Сформировали новые гарнизоны, отлили новые орудия, на новых коней посадили новые полки кавалерии, и император выступил во главе новой армии. Она получилась почти такой же многочисленной, какой была та, растаявшая и утонувшая в снежных метелях по дороге из Москвы.
Сначала все выглядело так, будто ветераны ошиблись.
Призывники армий 1813 года выдерживали огонь так же хорошо, даже лучше, чем участники египетской кампании и Аустерлица. Были даже победы до тех пор, пока вооруженное кольцо вокруг французов не сомкнулось и шведский принц Бернадот, за женой которого — Дезире — Наполеон когда-то ухаживал, открыто выступил против своих соотечественников.
Потом австрийскую свадьбу сочли в конечном счете бесполезной, потому что Франц, отец юной регентши в Париже, объявил себя противником человека, который обручился с его дочерью, и сто тысяч австрийцев перешли на сторону русского царя.
Враги Наполеона теперь включали русских, националистов Пруссии, англичан, занятых тем, что перевозили через Испанию брата Жозефа, шведов, руководимых французским маршалом-ренегатом, испанцев, что весело варили в масле попавших в плен и распинали на монастырских стенах отставших французских солдат и, наконец, всех недовольных Бонапартом аристократов, которых наполеоновские амнистии не смогли заманить обратно в Париж.
Теперь это было всего лишь вопросом времени. Осторожные автократы были уверены в том, что теперь-то они держат демона за хвост.
В январе 1814 года он все еще метался со своей небольшой армией по городам и весям северо-восточной Франции. В апреле фактически все было кончено, когда сам Ней потребовал его отречения и мрачно заявил, что «армия подчинится своим начальникам прежде, чем императору!».
Что же стало с Марией Луизой?
За короткий период бесплодных летних побед она приехала к мужу в Майнц, и они нашли время, чтобы побыть вместе. В августе, когда ее отец присоединился к врагам Наполеона, она возвратилась в Париж, и накануне кампании по защите Франции он смог на короткое время приехать к ней.
Он повалил короля Рима на пол, шумно возился с ним в последний раз, прежде чем торопливо возвратиться к тому, что осталось от его армии, к пятидесяти тысячам изнуренных, обмороженных солдат, которые все еще были способны вышибать разрозненных союзников с занятых французских позиций.
В середине марта Наполеон непреднамеренно решил свою судьбу. В письме, написанном жене, он доверительно сообщил ей о плане нанесения удара по коммуникациям союзников. Эта жизненно важная информация попала в руки врагов, и русский царь Александр наконец решил, что Наполеон блефует.
Игнорируя извивающиеся колонны французской армии, он обошел их и атаковал Париж, в комитетах которого заседало предателей больше, нежели защитников на стенах города.
Бедная и глупая Мария Луиза совершенно обезумела. Она никогда не думала столкнуться с кризисом такого характера. Талейран упрашивал ее остаться в городе и защищать столицу, другие советовали бежать вместе с правительством в Рамбуйе. Именно так она и поступила, оставив Париж, который сдался без борьбы.
Вряд ли ее можно винить за это. Город сдал победителям маршал Мармон, старейший друг Наполеона, а среди его советников был брат Жозеф, который только что покинул осиротевший трон Испании. Даже сам император написал жене, призывая ее проявить осторожность и самой вместе с королем Рима не угодить в руки врагов.
В одиннадцать часов вечера 29 марта после бесконечных распоряжений, изменений этих распоряжений и задержек Мария Луиза и сопровождающие ее лица выехали в Рамбуйе.
Через два дня Париж был оккупирован, и Наполеон, который шел на защиту города, повернул назад в Фонтенбло.
Он никогда больше не увидит ни своего сына, ни женщину, которую избрал для основания своей династии.
Глава 21Компаньон
Она не задержалась в Рамбуйе. Теперь безнадежная паника охватила родственников и последователей Наполеона. С отъездом императрицы и ее сына из Парижа вся надстройка начала разваливаться.
Под плачущими небесами бонапартисты стремительно разбежались по всем направлениям. Вряд ли хоть кто-то из них подумал о чем-нибудь ином, кроме своей личной судьбы. Никогда еще не наблюдалось предательства таких масштабов. Лояльность в Париже 1814 года не стоила и понюшки табаку.
Прилив страха понес вереницу экипажей императрицы через Рамбуйе, через Шартр (где запыхавшийся брат Жозеф догнал их) в сторону Блуа на Луаре. Здесь промокшие придворные остановились, чтобы перевести дух, и даже речь зашла о том, чтобы перебраться через Луару и поднять сельское население на защиту Наполеоновых орлов.
Но этого не случилось. Из Фонтенбло прибыли курьеры с еще более скверными новостями. Жозеф и его брат Жером попытались вызволить Марию Луизу из ее временного убежища с помощью основных сил, но другие советники предлагали прямо противоположные прожекты, и она отказалась уезжать дальше в провинцию. Секретарь Меневаль, опасаясь за сохранность знаменитого бриллианта регентши, который был закреплен на рукоятке меча, переломил меч и спрятал рукоять с бриллиантом в рабочей сумке императрицы.
После нескольких дней затишья вновь стали появляться рыскающие группы казаков. Бледная, уставшая и во всем сомневающаяся Мария Луиза вообразила, что эти косматые наездники захватят ее в плен. Поэтому она согласилась с планом возвращения в Рамбуйе, с тем чтобы отдаться на милость отца. Даже этот замысел был осуществлен лишь наполовину. Сановные беженцы, прихватив с собой все императорское столовое серебро, целое состояние в виде бриллиантов и двенадцать миллионов франков, направились в Орлеан, где и торчали в ожидании после водоворота слухов надежных новостей.
Уже находясь в Блуа, императрица получила более или менее официальную информацию об отречении ее мужа.
Ей сообщили также о его неуклюжей попытке самоубийства, когда он принял не смертельную дозу яда. Это потрясающее сообщение разведки встревожило ее, но ни в коей мере не подавило. В действительности подавить Марию Луизу было просто немыслимо. Говорят, что посланец сообщил ей эту новость, когда она лежала еще в постели, а ее «голые ноги торчали из-под одеяла». Вместо того чтобы оплакивать падение своего мужа и материальный крах империи, она, согласно летописцу, застенчиво перехватила направление взгляда посыльного и заметила: «Ага! Я вижу, что вы смотрите на мои хорошенькие ножки!»
Вот такую женщину выбрал себе в качестве наперсницы победитель под Аустерлицем. Даже Жозефина вряд ли смогла бы хранить такое спокойствие при столь чрезвычайных обстоятельствах.
Комиссар нового парижского правительства прибыл в Орлеан с несколько более зловещей целью, нежели просто для передачи последних новостей из столицы. Он заявил, что его направили, чтобы собрать все наполеоновские деньги и драгоценности, которые считаются теперь государственной собственностью!
Богачи хмуро сдали то, что у них имелось в наличии, и мошенник с полномочиями уехал со своей добычей. Не нашлось никого, кто оспорил бы юридические аспекты такого требования, а этот проходимец, похоже, знал свое дело, поскольку он не только опорожнил рабочую сумку императрицы и обнаружил там бриллиант, но и забрал все императорское столовое серебро, оставив императрице только чашку для питья!
Мария Луиза, которую сбивали с толку предвзятые и противоречивые указания адвокатов, начала ставить под сомнение свое детское доверие к папочке. «Как это мой отец допускает такое? — причитала она. — Когда я выходила замуж, он обещал добросовестно отстаивать мои права!»
Франц, даже если бы и был склонен к этому, не смог бы в тот момент защитить чьи бы то ни было права. Он слишком поздно присоединился к союзникам, и русский царь, который гнал Наполеона от самой Москвы, рассматривал его как самого младшего партнера в этой игре.
Если бы это зависело только от него, то неизлечимый романтик русский царь, вероятно, утвердил бы Марию Луизу в качестве регента на период несовершеннолетия ее сына. «Я не знаю этих Бурбонов», — заметил он, когда законники настаивали на притязаниях по восстановлению ее прав. Но Бурбоны не замешкались и поспешили представиться победителю. Слабая надежда на сохранение наследства короля Рима была потеряна.
Потом царю пришла в голову сумасбродная идея вместо Наполеона сделать королем Бернадота, французского маршала-предателя, наследственного принца Швеции и архиприспособленца Европы. Если бы Александр поступил так, маленькая Дезире в конце концов получила бы корону, которую она случайно прозевала в 1796 году, когда, как говорят, ее отец, производитель мыла, заметил: «Нашей семье довольно и одного Бонапарта!»
Однако такая идея была абсолютно неприемлема для французских солдат. Некоторые из них могли бы скандировать как ни в чем не бывало «Да здравствует король!» вместо «Да здравствует император!», а многие гражданские лица уже щеголяли белой кокардой Бурбонов, но как солдаты, так и гражданские лица не допускали и мысли о том, чтобы посадить на трон человека, который повел шведскую армию против своих соотечественников и прискакал в Париж в обществе русских казаков и прусских гусаров.
К середине апреля обстановка прояснилась.
Наполеон писал своей жене в более оптимистическом тоне, объясняя, что его высылают на остров Эльба и что он должен немедленно покинуть Фонтенбло и отправиться на Средиземное море. Он писал ей в нежных выражениях. «Целую маленького короля», — была последняя его фраза.
Мария Луиза сочла эти новости исчерпывающими и тут же уехала из Орлеана в Рамбуйе, где ее информировали, что она становится герцогиней Пармской и что ее сын унаследует герцогство после ее смерти.
В Фонтенбло Наполеон сам отказался от встречи с женой и сыном до тех пор, пока не устроится в своем островном королевстве, и 30 апреля отправился в продолжительную поездку.
Она оказалась самой ужасной за всю его жизнь.
По мере того как он удалялся на юг, возгласы «Да здравствует император!» становились все менее громкими, а когда он въехал в Прованс, здесь его уже встречали презрительными насмешками и неистовыми криками.