вы заблуждаетесь: не думаю, что она могла иметь намерение поощрить ваши надежды!
Лицо мистера Кокса заметно побледнело: видимо, чувства, хотя и скороспелые, успели настояться.
— Полагаю, сэр, если бы вы могли ее видеть… не считаю себя тщеславным, а манеру так трудно описать. В любом случае позвольте мне испытать свой шанс и побеседовать с ней.
— Разумеется, если не передумаете, запрещать я не стану, но если последуете моему совету, то избавите себя от неловкости. Возможно, выдаю тайну, но полагаю, что должен предупредить: сердце ее занято.
— Не может быть! — воскликнул молодой человек. — Мистер Гибсон, очевидно, это ошибка. Я далеко зашел в выражении чувств и должен сказать, что она приняла признание в высшей степени благосклонно. Не думаю, что мисс Киркпатрик могла неправильно меня понять. Что, если она изменила решение? Возможно, в результате размышлений предпочла другого?
— Под «другим» вы, конечно, имеете в виду себя. Могу поверить в подобную изменчивость, — глядя на сидящий напротив образец, мысленно презрительно усмехнулся доктор, — но чрезвычайно расстроился бы, заметив это свойство в характере мисс Киркпатрик.
— Но ведь все возможно. Позволите ли встретиться с ней наедине?
— Конечно, мой бедный юноша, — ответил мистер Гибсон, ибо, несмотря на презрение, испытывал глубокое уважение к простоте, безыскусности, первозданной силе новоиспеченного чувства. — Сейчас же пришлю ее сюда.
Хозяин дома поднялся в гостиную, где надеялся застать Синтию, и она действительно оказалась там: как обычно, яркая и беззаботная, украшала шляпу для матушки и одновременно о чем-то непринужденно болтала с Молли.
— Синтия, буду признателен, если спустишься в мою приемную. Мистер Кокс желает с тобой поговорить!
— Мистер Кокс? — удивилась девушка. — Но что ему от меня нужно?
Очевидно, ответ на собственный вопрос пришел мгновенно, судя по залившему личико румянцу. Как только мисс Киркпатрик вышла из комнаты, доктор опустился в кресло и, чтобы найти повод для разговора, взял со стола свежий номер «Эдинборо ревью». Неизвестно, что там встретилось в статье, но через пару минут он обратился к молча сидевшей дочери:
— Молли, никогда не позволяй себе играть с чувствами честного молодого человека: это приносит боль.
Спустя некоторое время в гостиную вернулась чрезвычайно смущенная Синтия. Скорее всего девушка не решилась бы войти, если бы знала, что мистер Гибсон еще там, но ему было настолько несвойственно сидеть в гостиной среди бела дня и читать — или притворяться, что читает, что о такой возможности она даже не подумала. Отчим сразу поднял взгляд, поэтому не осталось ничего иного, как изобразить спокойствие и снова взяться за работу.
— Мистер Кокс по-прежнему внизу? — осведомился доктор.
— Нет, ушел. Попросил передать вам обоим свое глубокое почтение. Кажется, намерен сегодня же уехать. — Синтия попыталась держаться естественно, но не смогла поднять взгляд от рукоделия, а голос слегка дрожал.
Несколько минут мистер Гибсон продолжал читать, но Синтия чувствовала, что грядет серьезный разговор, и желала одного: скорее бы он нарушил тягостное молчание. Наконец мистер Гибсон устремил взгляд на нее и крайне недовольно провозгласил:
— Надеюсь, такое больше никогда не случится, Синтия! Я не одобрил бы поведение любой девушки — сколь угодно свободной, — если бы та благосклонно принимала особое внимание молодого человека и тем самым толкала его к предложению, принимать которое она не собиралась. Но что мне следует думать о юной леди в твоем положении: помолвленной, однако «в высшей степени благосклонно» (именно так выразился мистер Кокс) принимающей увертюры другого мужчины? Не думаешь, что напрасно доставила ему боль своим легкомысленным поведением? Впрочем, «легкомысленным» — самое мягкое из всех возможных определений. Прошу впредь не допускать ничего подобного, иначе буду вынужден характеризовать такое поведение более жестко.