— Я уверен в успехе, Коба, — сверкнул стеклами пенсне Берия.
— Хорошо, что уверен. Теперь вот что. В ближайшие дни часть германского посольства поедет на Урал и в Сибирь смотреть наши оборонные заводы. У тебя есть шанс побывать в доме хозяев, пока они отсутствуют. Я думаю, там тоже найдется, что посмотреть.
— Мы уже ведем работу в этом направлении. В квартирах немецких сотрудников установлены прослушивающие и записывающие устройства. Первые сведения, полученные таким образом, дают богатый материал.
— Что за сведения?
— Агентура, явки, основные направления деятельности.
— Есть что-нибудь, подтверждающее возможность нападения на СССР в этом году?
— Пока только косвенные данные.
— Часто косвенные данные бывают красноречивее прямых.
Берия согласно склонил свою голову.
— В любом случае мы должны переиграть Гитлера и добиться оттяжки начала войны хотя бы на год, — продолжил Сталин. — Пока обстановка на Балканах складывается в нашу пользу. В то же время наша задача — не дать немцам ни единого повода для провокаций. Они ни в коем случае не должны пронюхать о нашем участии в югославских делах. Надо сделать так, чтобы они видели там не руку Москвы, а руки Лондона и Вашингтона.
— Кстати, английские и американские агенты в Югославии работают в том же направлении. И весьма успешно.
— Пусть работают. Но никакой с ними связи. Это такой народ, что ради рекламы разболтает что угодно.
— Мы наблюдаем за ними со стороны. У нас свои каналы связи с югославами.
— Вот и хорошо, — удовлетворенно кивнул головой Сталин. — Кстати, Лаврентий, ты следишь за искателями заброшенных немецких могил?
— Конечно! Мои люди украли у одного немца фотоаппарат и пленки, напечатали снимки, а там, разумеется, никаких могил, а все больше мосты, аэродромы, воинские казармы. Есть снимки, как наши красноармейцы идут в баню. Есть снимки командиров полков и даже дивизий. Удивительная безответственность! — воскликнул Берия, зная, что Сталин в последнее время очень недоволен военными.
— Ничего удивительного: мы знали, кого пускали. Пусть смотрят. А снимки командиров передай Тимошенко: пусть примет меры. Но и ты со своей стороны тоже прими меры: потряси их хорошенько, чтобы дошло до каждого. А то они все настолько привыкли, что война неизбежна, что им теперь и море по колено. Потряси, но не перетряси: у нас и так с командными кадрами дефицит.
— Я сегодня же отдам соответствующее распоряжение.
Оставшись один, Сталин перешел в другую комнату и долго мерил неторопливыми шагами ковровую дорожку от двери до противоположной стены, часто останавливаясь возле большой карты Европы. Он задумчиво рассматривал почти сплошь коричневый Балканский полуостров, затем скользил взглядом к западным границам СССР через такие же коричневые Карпаты к зеленым белорусским болотам вокруг Припяти, к прибалтийским равнинам.
С некоторых пор на этой карте вдоль западной границы СССР появились разноцветные флажки, обозначающие немецкие и наши пехотные, кавалерийские и танковые дивизии, аэродромы, укрепленные районы, места складирования боеприпасов, продовольствия, военного имущества. Если верить карте, то у нас на границе почти столько же дивизий, сколько у немцев и их союзников, а танков, авиации и артиллерии даже больше. Правда, наши дивизии вдвое меньше немецких и слабее их вооружены, но если учесть, что на первых порах нам придется обороняться, то есть нести значительно меньший урон во время боевых действий, то можно говорить о равенстве и даже некотором перед немцами преимуществе. А Жуков с Тимошенко просят еще и еще. Немцы тоже считать умеют. Подсчитав, они решат, что мы добиваемся перевеса в силах, чтобы напасть на них первыми. Вот и в американских газетах пишут о том же: Москва, мол, тайно подтягивая к границе свои войска, готовится ударить Гитлеру в спину. А на самом деле американцы подталкивают в спину Гитлера: начинай, мол, пока русские не стали настолько сильны, что тебе с ними не справиться. Все эти потуги шиты белыми нитками. Но если пойти на поводу у Тимошенко с Жуковым, то Гитлер может и начать. Из принципа: лучшая защита есть нападение. Опять же, резервы. Отдать всё Тимошенко с Жуковым — остаться без резервов. Пока мобилизация, пока то да се, а без подготовленных резервов воевать немыслимо. В двадцатом Тухачевский пошел на Варшаву, не имея в резерве ни одного полка. Да и Ворошилов с Буденным на Львов шли тоже практически без резервов. А в результате пришлось драпать до самого Минска.
Но как бы там ни было, а сейчас все решается в Югославии. Гитлер не может оставить у себя в тылу непокоренные Балканы. Не настолько он глуп. А нам это на руку.
И поначалу события развивались так, как и предполагали Сталин, Молотов и Берия: 25 марта в Вене в тайне от народа Югославии был подписан договор между Германией и Югославией о вступлении последней в антикоминтерновский пакт. Но тайна эта была тайной полишинеля, и через два дня пришло сообщение, что восставший народ сбросил прогерманское правительство Цветковича. По Белграду текли толпы людей с портретами Сталина и Молотова, с лозунгами «Долой Гитлера, да здравствует СССР!» Армия выступила на стороне народа. Правда, танков у югославов мало, авиации и вообще почти нет, но в горах не танки решают дело, а люди, хорошо знающие свои горы.
Пришедшее к власти в Югославии новое правительство тотчас же аннулировало договор с Германией и подписало договор о дружбе и взаимопомощи с СССР — Мильштейн со своей агентурой свое дело сделали.
В эти дни Берия ходил именинником, но Сталин внешне радости его не разделял: он вообще с подозрением относился ко всяким успехам своих подчиненных, хотя в душе тоже радовался по поводу югославских событий и просчитывал, каким образом приковать армии Гитлера к Балканам и чем помочь югославам, если такая помощь потребуется.
И вот тут-то время будто повернуло вспять, неожиданно и стремительно. 6 апреля немецкие, итальянские, румынские и венгерские войска вторглись в Грецию и Югославию. При этом Гитлер не предупредил о готовящемся вторжении Сталина, хотя обязан был это сделать в соответствии с заключенным пактом о дружбе и взаимопомощи. Над греческими и югославскими городами, над армейскими позициями появились сотни пикирующих бомбардировщиков, и цветущая весенняя земля превратилась в ад. Хорваты сдавались тысячами, за ними потянулись боснийцы и македонцы. Сражались только сербы, но их хватило ненадолго. Через десять дней деморализованная ожесточенными бомбардировками, окончательно морально разложившаяся югославская армия, так почти и не столкнувшись с противником на земле, сложила оружие. Еще через неделю капитулировала Греция. Английский экспедиционный корпус, взорвав танки и артиллерию, практически без боя покинул землю Эллады. Лишь на Крите сброшенный немцами воздушный десант встретил упорное сопротивление англичан, но и оно продолжалось недолго, и в конце апреля на Балканах установилась тишина.
Сразу же потоком пошли донесения, что немцы возвращают к границе СССР танковые и пехотные дивизии, принимавшие участие в скоротечной балканской кампании, что из глубины Германии подтягиваются новые соединения. Сведения были разноречивые, часто взаимоисключающие друг друга.
Сталин нервничал. Все шло не так, как ожидалось, и он упорно искал любую возможность, чтобы еще как-то оттянуть надвигающуюся угрозу. Его эмиссары интриговали по всему миру, пытаясь оторвать от германской коалиции хотя бы одну страну, внушить неуверенность, сомнение в успехе будущей войны против СССР. Результаты этой работы были ничтожны. И все-таки Сталин надеялся хоть где-то прорвать тайными интригами сложившийся фронт во главе с Германией. Даже подписание в апреле договора СССР с Японией о нейтралитете не внушило уверенности, что этот договор станет действительным препятствием для нападения японцев на наши восточные рубежи.
Все было шатко и непредсказуемо.
По поводу скоротечной Балканской кампании Тимошенко с Жуковым лишь разводили руками, информации у них о случившемся было мало, выводы из нее сделать трудно. Недотепы! Дальше носа ничего не видят! И с такими высшими военачальниками начинать войну с Германией? Чего же ожидать от других, помельче?
И все-таки Сталин надеялся на лучшее, хотя и чувствовал, что надежды его весьма шатки, и под давлением наркома обороны и начальника Генштаба разрешал им перебрасывать на Запад все новые и новые армии из внутренних областей СССР, понимая, что и не перебрасывать нельзя, и скрыть переброски не удастся.
Правда, судя по реакции Гитлера, в Берлине будто не замечают этих перебросок и приготовлений. Более того, в своих личных посланиях Сталину Гитлер по-прежнему заверяет его, что он, Гитлер, свято блюдет договор и не замышляет ничего дурного по отношению к России. Может быть, его разведка доносит, что у СССР имеются такие силы, с которыми справиться будет трудно, если не невозможно?
— Немцы ходили по цехам авиазавода, где собирают наши новые бомбардировщики, с открытыми ртами, — докладывал Берия, посмеиваясь и потирая руки, точно сам ходил вместе с немцами. — А наш новый танковый завод привел их в самую настоящую панику: у немцев таких заводов, с производством такого количества средних танков в месяц и близко не видно. Из прослушанных разговоров после возвращения в Москву можно сделать вывод, что они станут уговаривать Гитлера воздержаться от войны с СССР. Особенно на этом настаивает германский посол Шуленбург. По нашим данным, он отправил Риббентропу письмо, в котором настойчиво предлагает свое посредничество в урегулировании спорных вопросов между Германией и СССР. Это лишний раз подтверждает, что среди немецкого руководства нет единства, и, если мы будем последовательными в отстаивании своей позиции на мир с Германией, Гитлер одумается и… Главное — выиграть время.
— Все это хорошо, — перебил Берию Сталин, — но где гарантии, что Шуленбург посвящен во все планы Гитлера?
— У Шуленбурга большие связи в высших эшелонах власти, — продолжал настаивать Берия. — А там далеко не все хотят немедленной войны с нами. Гитлер не может не прислушиваться к своему окружению…