речу; пара черных воронов взлетала и падала, кружась над старой разлапистой сосной, и сколько Михаил Васильевич себя помнит, он помнит эту сосну, и всегда-то она стояла выше всех остальных деревьев, раскинув над ними корявые бронзовые сучья, опушенные зелеными метелками хвои, и всегда на ней селились во`роны.
Михаил Васильевич поглядывал по сторонам серыми с просинью глазами, на его круглом, простоватом лице разлито блаженное умиротворение, словно он сам придумал и своими руками соорудил и эту весну, и все эти поля, неровными лоскутьями раскинувшиеся по скатам пологих холмов, и буреломные леса, и раскрасневшиеся под ярким солнцем ивняки над речкой Осугой, и саму речку, еще скованную льдом, и голубое небо — и все-все-все, что видит глаз и слышит ухо.
Михаил Васильевич подернул вожжами и вздохнул. Природа по весне оживает и веселится, а человек вечно в заботах, и всегда что-то мешает ему наслаждаться жизнью, дышать полной грудью. Вот и это совещание… Столько всего там накрутили, напридумывали, что — по давно прошедшим временам — хватило бы на полжизни. И ладно бы — с пользой для дела, для людей. А то — вопреки здравому смыслу — райком партии постановил свезти все посевное зерно в амбары МТС, а уж в эмтээсах разберутся, где в первую очередь пахать и сеять, какую и на каких землях определять норму высева. Там, вишь ли, появились настоящие агрономы, которые отныне все сельхозработы поставят на научные рельсы, так что председателям колхозов, на которые распространяется власть той или иной МТС, останется лишь скрупулезно выполнять их ученые рекомендации и готовить мешки под новый урожай.
А что значит свезти посевное зерно в одно место? Это значит смешать в кучу отборное, очищенное от сорняков, протравленное зерно с зерном грязным, пораженным всякими болезнями. И что потом соберешь с поля? Васильки да ромашку?
Первый секретарь райкома по фамилии Кочергин, выдвиженец из деповских рабочих города Калинина, кряжистый мужик с корявыми ладонями, перебитым носом и шрамом через правую щеку, только месяц назад присланный в район из области и выбранный на должность, самолично представил собравшимся четверых агрономов: мальчишки, год назад закончившие московскую имени товарища Тимирязева сельскохозяйственную академию. А тот, что теперь будет при Выдропужской МТС и, следовательно, имеет непосредственное касательство до колхоза "Путь Ильича", долговяз и нескладен, лицо в угрях, волосенки редкие, глазенки махонькие, рукава пиджачка короткие, и он все их поддергивает, стараясь прикрыть далеко высовывающиеся из них красные от холода руки, — несолидный какой-то агроном, да и остальные тоже, — и по залу прошел неодобрительный шумок, который секретарь райкома тут же и пресек властным своим окающим голосом:
— Чем шуметь да выражать свою несознательность, лучше бы подумали, как использовать те научные знания, какие данные товарищи приобрели, обучаясь в красной академии передовой советской агротехнике. Всех этих товарищей рекомендовали нам в сельхозотделе обкома партии, а там абы кого рекомендовать не станут. Тем более что данные товарищи — наши, тверские, то есть калининские, из бедняцких крестьянских семей, так что сельскую жизнь знают не понаслышке и ананасы или там мандарины на наших землях выращивать не станут. А и захотели б, так райком не позволит… (По залу прошел сдержанный смешок.) Зато зерно ваше будет приведено в наилучший посевной вид по всем современным данным сельхознауки, и от этого урожай должен вырасти вдвое и втрое. Так-то вот. Какие, стало быть, вопросы будут к товарищам агрономам?
Едва секретарь закончил свою речь, как Михаил Васильевич поднял руку, сам поднялся со своего места во втором ряду и заявил:
— Имею предложение к данному совещанию и лично к товарищу агроному Скворцову!
— Давай свое предложение, товарищ Ершов, — разрешил секретарь и пояснил: — Слово имеет председатель передового колхоза "Путь Ильича", который неоднократно награждался почетными грамотами за культурное ведение коллективного хозяйства и аккуратное выполнение государственных поставок, а также, как вам известно, в прошлом году участвовал в качестве делегата от нашего района и области на Первом всесоюзном съезде колхозников-ударников, где слушал речь товарища Сталина. Так что давай свое предложение, товарищ Ершов. — Постучал указкой по горлышку графина, зычно прикрикнул: — Товарищи, которые на "камчатке", прошу проявлять сознательность и внимание!
— А предложение мое такое, — заговорил Михаил Васильевич, дождавшись тишины: — Пускай товарищ агроном начнет свою практическую деятельность с колхоза "Путь Ильича". Пускай посмотрит, какие у нас земли, где чего лучше сеять, какие агротехнические приемы применять и как лучше использовать так называемый комплексный метод, то есть обработку земли тракторами, которые имеются у эмтээс, и живым тяглом, которое имеется у колхозов. Как раз об этом писала на днях большевицкая газета "Правда". — И Михаил Васильевич потряс над головой свернутой в трубочку газетой. — Со своей стороны мы, то есть колхозники и правление, окажем товарищу Скворцову всяческую помощь и поддержку в его практической деятельности по внедрению на наших полях достижений передовой агротехнической науки. Такое мое предложение.
— Вот! — обрадовано воскликнул секретарь райкома, ткнув пальцем в сторону Ершова. — Вот настоящий партийный подход к стоящим перед нами насущным задачам! Очень даже правильный подход, товарищи. Потому что партия что от нас сегодня требует? Она требует от нас всемерной мобилизации крестьян-колхозников на сдачу в фонд пятилетки дополнительных сотен тысяч пудов хлеба, чтобы росла наша промышленность и обороноспособность, поскольку мировой империализм не оставляет попыток задушить нашу республику рабочих и крестьян всякими вредными кознями и провокациями. Как вам известно, германские фашисты во главе с ихним фюрером Гитлером как огня боятся мировой революции, почему в прошлом году и арестовали вождя немецких коммунистов товарища Тельмана. А еще они зверски убили пламенную революционерку Клару Цеткин, соратницу товарищей Ленина и Сталина, арестовали товарища Димитрова и других болгарских товарищей-коммунистов и устроили над ними позорный суд, который, как вам также хорошо известно, с треском провалился. А совсем недавно, то есть в феврале этого года, венские рабочие, доведенные до дикого отчаяния зверской капиталистической эксплуатацией, подняли вооруженное антифашистское восстание, но фашисты их жестоко подавили. Но ничего, дайте срок, дорого враги мировой революции заплатят за кровь наших австрийских товарищей-рабочих! — погрозился смолистым кулаком секретарь райкома. — Как указывает наш вождь и учитель товарищ Сталин, мир вплотную подходит к новому этапу всемирных революций и войн. И мы, рабочие и колхозные крестьяне, а также сознательные единоличники, должны быть готовы к такому историческому моменту. Исходя из вышесказанного, райком партии всемерно поддерживает инициативу товарища Ершова, как председателя передового колхоза. Я уверен, что и товарищ Скворцов с радостью принимает это предложение.
Молодой агроном приподнялся из-за стола президиума и — в знак согласия — покивал пушистой светловолосой головой. А сидящий рядом заместитель секретаря райкома по сельскому хозяйству наклонился к Кочергину и стал что-то говорить ему на ухо с явно недовольным видом. Но Кочергин, выслушав его, лишь отмахнулся и предоставил слово следующему оратору.
Пока другие председатели чесали затылки, соображая, как бы открутиться от сдачи семенного зерна, и вовсе не задумывались, зачем им могут понадобиться эти агрономы-желторотики, Михаил Васильевич схватил на лету: можно и нужно воспользоваться агрономом к своей пользе, то есть запудрить ему мозги, чтобы с его официального разрешения сдать в МТС столько зерна, сколько нужно для машинной обработки, а все остальное оставить себе и распорядиться им по-своему, но, опять же — с благословения агронома. А то сдай в МТС все — и шиш потом получишь обратно хоть зернышко, а если получишь, то совсем не то, что сдавал. Вот и в "Правде" написано… конечно, не о том, что "шиш получишь" — там об этом ни словечка, — а только последнему дураку должно быть ясно, что из этой сдачи образуется. Пока на памяти Михаила Васильевича все нововведения, направленные якобы на пользу крестьянину, кончались опустошением крестьянских амбаров и ларей, бескормицей для скотины и полуголодным существованием для колхозников. А ведь голодная лошадь плуг не потянет.
Да вот взять хотя бы недавнее нововведение: сдал продналог, засыпал семенной фонд и вези на рынок излишки, продавай по рыночной цене, покупай на вырученные деньги хоть племенного быка, хоть сеялки-веялки, хоть гвозди и даже ситец для премирования своих ударниц колхозного труда. А только едва разок-другой съездили на рынок, как сверху свалился дополнительный налог на строительство красного воздушного флота, потом сенной налог для кавалерии, — а нет сена, опять дай зерно, — и не успели оглянуться, как выгребли почти все из страхового фонда, из фуражного фонда и фонда общественного питания. Теперь, ясное дело, хотят забрать последнее. А почему? А потому, что в городе привыкли думать, будто у крестьянина сколько ни забери, а все у него что-то да останется. Да и к голоду крестьянину не привыкать стать. Будто крестьяне не люди, а животные вроде овцы или коровы — на подножных кормах проживут.
Глава 2
Агроном Скворцов, зарывшись в сено и укрывшись овчинным тулупом, спит в розвальнях позади Михаила Васильевича: уговорил-таки его Ершов на другой день после совещания без отлагательства ехать в колхоз "Путь Ильича", а чтобы тот не сбежал или его не перехватил кто-нибудь другой, привел ночевать к своей сестре Нюре, живущей здесь же, в Спирово, в собственном доме, замужем за паровозным машинистом. И до вторых петухов донимал Скворцова расспросами о последних достижениях агрономии.
Сам Михаил Васильевич уже несколько лет выписывает и читает от корки до корки все журналы по вопросам сельского хозяйства, так что подкован, что называется, на все четыре копыта, и может со знанием дела вести разговор хоть о селекции, хоть о последних достижениях в области обработки земли, хоть о борьбе с сорняками и болезнями растений и животных. И даже о пчеловодстве и прудовом рыбоводстве. Уморил он Скворцова своими разговорами, и тот спит теперь, пригревшись под тулупом, и во сне что-то иногда бормочет и улыбается.