Она умерла в 1867 году в возрасте восьмидесяти лет и похоронена на знаменитом кладбище Пер-Лашез, где покоятся теперь многие знаменитости.
Перед смертью, пока она еще могла передвигаться, она обычно медленно проходила вдоль Тюильри, глядя вверх на окна комнаты, где более шестидесяти лет назад ее развлекал мужчина, чье имя стало теперь легендарным.
Старая, шаркающая ногами, несмотря ни на что, она хранила воспоминания, которые не смогли потускнеть ни от возраста, ни от ее физической немощи. В то время, когда другие люди во Франции могли вспоминать императора как гордого покорителя стран на белом коне, окруженного блистательным штабом и рассыпающего со своего трона милости, она помнила его только как уставшего, задерганного молодого человека, который радовался ее обществу, ее легкомысленной болтовне и ощущению наслаждения, которое дарила она ему в ночи. Возможно, мемуары породили в ней чувство исполненного долга, чего она так и не смогла добиться за всю долгую карьеру на сцене.
Глава 12Сцена и салон
Многочисленные обязанности министра почт при Наполеоне включали настороженное отношение к письмам, написанным женским почерком. Изредка такая бдительность приносила любопытные плоды.
Однажды утром чиновник с большим трудом вскрыл письмо, отобранное им в почтовом мешке и адресованное некоей мадемуазель Жильбо, служившей чтицей у Жозефины. Оно пришло от ирландки, матери этой молодой дамы, и министр почт, должно быть, нахмурил брови, когда прочитал в нем материнские наставления. Указания мадам Жильбо своей перспективной дочери можно перефразировать следующим образом: «Собирай факты, которые могут пригодиться, чтобы надежнее держаться за императора, и, либо улучшай свое положение в его окружении, либо позаботься о том, чтобы уход оттуда оказался бы к твоей выгоде!»
Министр почт, несомненно полагая, что может избавить и матушку, и дочку от больших ненужных хлопот, направил это письмо Наполеону. Примерно через час в личном аппарате Жозефины открылась вакансия.
Этот случай служит хорошей иллюстрацией того, какие настроения превалировали среди привлекательных молодых женщин, окружавших Наполеона в короткий период между его восшествием на трон в 1804 году и отъездом на новый театр военных действий в 1805 году.
До коронации он был слишком занят, чтобы стать объектом интриг для предприимчивых матушек и дочек. А потом он проводил большую часть времени на полях сражений, что продолжалось вплоть до повторного обручения в 1810 году.
Возникновение императорского двора и появление вместе с этим блистательных возможностей для пронырливых молодых женщин, окружавших Жозефину, искушали многих матерей (и немалое число в равной степени расторопных мужей) расставлять заманчивые ловушки для податливого монарха. Когда такая ловушка срабатывала, соответствующая молодая женщина оказывалась в завидном положении. Она либо приобретала влияние и деньги, либо, если ей не удавалось улучшить свое положение при императоре, она всегда могла с достоинством удалиться, выбрав себе кого-нибудь из группы перспективных мужей, которых всегда держал наготове царственный сват.
Некоторые из этих лелеявших надежды молодых дам мечтали о приобретении подлинной политической власти по примеру наложниц бурбонских королей, но они горько разочаровались. Император не походил на Бурбонов, и единственной женщиной в его жизни, которой вообще было позволено оказывать хоть малейшее влияние на дела в империи, являлась его вторая супруга Мария Луиза, которая и сама была дочерью императора.
Каждая из этих возможных мадам помпадур часто оказывалась нестерпимо нудной для него, потому что далеко не всех так быстро выводили на чистую воду, как это случилось с неудачницей мадемуазель Жильбо.
Начиная с декабря 1804 года дворец Тюильри кишел симпатичными женщинами, и каждая в отдельности охотилась за беглым взглядом Наполеона, а если таковым ее не удостаивали, то за богатым и выдающимся мужем с перспективами еще больше разбогатеть и стать еще более знаменитым при покровительстве императора.
Возобновление войны против европейской коалиции не только еще больше прославило Наполеона как военного гения высочайшего класса. Оно совершенно определенно спасло его репутацию. За полтора года, предшествовавших его великой победе под Аустерлицем, появилось много признаков того, что блестящий молодой офицер из итальянского экспедиционного корпуса французской армии стал превращаться в циничного сластолюбца.
Этот период был апогеем его бабничества, временем, когда любовные увлечения стали практически доминировать в его жизни, вытесняя все остальное и притупляя остроту его исключительно проницательного и созидательного ума. Ни малейшей такой опасности не существовало, пока он находился под чарами пустоголовой Жоржины, но Жоржина не единственная привлекательная трагедийная артистка в Париже, и не все красавицы столицы были профессиональными артистками.
Гораздо более утонченные, нежели невысокая пухленькая Жоржина, женщины лежали наготове, дожидаясь огромного приза, и их логовища представляли собой салоны новых герцогинь империи. Другие расчетливые кокетки толпились у карточных столиков сестры Элизы и сестры Каролины, еще больше их находилось в окружении беспечной Жозефины, которая готова была принять любую симпатичную девушку в качестве фрейлины, если с ней связывали правдоподобную историю о несчастно сложившейся судьбе.
Именно в этих салонах Наполеон едва не попал в беду. Помимо своей связи с Жоржиной, о чем нам уже известно, он пускался в мимолетные, несерьезные, часто случайные увлечения, подчас жестокие, как в случае с несчастной мадемуазель Дюшенуа.
Катрин-Жозефин Дюшенуа — самое печальное любовное обретение Наполеона.
Ей было двадцать пять лет, когда она появилась в Версале, и, хотя ее лицо отличалось задумчивой прелестью раненой косули с огромными ищущими глазами и приятными, мягкими губами, ей не хватало живости женщины, способной помочь обремененному делами мужчине забыть о должностных заботах высокого поста.
Невозможно на время забывать о своей ответственности в обществе женщин, похожих на Катрин Дюшенуа. Человек скорее сам проникнется сочувствием к их трагической покорности, с которой они несут тяжелое бремя. Бертон изобразил ее в роли Жанны д’Арк, и она похожа на Жанну д’Арк за час до того, как ее поведут на сожжение. Как мог человек с опытом Наполеона подумать, что она может создать в его покоях такую же атмосферу, которую привносила Жоржина, еще одна загадка этого принца непредсказуемого. Возможно, это было такой же ошибкой, как и его выбор неумелого, добросовестного Груши в качестве подходящего военачальника для преследования разбитых пруссаков после битвы при Линьи, что привело к потере армии и полному поражению.
Как бы там ни было, но по крайней мере один раз он пригласил Катрин с грустными глазами в свои покои, и Констант сопровождал ее в Тюильри по той же дороге, которой пользовались Жоржина и другие фаворитки.
Однако случилось так, что Катрин приехала в особенно занятый вечер, и, когда Констант сообщил императору, что дама прибыла, Наполеон попросил передать ей, что он скоро подойдет и пока что она может раздеться!
Что подумала гордая женщина о столь неделикатном указании, история умалчивает, но один знакомый Катрин однажды охарактеризовал ее как человека, «легко схватывающего смысл происходящего». Поэтому неудивительно, что она покорно послушалась и с грустью отметила, что время уже позднее, на дворе ранняя осень и комната не освещена.
Наполеон в тот вечер, наверное, был действительно очень занят. Прошло полчаса, но он не показывался. Это было особенно жестоко с его стороны, потому что он любил жарко горящий камин, а терпеливая Дюшенуа, стоявшая в одной ночной сорочке, вскоре продрогла до костей. Наконец она подумала, что он забыл о ней, и, закутавшись в какую-то брошенную одежду, позвала слугу и попросила напомнить хозяину о ее присутствии.
Это был глупый поступок. Прерывать Наполеона в момент напряженной работы было равносильно тому, что нарваться на взрыв гнева. Когда ему робко напомнили, что мадемуазель Дюшенуа все еще дожидается его, он круто повернулся к несчастному посыльному и рявкнул: «Вот как? Тогда скажите ей, пусть уходит!»
Жаль, что Катрин Дюшенуа не написала своих мемуаров. Если бы она сделала это, мы получили бы особенно яркое описание Наполеона и что она думала о нем во время невеселого возвращения домой в тот вечер.
Еще одна дама из театра, у которой были основания жаловаться в это же время на поведение Наполеона, — это Тереза Бургуа, тоже трагедийная артистка и жестокая соперница Жоржины и Катрин Дюшенуа.
В том, что касается Терезы, пострадала не ее гордость, а карман. До конца своей жизни она затаила неутолимую злобу на своего царственного любовника.
Тереза Бургуа довольно разительно отличалась от коллеги по несчастью Дюшенуа. Это была бойкая, симпатичная независимая женщина, давнишний мастер остроумных закулисных каламбуров. У нее были искрящиеся наглые глаза, улыбчивые губы и круглое, как у херувимчика, личико, которое в детях иногда свидетельствует об озорстве.
Столь невинный вид никого не мог обмануть, тем более парижских театралов. Ей было восемнадцать, когда состоялся ее дебют, и двадцать один год, когда в качестве члена общества она привлекла внимание Наполеона. Но еще задолго до этого она уже поняла, сколько надо бобов, чтобы получилось пять.
На грани столетия Тереза состояла в любовницах у богатого человека, и ее покровителем оказался Шаптал, пятидесятилетний министр внутренних дел при Наполеоне. Естественно, император хорошо знал об этом, как в общем-то и все остальное парижское общество, потому что Шаптал так гордился своей миловидной и выдающейся наложницей, что появлялся с нею повсюду, и было известно, что он ни в чем не может ей отказать.
Мадемуазель Бургуа, авантюристка каких поискать, максимально использовала такое попустительство, но, несмотря на это, горела желанием и была готова улучшить свое положение на социальной лестнице. Когда наконец ее пригласили приехать в Тюильри, она ничего не сказала об этом Шапталу, несомненно решившись выжать максимум из представившихся ей возможностей у орла, оставив старого канюка про запас.