«Эти бы пушки да на Халхин-Голе, — подумал Жуков. — Тогда бы япошек побили больше, своих потеряли бы меньше».
Не оглядываясь, спросил:
— Сколько у вас таких… э-э… систем?
— Самоходная установка реактивной артиллерии, коротко — СУРА, — подсказал конструктор. И добавил со вздохом: — Пока только две. Опытные образцы. Но сейчас выделяются мощности для серийного производства. Улита едет, знаете ли…
Жуков впервые внимательно глянул на конструктора: не молод, лицо в густой сетке морщин, умные и чуть насмешливые глаза неломко встретили придавливающий взгляд Жукова.
— За реактивной артиллерией большое будущее, товарищ генерал армии, — произнес конструктор с непоколебимой убежденностью, почему-то все время обращаясь к Жукову и упорно не замечая маршала Кулика. — Она подвижна, не требует длительной подготовки к бою. Отстрелялась — ищи ветра в поле. А эффективность ее вы изволите видеть собственными глазами.
— Изволили. Спасибо! — Тяжелое лицо Жукова подобрело, холодные глаза оттаяли, губы тронула едва заметная улыбка. Он протянул руку, энергично пожал сухую ладонь конструктора, заверил: — Постараюсь сделать для вас все, что смогу.
— Не для меня, Георгий Константинович. Не для меня, — с укоризной качнул головой конструктор. Помолчал и с нажимом: — Для России.
И Жуков вспомнил, где он видел этого человека: года три-четыре назад в кинохронике показывали суд над врагами народа из среды технической интеллигенции, и вот на этом человеке дольше всех задерживалась кинокамера, имея в виду, надо думать, что он-то и есть самый главный враг народа из всех осужденных. Жуков несколько раз видел эту кинохронику: ее показывали перед каждым сеансом во всех кинотеатрах, — потому и запомнил этого человека. За минувшие годы бывший враг народа практически не изменился, разве что взгляд тогда казался усталым и безразличным, да волосы были потемнее.
И еще вспомнил о том, что говорил ему один конструктор-оружейник про это дело: дело, мол, высосано из пальца, что тут не вредительство, а желание «некоторых товарищей» занять места, которые им кажутся теплыми, а еще больше — некомпетентность и глупость чиновников от науки.
Жуков тогда не поверил этому оружейнику, подумал, что говорит он из зависти, на миг даже возникло подозрение, не провокация ли это, но товарищ на провокатора похож не был: рассказывая, плакал и зло катал желваки. Да и сам разговор происходил после охоты на кабанов, после двух стаканов водки, то есть в таких условиях, когда не врут.
— Давай договоримся: ты ничего не говорил, я ничего не слышал, — мрачно подвел итог жалобам оружейника Жуков. — И добавил убежденно: — Дело не в них, а в нас самих.
Случился этот разговор в тридцать шестом. Давно это было. Очень давно. Сколько всего за эти годы произошло, сколько людей мелькнуло и пропало, не оставив следа.
— А у немцев есть что-то подобное? — спросил Жуков главного конструктора.
— Есть, Георгий Константинович. Шестиствольные минометы. Сравнивать их с нашими не берусь: не располагаю данными, но думаю, что наши не хуже.
— Должны быть лучше, — поставил точку в разговоре Жуков.
— На них снарядов не напасешься, на эти ваши… как их там… — высказал и свое мнение маршал Кулик.
— Это неправда, товарищ маршал! — вскипел главный конструктор. — Конечно, по одиночным целям бить они не приспособлены, но они и не исключают ствольную артиллерию. Я думаю… нет, я уверен, что настанет время, когда и реактивная артиллерия достигнет такого совершенства, что каждым снарядом будет попадать в копейку.
— Фантазии, — снова усмехнулся маршал Кулик.
И Жуков догадался, что этот конструктор уже не раз схлестывался с начальником артиллерии Красной армии.
Обратную дорогу до самой Москвы Георгий Константинович то дремал, откинувшись на спинку сидения, то возвращался к прерванным делам, а в голове назойливо всплывали картины из своего прошлого, когда он и сам чуть ни оказался в числе врагов народа, — а тот оружейник таки оказался, — то мелькали кадры из кинохроники, и вспоминались бои на Халхин-Голе, то донесения разведки, и еще что-то, уже совсем ненужное и даже вредное. И неясная тревога: гоним войска к границе, а чем это обернется, неизвестно. Правда, в свое время еще Наполеон пытался разгромить русские армии в приграничных сражениях, окружить и пленить, или уничтожить, но из этого ничего не вышло. Но это когда было! И тогда все ходили пешком… А вдруг у Гитлера выйдет?
Вспомнились слова Тимошенко, сказанные как-то невзначай: «Знаешь, на чем погорел Тухачевский? — И после долгого молчания: — Слишком много о себе понимал и рассуждал. Так-то вот. А мы кто? Мы — солдаты: ать-два, левой!».
И этот разговор случился на охоте. Но Жуков тогда подумал с тревогой: «Никак прощупывает хитрый хохол?»
Только выпив водки и закусив жареным глухарем, убежденно отрезал:
— Я с четырнадцатого года солдат, и по-другому себя не мыслю.
— Ну и правильно! — одобрил Тимошенко и басовито закхекал.
Глава 5
Сталин встретил наркома обороны маршала Тимошенко и начальника Генштаба генерала армии Жукова, стоя у стола и набивая трубку табаком. Кивнув на приветствие, показал рукой на стулья. Подождав, пока военные уселись, произнес негромко и, как всегда, точно самому себе:
— Хочу посоветоваться… — Сунул трубку в рот, зажал прокуренными желтыми зубами черенок, чиркнул спичкой, долго водил над трубкой, плямкая губами, выпустил клуб дыма, спичку положил в пепельницу, пошел вдоль стола, остановился в его конце, обернулся к военным.
— Да, хочу с вами посоветоваться, — повторил он глуховатым голосом. — Если случится так, что немцы все-таки нападут на СССР в этом году, как, по-вашему мнению, будут развиваться события? — Он говорил с сильным акцентом, казалось, с трудом подбирал слова. — Не получится ли так, как получилось на Западе: все ждали длительных приграничных боев, а боев этих практически не было? Что мы можем ожидать реально? — И только после этих слов остановился, повернулся и глянул на Жукова. — Вот вы, товарищ Жюков… вы как себе представляете возможное развитие событий?
Жуков вскочил.
— Вы сидите, сидите, товарищ Жюков.
— Мне лучше стоя, товарищ Сталин. Если позволите…
— Что ж, давайте стоя.
— С тех пор, как была произведена известная вам, товарищ Сталин, оперативно-тактическая игра на картах, в которой я выступал на стороне немцев, мои взгляды существенно не изменились. Я по-прежнему считаю, что мы должны встретить нападающих в приграничной полосе, измотать активной обороной, а затем перейти в решительное наступление…
— Я помню ваши соображения, товарищ Жюков. Нельзя ли подробнее, исходя из нынешней ситуации?
— Можно, товарищ Сталин. С тех пор немецкая группировка на наших западных границах значительно усилилась. Особенно за последние два месяца. За это время немцы перебросили с запада несколько танковых, механизированных и пехотных дивизий, доведя таким образом численность войск на восточном — с их точки зрения — театре предполагаемых военных действий до семидесяти трех-семидесяти четырех дивизий. Исходя из того, что нам известно о наличии германских вооруженных сил и имеющихся резервов, численность противостоящей нам армии к маю-июлю, то есть ко времени предполагаемого начала военных действий, может достигнуть ста двадцати-ста тридцати дивизий. Это не считая войск Венгрии, Румынии, Болгарии и Финляндии. Основные районы сосредоточения: Прибалтика с направлением на Ленинград, Белоруссия — на Москву, Украина — на Киев и Одессу. Не исключено, что немцы могут привлечь к вторжению на нашу территорию войска Италии, Испании, Словакии и других стран. В том числе и оккупированных. Иными словами, группировка может быть доведена до двухсот дивизий. Мы рассчитываем, что война начнется все-таки приграничными сражениями по всей линии нашей западной границы, с тем чтобы, при выявлении наших наиболее слабых мест, бросить туда механизированные и танковые соединения для развития успеха с последующим выходом на фланги и тылы наших войск. Генштаб полагает, что мы должны усилить наши приграничные войска к маю-июлю по крайней мере вдвое, доведя их численность до четырех-пяти миллионов человек. Усиление предполагается проводить за счет армий внутренних округов.
— И что это нам даст?
— Это даст нам, в случае начала военных действий, выигрыш во времени в несколько недель. За это время противник увязнет в приграничных сражениях, выявятся его силы и конкретные планы, мы сможем принять соответствующие контрмеры и подготовить контрнаступление на выгодных для нас направлениях и условиях.
— Что же вы в таком случае оставляете в резерве?
— Мобилизация основных призывных возрастов даст нам еще столько же, товарищ Сталин, — вмешался маршал Тимошенко. — При этом в армию придут главным образом запасники, уже имеющие военную подготовку.
— Вы полагаете, что немецкие планы, предусматривающие к июлю-августу выйти к Волге и Кавказу, не имеют под собой реальной почвы?
— Так точно, товарищ Сталин, именно так и считаем, — вновь ответил Тимошенко. И добавил для большей убедительности: — Известные нам выводы командующего в двадцатые годы рейхсвером покойного генерала Ганса фон Секта о том, что война с Россией не должна длиться более двух месяцев, иначе она закончится поражением Германии, взяты, по данным нашей разведки, на вооружение Гитлером. Однако надо быть сумасшедшим, чтобы думать, что за такие короткие сроки можно дойти до Волги, взять Москву и Ленинград. А командование вермахтом сумасшедшим не назовешь. Да и фон Сект сделал свои выводы на основе, так сказать, гипотетических предположений.
Сталин, попыхивая дымом, прошел до двери и обратно. Остановился, ткнул трубкой в сторону Тимошенко.
— Вы правы: командование вермахтом сумасшедшим назвать нельзя. Но командование вермахтом идет на поводу у Гитлера, а Гитлер — известный авантюрист. До сих пор Гитлеру его авантюры удавались. Не попытается ли он проделать и с нами то же самое, что уже проделал на Западе? Ведь Франция тоже, надо думать, была уверена, что немцы увязнут в ее оборонительных порядках. Но немцы не увязли. Более того, никаких приграничных сражений не было. Как и в Польше. Что думает по этому поводу начальник Генерального штаба? В чем секрет немецких побед?