— Леди Харриет! — негодующе воскликнула Молли.
— Не знаю, — устало ответила Синтия. — Не думала об этом тогда и не думаю сейчас. Кузина рассказала, что одна хорошенькая вдова отчаянно добивалась его взаимности, и мистер Престон часто высмеивал ее маленькие хитрости и уловки, которые, как ей казалось, он не замечал. О, и за этого человека я обещала выйти замуж! Взяла у него деньги в долг, писала ему любовные письма! Ну вот, теперь ты все понимаешь, Молли!
— Нет, еще не все. Что ты сделала, услышав, как он говорит о твоей матери?
— Единственное, что могла: написала, что ненавижу его, что никогда за него не выйду и при первой же возможности отдам и долг, и проценты.
— И?..
— Мадам Лефевр вернула письмо, заявив, что в ее заведении ученицам не позволено отправлять послания джентльменам, если она предварительно не ознакомится с содержанием. Я объяснила, что это друг семьи, агент, управляющий мамиными делами: никак не могла открыть правду, — однако ничего не получилось. Пришлось увидеть, как мадам Лефевр сожгла письмо, и пообещать, что впредь не повторю ошибки. Только в этом случае она не скажет маме. Поэтому осталось одно: успокоиться и ждать возвращения домой.
— Но после возвращения ты не встречалась с мистером Престоном — по крайней мере, некоторое время?
— Нет. Но смогла писать и начала собирать деньги, чтобы отдать долг.
— И что он ответил на твое письмо?
— Сначала притворился, что не верит в серьезность намерений, что решил, будто бы это временная обида, которую можно загладить уговорами.
— А потом?
— Потом опустился до угроз. К сожалению, я струсила. Не смогла допустить, чтобы о моей глупости сплетничали, мои письма показывали и читали — о, такие откровенные письма! Подумать только: обращалась к этому человеку «Мой дорогой Роберт!»
— Но как же ты смогла… договориться Роджером? — в ужасе спросила Молли.
— Почему нет? — резко возразила Синтия. — Я была свободной и свободной остаюсь, а это способ убедить себя в этом. Роджер мне нравился. Так приятно общаться с порядочным человеком, на которого можно положиться. К тому же я не камень, чтобы остаться равнодушной к проявлению нежной любви, так непохожей на алчное чувство Роберта Престона. Понимаю, что ты считаешь меня недостойной мистера Роджера Хемли. Конечно, если вся эта история откроется, он и сам не сочтет меня достойной. Иногда думаю, что надо бы оставить Роджера, уехать и начать новую жизнь где-нибудь подальше отсюда. Пару раз даже собиралась выйти замуж за Престона, чтобы ему отомстить и навсегда заполучить в свое распоряжение, но только мне же будет хуже: он словно тигр — красавец с блестящей полосатой шкурой, но с хищным сердцем и жестокой душой. Как я упрашивала его расстаться по-хорошему, без огласки!
— Огласка больше навредит ему, чем тебе, — успокоила подругу Молли.
Синтия побледнела.
— Но в тех письмах я упоминала о маме: сетовала на ее недостатки, — но не сознавала силу искушений. А теперь Роберт угрожает показать письма твоему отцу, если открыто не признаю помолвки.
— Он этого не сделает! — негодующе воскликнула Молли и поднялась перед Синтией, словно перед самим мистером Престоном. — Я его не боюсь. Он не посмеет меня оскорбить, а если и посмеет, то мне безразлично. Договорюсь с ним о краткой встрече и попрошу вернуть письма. Увидим, сможет ли он отказать.
— Ты его не знаешь, — покачала головой Синтия. — Он много раз назначал мне свидание, якобы чтобы забрать деньги, которые ждут его уже четыре месяца, и отдать мои письма. Бедный, бедный Роджер! Как он далек от интриг! Когда хочу написать ему слова любви, не позволяю себе, потому что признавалась в чувствах другому, недостойному. А если мистер Престон узнает о нашей помолвке, то страшно отомстит обоим, доставив боль злосчастными письмами, которые я написала в шестнадцать лет! Да их и было-то всего семь! А теперь они словно мина под ногами, которая может взорваться в любой момент. И тогда все взлетит на воздух, — добавила Синтия горько.
— Как же их получить? — задумчиво спросила Молли. — Непременно это сделаю. С папиной защитой он не посмеет отказать.
— Ах, но в этом-то и заключается проблема! Роберт знает, что больше всего на свете я боюсь осуждения со стороны твоего отца.
— И при этом утверждает, что любит тебя!
— Такова его любовь. Он заявляет, что ему безразлично, каким образом получит меня в жены, а полюбить себя он заставит.
От усталости и отчаяния Синтия горько расплакалась. Молли крепко ее обняла, прижала голову к груди и принялась укачивать, словно маленького ребенка.
— Ах какое облегчение все тебе рассказать! — пробормотала Синтия, и Молли тут же ответила:
— Уверена, что правда на нашей стороне, а потому он не сможет не отдать письма.
— И возьмет деньги? — добавила Синтия, подняв голову и заглянув подруге в лицо. — Он должен принять деньги. Ах, Молли! Тебе не удастся сделать это, скрыв правду от отца! А я лучше уеду в Россию и наймусь гувернанткой. Почти верю, что готова… Но отец ничего не должен знать. Пожалуйста, Молли, ничего! Я не вынесу осуждения мистера Гибсона. Обещаешь ни слова не говорить ни ему, ни маме?
— Обещаю: ничего не скажу. Сама знаешь, что я готова пойти на все, лишь бы…
Она не договорила: «…избавить тебя и Роджера от боли», — Синтия перебила:
— Ни одна причина на свете не должна позволить тебе рассказать отцу. Если не удастся, значит, не удастся. Буду любить тебя даже за напрасную попытку и не стану чувствовать себя хуже, чем прежде. Даже лучше, потому что со мной останется твое сочувствие. Только обещай ничего не говорить мистеру Гибсону!
— Я уже дала слово, но готова повторить. А теперь ложись в постель и постарайся уснуть. Бледна как простыня. Если не отдохнешь, непременно заболеешь. Уже третий час, и ты дрожишь от холода.
Наконец подруги пожелали друг другу спокойной ночи. Молли вернулась к себе и одетой упала на кровать. Силы ее покинули. Если Роджер случайно услышит эту историю, любовь его потерпит сокрушительный удар. Но достойно ли скрывать от него правду? Ей предстоит убедить Синтию самой обо всем рассказать, как только жених вернется в Англию. Чистосердечное признание чудесным образом облегчит неизбежную боль. Молли все думала о Роджере: что он почувствует, что скажет, как пройдет судьбоносная встреча, где он сейчас — до тех пор, пока не вспомнила о том, что предложила и пообещала сделать. Когда первое возбуждение улеглось, отчетливо проступили все трудности, главная из которых заключалась в том, каким образом добиться встречи с мистером Престоном. Как это удавалось Синтии? А переписка? Невольно возникла мысль, что за внешней открытостью поведения подруги таились подводные течения. Еще более неприятно поразила мысль, как бы самой не оказаться втянутой в порочную практику. Надо стараться двигаться по прямой дороге, а если придется свернуть в темный проулок, то лишь для того, чтобы избавить от боли дорогих сердцу людей.
Глава 44Молли Гибсон спешит на помощь
Показалось странным после бурной ночи встретиться за завтраком в безмятежном спокойствии. Синтия выглядела бледной, однако невозмутимо разговаривала на обыденные темы, в то время как Молли сидела молча, наблюдая и постепенно приходя к выводу, что, прежде чем приобрести столь безупречное самообладание, подруга должна была накопить богатый опыт тайных переживаний. Среди пришедших утром писем оказалось одно от лондонских Киркпатриков, но написала его не Хелен — близкая подруга и постоянная корреспондентка Синтии, — а ее сестра. Как выяснилось, Хелен переболела гриппом и пока чувствует себя очень слабой.
— Пусть приедет к нам и подышит свежим воздухом, — посоветовал мистер Гибсон. — В это время года в деревне лучше, чем в городе, если конечно, дом не расположен в низине. К счастью, наш дом стоит на возвышенности и хорошо проветривается, так что сырости можно не опасаться. А о ее здоровье я позабочусь.
— Это было бы чудесно! — заключила миссис Гибсон, быстро прикинув, какие изменения в хозяйстве необходимы для приема молодой леди из дома мистера Киркпатрика, а также сопоставив неизбежные неудобства с возможными преимуществами.
— Разве ты не рада, Синтия? А ты, Молли? Пусть девушка погостит у нас, а потом ты наверняка получишь приглашение в Лондон. Разве это не замечательно?
— Ну уж нет: никуда я Молли не отпущу, — возразил мистер Гибсон, уже прекрасно умевший читать мысли жены.
— Милая, бедная Хелен! — продолжала щебетать миссис Гибсон. — С радостью за ней поухаживала бы! Дорогой, давай превратим твою приемную в ее личную гостиную.
Незачем объяснять, что перевесила чаша весов с неудобствами от присутствия в доме постороннего человека.
— Больной, конечно, необходим покой. В общей гостиной ее будут постоянно тревожить посетители, а столовая настолько… как объяснить? Оттуда никогда не выветриваются запахи пищи. Если бы ваш дорогой папа позволил открывать окно, стало бы намного лучше…
— Но почему же нельзя использовать гардеробную в качестве спальни, а маленькую комнатку рядом с гостиной в качестве гостиной? — осведомился мистер Гибсон.
— Библиотеку, — пояснила миссис Гибсон, предпочитая называть так бывший книжный шкаф. — Только диван туда вряд ли поместится. Да и сквозняки повсюду. Нет, дорогой, лучше не станем приглашать Хелен. Ей дома куда удобнее!
— Ну что ж, — пробормотал мистер Гибсон, не настолько заинтересованный в положительном решении вопроса, чтобы вступать в борьбу, — возможно, ты права. Придется выбирать между привычными удобствами и свежим воздухом, тем более что некоторые больше страдают от нехватки первого, нежели второго. Знай, что я буду рад принять мисс Хелен Киркпатрик, если она пожелает приехать, однако ни за что не уступлю приемную. Там я зарабатываю на хлеб!
— Напишу им и расскажу о доброте мистера Гибсона, — благодушно заявила супруга, после того как доктор вышел из комнаты. — Они будут так же признательны нам, как если бы Хелен приехала!